Ирена Юргелевич - Чужой
— Я знаю… Но все-таки… это осталось у него на совести… — робко объяснила Уля, не зная, куда деваться от смущения. — Вот я и хотела бы вернуть эти деньги…
— Ну ладно, — согласилась Вишенка, огорченная, что эта мысль не ей первой пришла в голову. — Но почему же именно ты? Это неправильно. Мы тебе поможем — я, Мариан и Юлек. — И, сразу оживившись, добавила энергично: — Мы как возьмемся вчетвером — раз-два, и готово!
Уля посмотрела на подругу, и та удивилась — такой это был упрямый и решительный взгляд.
— Нет. Я хочу одна.
— Почему?
— Я сразу хотела одна собрать все деньги, но тогда я думала, что надо скорее, поэтому просила тебя…
— Но почему же? — настаивает Вишенка, удивляясь непонятному упрямству подруги. — Объясни мне, почему?
— А вот почему, — отвечает Уля. — Вот почему, — повторяет она торжественно, как бы принимая трудное решение. Она выпрямляется, и глаза ее загораются блеском, какого Вишенка никогда у нее не видела. — Потому что Зенек… Ты еще не все знаешь про тот наш разговор с Зенеком, когда он приходил прощаться. Он сказал мне… он сказал мне, что я для него лучше всех на свете…
Сад замер в тяжкой полуденной тишине. Замолкли даже воробьи, и лишь в густой листве раскидистой яблони изредка раздается жадное попискивание птенцов, которым мать принесла корм. Но Уля и Вишенка не слышат этого. Они думают о своем.
Вишенка сняла руку с колен Ули. Она сидит выпрямившись и, глядя в пространство, пытается совладать с нахлынувшими на нее чувствами. Несколько дней назад она очень огорчилась, когда узнала, что Зенек приходил прощаться к Уле. Но тогда она считала, что это была просто случайность. Теперь оказывается, что все было не так.
Напрасно пытается Вишенка убедить себя, что этому Зенеку грош цена, обыкновенный воришка, о котором и думать не стоит… На самом деле она отлично знает, что он нравился ей больше, чем любой другой мальчик. Она сама вела себя, как мальчишка, желая, чтобы он восхищался ее ловкостью и смелостью, и в то же время ей хотелось, чтобы он заметил, какая она хорошенькая. В своем классе, да и во всей школе она столько наслышалась о своих похожих на вишенки глазах, о своем «персиковом» цвете лица… Вишенка привыкла смеяться над этим, делать вид, что ей все равно, но в глубине души считала все это естественным — ведь она действительно хорошенькая. Гораздо красивее Ули, несравненно! Как же могло случиться, что Зенек этого не заметил? Да и вообще… Уля всегда держится в сторонке, никогда не привлекает ничьего внимания. Вишенку это нередко даже сердило, но сейчас у нее такое чувство, будто Уля ее попросту обманула. Вишенка враждебно смотрит на подругу и бросает пренебрежительно:
— Ах, моя милая, мальчишки очень часто говорят такие вещи. Я сама сто раз слышала!
Уля нисколько не обижается.
— Знаю, — говорит она спокойно. — А я услышала первый раз в жизни. И он говорил искрение.
Вишенка замечает насмешливо:
— Может быть. Но чтобы из-за этого так надрываться… Не понимаю!
— Это все, что я могу для него сделать.
Вишенка умолкает. Уля чувствует, какое это неприязненное молчание. До сих пор, если ей случалось вызвать неудовольствие подруги, она старалась поскорее оправдаться, а то и совсем отказывалась от своих слов. Сегодня она впервые полна решимости поставить на своем. А Вишенка пусть думает что хочет.
И вот закончился последний день работы в саду.
Уже стемнело, когда Уля с конвертом в руках вошла во двор дедушки Петшика. Она оглянулась вокруг, надеясь увидеть кого-нибудь из мальчишек — свистеть и громко звать она очень не любила. Дверь сарайчика была приоткрыта, и в глубине его Уля заметила Юлека, сидевшего на корточках около клеток с кроликами.
— Уля! — удивился мальчик. Они уже давно не видались.
— Мариан дома?
— Дома, а что?
— Юлек, позови его, я вам что-то скажу. Выходите на дорогу.
— Ладно! — Юлек понял, что Уля пришла с какой-то важной новостью, и сразу оживился. Уже так давно не случалось ничего интересного!
Уля, присев на загородку, отделявшую дорогу от поля, перекладывала конверт из руки в руку. Ребята не заставили себя ждать.
— Когда ты поедешь в Лентов? — спросила она Мариана.
— Я поеду! Завтра! — немедленно отозвался Юлек. — А это что? Письмо?
— Здесь деньги. — Уля старалась говорить спокойно. — Я считаю, что это должен сделать Мариан.
— Почему Мариан? — возмутился Юлек. — Я и сам могу сделать все, что тебе нужно.
— Нет. Мариан знает ту торговку, а ты ее не знаешь. Ту торговку, у которой… Зенек взял пятьдесят злотых…
— Так это для нее? — изумился Юлек.
— Да… Я хочу вернуть ей эти деньги…
— Откуда у тебя такая куча денег? — воскликнул Юлек. Мариан морщил лоб, задумчиво глядя на девочку.
— Собирала смородину и заработала. — Уля протянула конверт Мариану, — Ты знаешь, где ее искать?
— Знаю. Она всегда сидит на одном месте.
— Только… сделай это так, чтоб она не видела, кто их принес, хорошо? А то начнет расспрашивать…
— Хорошо.
— А как она узнает, что это те деньги? — спросил Юлек.
— Я написала записку. — Уля вынула из конверта листок бумаги. «Тот, кто взял у вас пятьдесят злотых, возвращает свой долг». По-моему, она поймет и не будет больше сердиться на Зенека, правда?
— Конечно! — сказал Юлек.
— Да, но ведь долг-то отдаешь ты, а не он, — медленно проговорил Мариан.
— Потому что он не может, — сказала Уля. — Если б он мог, он бы сам отдал.
Юлек уже прикидывал, как подсунуть конверт.
— Слушай, — сказал он Мариану, — давай поедем в Лентов вместе и сделаем так: я подойду к этой торговке и буду ей зубы заговаривать, а ты тем временем подойдешь сзади, незаметно положишь конверт на землю, около ее ног, и смоешься. А я дождусь, пока она его поднимет, и тоже удеру.
— Ладно, — согласился Мариан. Потом серьезно сказал Уле: — Не беспокойся, будет сделано.
— Ну, я пошла.
Мальчики смотрели ей вслед, пока она не скрылась за домами.
— Вот так Уля!.. — изумленно пробормотал Юлек. Больше он ничего не прибавил, но Мариан понял, что он хотел сказать.
Прошло еще несколько дней.
Как-то раз Юлек, проснувшись, по обыкновению, в семь часов и выбежав на кухню, увидел за столом дедушку. Обычно дедушка в шесть часов уже уходил на работу.
— О! — обрадовался Юлек. Он хоть слегка и побаивался дедушки, но очень его любил, а кроме того, с помощью деда всегда можно было смастерить что-нибудь интересное. — Ты сегодня не идешь на фабрику?
— Идет или не идет, а «с добрым утром» сказать можно, — заметила бабушка, строго следившая за соблюдением правил вежливости.
— С добрым утром! — поспешно поправился Юлек.
— Я работал в воскресенье и сегодня взял отгул, — объяснил дедушка. — Поеду в Стременицы покупать себе башмаки.
В Стременицы! Юлек никогда еще там не бывал. Туда, наверно, километров пятьдесят на автобусе ехать!
— Дедушка! — умоляюще простонал он.
— Поди умойся, — распорядилась бабушка, ничуть не тронутая этим стоном. — И разбуди Мариана, завтрак на столе.
Юлек не двинулся с места, упорно глядя на дедушку. Тот не торопясь жевал хлеб, отрезая маленькие кусочки от буханки, и запивал его кофе. Выражение его лица было непроницаемо.
— Я тоже поеду! Ладно? Возьми меня с собой!
— Ну что ж… — неуверенно проговорил дедушка. Чувствовалось, что он не прочь согласиться.
— Я велела тебе разбудить Мариана, — напомнила бабушка.
— Возьмешь? — не отставал Юлек, боясь уйти, прежде чем добьется ответа. Он чувствовал, что бабушка недовольна.
— Ну что ж, — размышлял дедушка. — Пожалуй, можно бы…
Бабушка бросила на него сердитый взгляд, а Юлеку велела немедленно идти за водой. Пришлось уйти, хотя Юлек знал, что это просто предлог: воды было еще целых полведра. У взрослых отвратительная привычка отсылать куда-нибудь детей именно в ту минуту, когда обсуждаются самые важные вопросы! Со злости он молниеносно накачал полное ведро и, возвращаясь, услышал последние слова бабушки:
— …пойдешь пиво пить, а он? Еще потеряется!
— Куда ему теряться, при мне будет. Раз ему так хочется прокатиться…
— Этого ему всегда хочется. Ездит со мной в Лентов, и хватит с него.
— Вот именно, с тобой он все время ездит, а со мной ни разу, — ревниво сказал дедушка, и Юлек почувствовал, что ужасно его любит.
Бабушка неожиданно рассмеялась.
— Ох ты, дед! — сказала она мужу, снисходительно качая головой, а потом обернулась к Юлеку: — Ну, живо, умывайся и надевай чистую рубашку. Да смотри у меня, слушайся дедушку!
Автобус бежал по Варшавскому шоссе. Юлек, сидя у окна, смотрел на знакомые места и заново переживал все, что здесь когда-то случилось. Вот и живая изгородь. Поспевшие хлеба пожелтели, и живая изгородь кажется еще зеленее, чем прежде. Как ярко сверкали тогда на этой зелени голубые крылья сизоворонки! Юлек уставился на зеленую полоску в неразумной надежде снова увидеть чудесную птицу.
