Ирена Юргелевич - Чужой
Юлек прижимается к будке и замирает… Зенек высоко поднимает карту, с форсом бросает ее на землю, что-то говорит, остальные двое одобрительно смеются. Опять что-то говорит, один из парней чуть не падает от смеха.
Юлек чувствует вдруг, что сейчас расплачется. Расплачется от невыносимой обиды, от ревности. Совсем недавно Зенек был с ними на острове — и вот уже у него новые друзья! Ну да, они большие, они старше не только Юлека, но даже Мариана. Сказал, что пойдет в Варшаву, а сам сидит в Стременицах! Зачем? Варшава — это еще как-то можно понять, но Стременицы? Юлек чувствует себя дважды обманутым. Нет, он не будет плакать. Он просто скажет ему. Юлек выпрямляется и, сжав зубы, идет к играющим. Когда он подходит совсем близко, его замечает косоглазый парень, сидящий слева от Зенека.
— А ну, отваливай, сопляк! Юлек останавливается, но не отходит. Косоглазый деловито осведомляется:
— В ухо хочешь?
Зенек оборачивается. Лицо у него становится растерянное и пристыженное. Он не рад встрече. Мгновение мальчики смотрят друг на друга. Тем временем косоглазый, рассерженный дерзостью «сопляка», поднимается, подходит — и размахивается, чтобы ударить.
— Не трогай! — повелительно кричит Зенек.
Косой сразу перестает интересоваться Юлеком. Злобно щурясь, он поворачивается к Зенеку: — Ты что, приказывать мне будешь?
— Захочу, так и буду, — отвечает Зенек.
— Посмотрим!
Зенек неторопливо приближается к косоглазому. Они сходятся грудь с грудью и мгновение меряются взглядами, словно два задиристых петуха. И вдруг Зенек проделывает перед самым лицом противника молниеносное движение, как бы собираясь ударить его ребром ладони по носу. Косой стремительно отскакивает назад.
— Вы будете играть или нет? — спрашивает третий парень. Он по-прежнему сидит на земле и с невозмутимым спокойствием наблюдает за ходом событий.
— Ясное дело, будем! — небрежно отвечает Зенек. — Сейчас я вернусь.
Не оглядываясь на косоглазого, он кладет руку Юлеку на плечо, и оба идут в сторону базара.
В тихом уголке между ларьками они останавливаются.
— Ты около них не крутись, — мотнув головой в сторону своих партнеров, говорит Зенек. — С кем сюда приехал?
— С дедушкой…
Оба умолкают. Юлек присматривается к Зенеку. Лицо у него грязное и худое, с обветренной кожей. Куртка покрыта грязными пятнами, штаны обтрепанные.
— А ты-то что здесь делаешь?
Зенек равнодушно и пренебрежительно пожимает плечами. Юлеку становится страшно.
— Ты же собирался в Варшаву!
— А я тут по дороге встретил одного, он меня уговорил.
— Это тот, косой? — с ненавистью спрашивает Юлек.
— Нет, другой… Я пойду в Варшаву, только попозже. Сейчас лето, в деревне лучше…
— Зенек!
— Чего?
— А с нами ты не хочешь? Ни за что не хочешь? Зенек молчит.
— Мы теперь совсем не ходим на остров! Совсем! — Юлек говорит все быстрее, все горячее, слова обгоняют друг друга, стремление убедить приятеля смешивается с горечью и обидой. — Это все из-за тебя! Никому не хочется! И я тоже, как дурак, сижу дома! Если бы ты вернулся, мы бы построили новый шалаш, во сто раз лучший! И новую кухню бы построили! А бабушка дала бы картошки, сколько душе угодно, теперь уже есть молодая картошка! Ну почему ты не вернулся с Марианом? Мариан сказал: «Зенек не хочет», и все! Разве это причина? Мы бы рыбу ловили! И раков! Дедушка говорил, что в Млынувке есть раки. И он мне все места покажет! Знаешь как здорово будет! Вот увидишь! Зенек, а?
Последнее восклицание звучит умоляюще. Глаза напряженно впились в лицо Зенека.
— Зенек!
— Нет, — отвечает тот.
— Но почему же? Почему?
— Нет, и все. Я туда никогда не вернусь.
Юлек облизывает пересохшие губы и тяжело вздыхает, изо всех сил стараясь не заплакать.
Зенек, не глядя на него, спрашивает хриплым голосом:
— Скажи… а Дунай? Не нашелся?
— Нашелся, пришел к Уле. Но из рук опять не берет. Уле приходится заново его приручать… Зенек!
— Говорить не о чем, Юлек, я не вернусь.
И тут Юлеку приходит в голову новая мысль.
— Слушай, — говорить об этом не очень приятно, но ничего не поделаешь, надо, — ты, может, боишься, что у нас тебя поймают, арестуют? Не бойся, ничего тебе не будет, мы те деньги отдали…
— Какие деньги?
— Ну, этой торговке в Лентове. Мы с Марианом поехали, и он положил ей конверт на колени.. Она такой крик подняла, смеется, показывает всем записку и деньги… А в записке было сказано, от кого деньги, понимаешь?
— Понимаю… — с неожиданной для Юлека усмешкой ответил Зенек. Брови у него были нахмурены, лицо красное от смущения. — Ну, всего, — сказал он сухо и повернулся, чтобы уйти. Но остановился, снова усмехнулся и небрежно прибавил: — Скажи им всем спасибо, что собрали деньги.
— Чего собрали?
— Ну как же, эти самые пятьдесят злотых, которые вы так благородно отдали. Да, влетел я вам в копеечку!
— Никто ничего не собирал, — пожал плечами Юлек. — Мы даже если бы и хотели, не могли бы. Ни у кого нет ни гроша. Все деньги дала Уля. Она их заработала.
Зенек порывисто оборачивается, хватает Юлека за плечо.
— Уля?
— Ну да! — Юлек не может понять, с чего это Зенек так разволновался. — Она работала в саду, а потом принесла деньги и сказала, чтобы мы отвезли…
Зенек больше ни о чем не спрашивал. Побледнел и оперся плечом о стену будки. Прямо как больной! Или пьяный! Юлек испугался. Чего это он?
Внезапно в глазах Зенека появилась знакомая Юлеку настороженность. Он проскользнул вдоль стенки ларька и словно растаял в воздухе. Юлек оглянулся. К нему, тяжело дыша, бежал дедушка, весь красный от усталости и гнева.
— Юлек! — крикнул дедушка. — Через три минуты автобус!
Опасность
Дедушкин сосед, пан Квятковский, возил с поля рожь. Пан Квятковский был добрый, и Юлек надеялся прокатиться на его телеге. Он делал вид, будто мастерит что-то во дворе, и поджидал удобного случая. Случай подвернулся только к вечеру; Юлек позвал Мариана, и оба покатили в поле.
Усевшись, как заправские работники, на грядку, они принялись обозревать окрестности. Сверху все выглядело совсем иначе. Поле зрения расширилось, стали видны далекие дома и деревья. Да и сама дорога стала другой — раньше она бежала между двумя высокими стенами хлебов, заслоняющих горизонт, теперь хлеба были убраны, и ребята, едва миновав рощу, сразу увидели знакомый старый дуб, стоявший над рекой, а за ним полукружье прибрежных зарослей. Пройти вдоль этих зарослей вправо, а там поваленный тополь… Юлек и Мариан переглянулись — оба подумали об одном и том же. Надо посмотреть, что делается на острове!
Пан Квятковский условился с ними, что обратно они пойдут пешком, потому что лошадям тяжело тащить нагруженный воз. Приехав на место, они помогли уложить снопы на телегу. Мариан подавал снопы неторопливо, аккуратно и ловко, а Юлек много бегал, много говорил, раскраснелся от азарта и усталости, но толку от него было мало: не хватало ни роста, ни соображения, и он никак не мог подать сноп, чтобы пану Квятковскому было удобно подхватить его и уложить на место. Так или иначе, когда дело подошло к концу, пан Квятковский поблагодарил их обоих, и воз двинулся в обратный путь. Ребята постояли немного, посмотрели, как ныряет воз по ухабам, потом Юлек равнодушно спросил:
— Ну что, сходим?
— Можно.
Шли молча. Мариан подсчитывал в уме, сколько времени прошло после исчезновения Зенека. Дни путались в памяти, во время каникул он не заглядывал в календарь. Во всяком случае, уже много, дней двенадцать-тринадцать…
Юлек тоже думал о Зенеке. Неужели он до сих пор околачивается в Стременицах? Почему он захотел жить в этом городишке с противными чужими парнями, а не с ними, на острове? Мальчуган тихонько вздохнул, вспомнив, сколько разных непонятных вещей произошло с того дня, как они нашли Зенека лежащим под кустом орешника… А их разговор около базарного ларька? Юлек был уверен, что Зенек обрадуется, когда узнает, что Уля вернула деньги, а он повел себя так странно. Испугался, что ли? Юлек рассказал об этом Мариану и девочкам, но никто ему ничего не объяснил.
Потом Юлек вспомнил, как они с дедушкой возвращались из Стремениц, как дедушка сначала зловеще молчал, а потом, поостыв немного, буркнул, что бабушке лучше ничего не говорить. «Чего ей зря на нас сердиться?.. Понапрасну только волноваться будет, вот и все…» Услышав это «нас», Юлек понял, что дедушка тоже считает себя виноватым, и снова почувствовал, что ужасно любит своего старенького молчаливого деда. Не зная, как выразить свои чувства, он придвинулся поближе и прижался к нему плечом. И потом каждый раз, стоило ему пошевельнуться, дедушка добродушно приговаривал: «Сиди, сиди так…» Если бы не обидная встреча с Зенеком, возвращение домой было бы очень приятным…
