Мальчик-наоборот - Ганна Ожоговская
Потом ребята начали вызываться на всякие работы, дежурства, некоторые захотели взять шефство над разными лагерными помещениями, чтобы там всё хорошо оборудовать.
Томек даже меня не спросил и вызвался оборудовать столовую. Самый большой зал! Где у него мозги? И ещё меня уговаривал. Я, конечно, отказался, коротко и решительно.
Но напрасно я надеялся, что мне хоть в этот раз повезёт и воспитатель меня не заметит.
Как бы не так! Он подошёл и спросил, где я хочу работать.
— В умывальной, — сказал я. (Умывальные по крайней мере маленькие и уже чистенькие.)
Воспитатель подумал немного, а потом согласился:
— Хорошо. Погляди, что там можно сделать.
В помощь мне он выделил Северека, который тоже ещё не вызвался ни на какую работу. Этот Северек — хороший товарищ, только очень медлительный. Не было случая, чтобы он куда-нибудь спешил. Мы прозвали Северека Грушкой, потому что у него голова будто груша, хвостиком вниз.
Когда все разошлись выполнять свои поручения, я ему сказал:
— Пошли, Грушка, в умывалку, посмотрим, что там можно сделать.
— А куда спешить? — сказал Грушка. — Впрочем, можно и пойти.
Пошли. Смотреть там особенно нечего. Пол. Потолок. Стены. У одной стены — жестяные умывальники. Над ними полка — наверно, для зубных щёток. У другой стены — несколько табуреток, низкая лавка. Над лавкой — вешалки, под лавкой — тазы. Для мытья ног, что ли? Ну ясно: даже в лагере не могут оставить наши ноги в покое! Я тяжело вздохнул и говорю Грушке:
— Что мы тут можем сделать? Если даже эти стены позолотить, а на полу постелить шёлковый ковёр — всё равно уютней здесь не станет. Гиблое место. Если бы я не был мужчиной, плакал бы тут с утра до вечера.
— Как это? — перепугался Северек. — Что ты говоришь? Неужели нас тут наказывать будут? Я маме пожалуюсь!
— Глупый ты. Только наказаний боишься. А уши мыть? А ноги? И так каждый день, понимаешь? Ежедневно! Вот увидишь, сегодня же вечером заставят. Можешь маме писать, только разве она поймёт? Как же, жди!
— Это ещё ничего, — с облегчением вздохнул Северек. — А я уже испугался. Но вообще-то ты прав: ноги мыть — приятного мало.
— Главное, что и не нужно, — говорю. — Эскимосы вообще не моются, а, говорят, живут очень счастливо.
— А может, и нам так попробовать? — говорит Северек.
— Как же! Разрешат тебе!
— Ну тогда и рассуждать нечего. Что бы тут такое сообразить? — Северек огляделся. — Может, букет цветов на середину поставить?
— А в чём? Ни одной вазы нет.
— В таз поставим! Мы же не виноваты, что ничего другого нету. Ну, я пошёл за цветами, девчонки наверняка уже собрали. Только имей в виду, я вернусь не очень скоро.
— Иди, иди! Цветы — это любому дураку пришло бы в голову, а я люблю такое сделать, до чего никто не додумается. Понимаешь?
Грушка ничего не ответил.
Я внимательно осмотрел умывалку. Возможностей проявить себя тут было очень немного. Пол из чёрнобелых плиток, белые тазы, белая полка, вешалки для полотенец, белые стены. Чисто так, что даже холодно. Хоть бы какая-нибудь картинка на стене или приятная надпись…
Надпись!
Теперь я знал, что делать. Эх, вот когда я пожалел, что не захватил с собою красок. На будущие каникулы учту и любой ценой впихну их в чемодан.
Итак, красок не было, значит, требовалось пошевелить мозгами. И не только мозгами, но и ногами. Пригодилась тут и моя наблюдательность: возле мусорного ящика я приметил кучу золы, а в ней кусочки угля.
Минута — и вот уже табуретки расставлены вдоль стен. Делая надпись над умывальниками, я просто переступал с одной табуретки на другую.
Работа спорилась. Что ни говорите, рисовать я умею — во всяком случае, на уроках рисования мне всегда везёт и учитель пятёрки ставит.
Когда Грушка вернулся с букетом полевых цветов, я уже успел закончить надпись над умывальниками. Мы приставили табуретки к другой стене, и я начал второй плакат — над лавкой.
Северек сунул цветы в таз с водой, поставил их на середину комнаты. Но цветы не хотели стоять и всё сползали в воду. Северек делал вид, что не интересуется моим искусством, так что мне пришлось самому спросить:
— Ну-ка, Грушка, посмотри. Правда, теперь здесь всё иначе выглядит? Самый подходящий плакат для умывальной, а ты как думаешь?
Грушка, глядя вверх, зашевелил губами, но тут за нашими плечами послышался голос:
— Да… Подходящий плакат! Да только… слишком оригинальный!
Мы оглянулись — в дверях стоял наш воспитатель.
— О-ри-ги-наль-но! — повторил он, но при этом даже не улыбнулся.
Я не нашёлся, что ответить, потому что никак не мог понять: нравится ему моя работа или нет.
— А на этой стене, — говорю я, — будет ещё красивей.
— Слезай немедленно и скажи, кто тебя научил это сделать? — спрашивает воспитатель и отбирает у меня уголёк.
Тут я моментально сообразил, что мой замысел ему не понравился. А я-то старался!
— Никто меня не учил, — говорю, — я сам проявил инициативу. Сейчас вот серединки букв красной свёклой обведу, ещё красивей будет.
— А ты не слышал, что говорил начальник лагеря? Прежде чем что-то делать, надо посоветоваться с воспитателем.
— Ничего я не слышал, — говорю. — Грушка, а ты?
— А я, — отвечает Грушка, — слышал.
— Так чего же ты молчал?
— Откуда я мог знать, что ты не слышал? Ведь рядом со мной стоял. Может, ты глухой?
— А суп этот здесь зачем? — спрашивает воспитатель и показывает на таз с цветами. Цветы опять сползли в воду, и действительно получилось что-то похожее на щавелевый суп.
— Это… это… — запинаясь, начал было Грушка.
Но воспитатель не дал ему закончить.
— Немедленно выплесни всё это. А ты, — обратился он ко мне, — не смей больше малевать. Такие чистые, красивые были стены — и вот пожалуйста… В первый же день! Да, будет мне с вами мороки! — Воспитатель почесал затылок и быстро вышел.
Признаюсь, я был огорчён. Такая славная получилась надпись! Чёрным по белому:
СЛИШКОМ ЧАСТОЕ МЫТЬЕ
СОКРАЩАЕТ НАМ ЖИТЬЕ.
— А тут что должно было быть? — Северек показал на неоконченную надпись. — Я вижу только «Мытье ног…»
— Тут должно было быть: «Мытьё ног не идёт впрок».
Грушке надпись, кажется, не понравилась. Он качал головой и всё повторял: «Мытьё ног не идёт впрок».
А тем временем в умывальную сбежались ребята. И девчонки. И все прямо помирали со
