Рейн и Рийна - Холгер Янович Пукк
23
Комната Ильмара тонет в мерцающем свете свечей, клубах табачного дыма и грохоте танцевальной музыки. Особенно много музыки, и она так навязчива, что в комнате, кажется, больше ничего и быть не может. Но нет! Здесь еще семеро гостей, здесь танцуют, общаются, здесь поднимают бокалы. Выносливый народ собрался!
Но даже эти, выносливые, время от времени приглушают маг и распахивают окно. Все-таки несовершенная конструкция — организм человека, вечно ему чего-то хочется, чего-то надо, то одного он не терпит, то другого!
Рейн стоит возле приоткрытого окошка и от нечего делать попыхивает сигаретой. Во рту появляется чужой противный вкус, и Рейн гасит сигарету в пепельнице. Пить вино куда приятнее. Да и чем заняться ему, чтобы как-то скоротать время. Рийны нет. Ильмар вроде сторонится его… Дверь открыл, пробормотал: «Привет!» и сразу назад к своей писаной красавице. Даже не посмотрел на Рейна толком. Следует ли понимать это так, что мавр сделал свое дело, мавр может уходить: показал им, где окно аптеки, а теперь никому до него и дела нет? Катись, мол, куда подальше… Нет, пожалуй, не совсем так. Вон Ильмар, покинув свою красотку, с бокалом в руке направляется к окну, подходит к Рейну.
Секунду-другую оба молчат — ни тот, ни другой не заводит разговора. Обоим мешает какая-то скованность, напряженность, которую ни один из них не в состоянии объяснить.
Наконец Ильмар, повернувшись к гостям спиной, негромко, с привычной для него резкостью сообщает:
— Товара было всего ничего… Для начала твоя доля мизерная… В размере аванса!
— А что за товар? — как бы между прочим интересуется Рейн, вроде как для того, чтоб Ильмару было что сказать. То, что Ильмар отказывается от своих слов, его не огорчает. Напротив, он такому повороту даже рад.
Ильмар прикидывает, стоит ли ему вдаваться в подробности. Чтобы выиграть время, он приносит бутылку с длинным горлышком, наливает вина. А приняв наконец решение, довольно неприязненно пресекает дальнейшие расспросы:
— Как-нибудь в другой раз поговорим.
Сегодня Ильмар держится солидно, неприступно. Сегодня в нем трудно признать вчерашнего паникера.
Рейн изучает Длинного внимательным взглядом. Прихлебнет между делом вина и все смотрит. Что-то в Рейне изменилось. Это уже не любопытный мальчишка, которому во что бы то ни стало хочется быть не хуже других. Тут, возле окна, стоит юноша достаточно уверенный в себе. За вчерашнюю ночь и сегодняшний день в нем совершился переворот. Еще и суток не прошло с тех пор, как он, ничего не видя и не слыша, примчался домой, запер дверь на ключ и затаился в темной комнате, как будто эти меры предосторожности могут спасти от страха. Как будто страх не проникнет в закрытую дверь.
Постепенно страх прошел. Родные стены словно поглотили его. Но вместо страха появилось неприятное чувство пустоты и безнадежности. Что-то похожее ему пришлось пережить в прошлом году, когда они всем классом поехали на экскурсию. Слово за слово, ребята стали хвастать, кто смелее, и дернуло же его поспорить, что он залезет на стену старой крепости и сфотографирует оттуда город. Взобравшись наконец с немалым трудом на стену, он стал наводить аппарат на резкость, и тут неожиданно мелькнула мысль: а как же я спущусь вниз?! Вниз-то спускаться всегда труднее, чем лезть наверх. Вот тогда он и ощутил это странное чувство пустоты и безнадежности. На мгновенье ему показалось, что так он и останется навсегда стоять над бездной, на этом каменном пятачке, а ветер вот-вот свалит его с ног, и голова закружится, и он упадет… Упадет с этой высоты туда, вниз, где среди камней поблескивает в крепостном рву мутная вода.
«Дурак, нечего было лезть!» — подумал он тогда про себя.
Рейн так ясно представил себе, как он залез на крепостную стену и как там, между небом и землей, натерпелся страху, что ему даже почудилось во тьме комнаты завывание ветра.
«Дурак, нечего было лезть!», — сказал он себе и зажег свет.
Но чувство пустоты и безнадежности не проходило, как будто Рейн все еще стоит на крепостной стене и, еле держась на ногах от ветра, смотрит вниз, в пропасть.
Вдруг он совершенно явственно представил себе Ильмара, освещенного бледным светом уличного фонаря. Деревья отбрасывали на него расплывчатые тени, придавая его лицу незнакомое выражение — перед ним стоял злобный трус, он смалодушничал настолько, что перестал отдавать себе отчет в своих словах. Да и дубинка в его руках авторитета не прибавила.
Рейну, охваченному приступом опустошенности и безнадежности, было приятно увидеть этот моментальный портрет Длинного. Он внушил ему своего рода уверенность в себе, даже чувство какого-то превосходства, помог избавиться от неприятного наваждения.
Да, с тех пор и суток еще не прошло…
— Как-нибудь в другой раз поговорим… — передразнивает Рейн.
— Да что говорить! Сам знаю! — бросает он в лицо Ильмару с насмешливой улыбкой.
— Чего ж спрашивать, раз знаешь! — Ильмар уже готов сорваться, но тут же, хлопнув себя по лбу, восклицает: — Господи, совсем забыл! Конечно же… Мамаша, небось, рассказала…
— Я еще много чего знаю… — Рейн подражает интонациям Ильмара.
— Например? — Ильмар спрашивает подчеркнуто равнодушно, однако почему-то начинает нервно крутить в руке бокал. Тон Рейна насторожил Ильмара.
— Дежурную медсестру, когда она спустилась в аптеку, тюкнули по голове какой-то железякой, и еще неизвестно, останется ли она жить, — отвечает Рейн, в голосе его звучит как бы угроза, как бы вызов.
Длинный поднимает бокал. Оба пьют.
— Кто знает слишком много и треплется об этом, запросто может, так сказать, пропасть без вести! — многозначительно произносит Ильмар и, немного погодя, с гнусной ухмылкой добавляет: — Читал в газете — опять какой-то парень пропал…
Этот откровенный недвусмысленный намек выбивает Рейна из колеи. Его туз побит козырем, и ходить ему больше нечем. Как тут не спасуешь перед такой угрозой? Да и насколько умно было его намерение, если честно? Глупая, смехотворная надежда, будто ему удастся пугнуть Длинного! Длинного, перед которым
