Рудо Мориц - Его большой день
Затаив дыхание и подняв головы, все стали всматриваться в темное небо, пытаясь различить самолеты. Но напрасно. Взгляд глаз, ослепленных огнем костров, не проникал сквозь ночную тьму.
Судя по звуку, самолетов было два. Один уже пролетел, а другой кружил над освещенной поляной. Потом гул стал удаляться и слабеть. Самолеты улетели куда-то в сторону Магуры.
— Посмотрите, — крикнул один из солдат, несколько дней назад пришедший из казармы, — парашют!..
— А вон и второй…
И действительно, во тьме забелели два купола парашютов. Они плыли в воздухе медленно, постепенно спускаясь к земле. Погода стояла безветренная, поток воздуха не мог отнести их далеко.
Отряд ликовал. Некоторые подпрыгивали, как будто хотели дотянуться до парашютов еще в воздухе.
— Смотрите, чтоб они не упали прямо в огонь, — предостерегал Шимак.
Вокруг костров собрались группы, готовые спасать сброшенный груз, если бы он падал на раскаленные угли. Но все обошлось. Парашюты с ценным грузом приземлились на краю поляны. Один повис на старой ели.
Костры все еще освещали поляну. Языки пламени уже не плясали, горели только угли.
Партизаны отцепили от парашютов большие непромокаемые мешки. Веревки от нетерпения не развязали, а разрезали.
Больше всех радовался Никита:
— Вот молодцы!.. Наверное, и крымский табачок прислали.
В одном из мешков была взрывчатка, запальники, бикфордов шнур. В другом — обмундирование, сапоги, консервы и большой пакет табаку! Этого хватит всему отряду надолго. И шоколад на закуску…
— Смотрите, какое-то письмо, — вытащил Ганзелик из пакета с табаком сложенный лист бумаги.
— Покажи, — протянул Шимак руку. Текст был написан русскими буквами, но учитель знал русский. Он стал читать вслух: — «Товарищи, посылаем вам немного табачку. Курите на здоровье…»
— Ничего себе немного! — засмеялся один из партизан, поднимая высоко над головой объемистый пакет.
Настроение у партизан было отличное. В ту ночь мало кто спал. А в командирской землянке составлялся план первых боевых действий.
По горным тропинкам, ущельям и долинам прокладывала себе дорогу группа партизан. Их было немного, всего десять человек. Бойцы шли тихо, молча, стараясь не поднимать шума. Чередуясь по двое, несли тяжелый мешок.
Командир выбрал для выполнения первого задания этих десятерых. Остальным желающим сказал:
— Не надо всем сразу спускаться вниз… Вы пока останетесь здесь… В конце концов придет и ваш черед, и очень скоро.
Приближался вечер, и под сводами леса все больше и больше сгущалась темнота. Одуряюще пахло палой листвой, смолой и травами.
Группа из десяти человек спускалась все ниже и ниже. Никто не произносил ни слова, но сердца у них бились учащенно. Им предстояло серьезное дело: вывести из строя важную коммуникацию врага — железную дорогу. За Грозновом есть длинный туннель. Ночью он должен взлететь в воздух.
Но туннель охраняется. Надо будет обезвредить часовых, а при этом может завязаться перестрелка.
— Мы у цели, — шепнул Хорват Шимаку.
Уже совсем стемнело, и стало трудно ориентироваться.
Но кто-кто, а Хорват хорошо знал эти места. Он исходил их вдоль и поперек.
Вдали послышался свисток паровоза. Все напряглись.
— Последний поезд… — вздохнул Выдра. Его это волновало больше всех, ведь он был железнодорожником, а пути — его стихией.
«Последний поезд через туннель…» И в горле у Выдры что-то сжалось. Он всегда следил за состоянием путей, любовался серебристым блеском рельсов, с любовью смазывал стрелки, чтобы они легко двигались, а вот теперь он будет их взрывать… Выдра понимал, что враг использует железную дорогу для перевозки оружия, для уничтожения людей, но все-таки чувство, привязывавшее его к этим бегущим вдаль блестящим лентам, было сильнее, чем он мог предполагать.
Ганзелик шел рядом с ним. Он, вероятно, почувствовал, что происходит в душе Выдры, взял его под руку и тихо сказал:
— Придется взрывать… Ничего не поделаешь. После войны проложим новые рельсы. Тогда это будет наша железная дорога!
Выдра молча кивнул, но легче ему не стало.
Они вышли на опушку, откуда была видна дорога. Состав, идущий под уклон, грохотал. Он шел порожняком. Когда поезд прошел, командир спустился по откосу на усыпанные щебенкой пути. Туннель находился примерно на двести метров выше. Идти к нему надо было по опушке.
У входа в туннель стоял солдат. Фигура его сливалась с задымленной стеной туннеля. Часовой курил, уверенный, что ему не угрожает никакая опасность.
Огонек сигареты указал дорогу к нему. Когда он затягивался, огонек тускло освещал его лицо. Шимак подал партизанам знак остановиться. А сам неслышно подполз по склону прямо к часовому, держа в руке взведенный автомат.
— Руки вверх!
Часовой оторопел. Рука, подносившая к губам сигарету, застыла на полдороге.
— Брось оружие и иди сюда! — потребовал Шимак. — Учти, ты у меня на мушке!
Огонек сигареты описал небольшую дугу и упал на землю. Приклад винтовки затарахтел по камням. А потом по склону, куда карабкался часовой на голос Шимака, посыпались камни.
— Не бойся, — успокаивал командир солдата.
— Кто вы? — дрожащим голосом спросил часовой. И сам ответил на свой вопрос вопросом: — Партизаны?
— Да, но сейчас некогда разговаривать.
Часовой прервал Шимака:
— Вот хорошо. Мы сами к вам собирались.
— Когда Магомет не идет к горе, гора идет к Магомету, — пошутил командир отряда. — Если так, пошли со мной.
— Мы не знаем, где вас искать, не было связи, — объяснил солдат. — А то бы уже давно пришли.
И они вместе подошли к остальным.
— Еще один к нам в отряд, — представил командир бывшего часового. Потом спросил у него: — Когда следующий поезд?
— Примерно через час.
Работа шла быстро. Двое внутри туннеля клали под рельсы взрывчатку. Двое присоединяли бикфордов шнур. Остальные стояли на часах.
Ну вот и готово. Шимак смотрит на светящийся циферблат. До поезда целых двадцать минут.
— Когда тебя сменят? — спросил Хорват у солдата.
— Как поезд пройдет. Сначала сменят часового на том конце… — Солдат запнулся от волнения и продолжал: — Но мы собирались в горы. Не хотим служить немцам. Пока придет поезд, мы всех предупредим.
Что ж, предложение разумное. После взрыва среди часовых, конечно, возникнет паника и договориться будет трудно. Поэтому трое партизан пошли с часовым, которого сразу стали называть просто Карол, на другой конец туннеля…
Длинный поезд уже приближался. Паровоз пыхтел, таща за собой на платформах танки, пушки, гусеничные тракторы, грузовые автомашины. Все это проплывало перед глазами партизан, следивших из леса. Последний вагон вкатился в пасть туннеля. Оттуда вырвался серый дым.
— Давай!
Единичные взрывы слились в один мощный залп. Земля дрогнула, сотрясаясь, как в конвульсиях. И эхо, постепенно слабея, разнеслось далеко-далеко…
А в это время партизаны, только что принявшие боевое крещение, быстро удалялись от места взрыва в густой, пахнущий хвоей лес…
Новый день осветил небо над Лысой горой. Утро стояло свежее, умытое хрустальной водой.
Никита радостно выстукивал ключом рации, передавая командиру бригады сообщение:
«Туннель взорван. Путь перерезан. Первое задание выполнено успешно».
Восстание
Жаркое и сухое лето клонилось к концу. Поля пустели. Лишь ячмень, картошка и капуста еще остались на узких полосках. Люди в тот год собирали урожай как-то поспешно. Только помещик Забойский вывез машину к высоким стогам под Кечку и молотил хлеб прямо на поле. На разбросанных по селу гумнах украдкой стучали цепы.
Приглушенный гул и стук молотилки долетал до самой кухни Хорватов.
«Забойский без хлеба не останется», — думала Хорватова, наблюдая в окно оживление под Кечкой. И мысли у нее были грустные. Чтобы успокоиться, она долго гладила льняные волосы маленькой Зузанки.
Но на другой день разнеслась весть, что телеги Забойского, груженные хлебом, кто-то угнал в лес. Никогда, мол, помещик не будет есть хлеб этого урожая…
И чем ближе был конец лета, тем больше становилось таких необычных событий.
За новостями Йожо ходил на кирпичный завод. Габо постоянно крутился возле рабочих и поэтому легко все узнавал. Все чаще приходили вести о действиях партизан. То они взорвали товарный состав, груженный танками и амуницией, то взлетал в воздух мост или виадук. Неподалеку за Грозновом взорвали туннель вместе с эшелоном.
На кирпичном заводе рабочие уже открыто говорили: «что-то будет», «конец нашим хозяевам». Перестали шептаться по углам, разговаривали без страха, вслух, в цехах и во дворе.
