Юрий Иванов - Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
Еще взрыв. Тугая воздушная волна опрокинула Герку в окоп. Отплевываясь, кашляя, он стал подниматься и услышал совсем рядом лязг танковых траков и почувствовал, как тяжко заколыхалась земля.
— Герка, черт… — Рогов тянул на себя пулемет. — Пулемет спасай! Сейчас он нас подавит.
Цепляясь руками за края окопа, Герка встал на колени. Все плыло, качалось, в голове шумело. Распрямился, выглянул: пятнисто-зеленая громада танка стремительно надвигалась. Что это — конец?.. Рогов яростно таращил глаза, ярко выделялись белки, он тянул на себя пулемет. Герка шагнул к нему и тоже потянул что было силы. Пулемет обрушился в окоп.
— Бутылку дай. Бутылку! — заорал Рогов.
Герка выдернул ее из чехла. Протянул Рогову. Рогов занес бутылку над головой.
— Запал! — крикнул Герка.
Ругаясь, Рогов схватил запал и сунул его под резиновое кольцо, надетое на бутылку. Герка выволок из брезентового кармана вторую бутылку. Над окопом качнулся набалдашник танкового орудия. Теперь надо ждать, когда он пройдет. Стало темно. Комья земли обрушились в окоп. Душная вонь отработанных газов. Серое стальное брюхо. Земля… на голову, шею, за шиворот… Дышать нечем! И опять светло.
— В корму танка! — Герка распрямился и краем глаза увидел, что и Рогов поднялся. — Бей!
Обе бутылки почти одновременно вылетели из окопа и, описав дугу, упали на кормовую часть танка. Посыпалось зеленое стекло, ярко всплеснув на солнце, жидкость разлилась по железу, и вспыхнуло, заплясало жаркое пламя с черным шлейфом.
Давя гусеницами гору пустых патронных ящиков, танк прокатился еще метров сорок и резко остановился. Сейчас танкисты из него полезут… Герка наклонился, разыскивая винтовку, и вдруг кто-то прыгнул на него сверху. Закричав, чувствуя: это смерть, смерть!.. — Герка вывернулся и увидел бурое потное лицо, оскаленные зубы. Руки немца вцепились в горло. Опрокидываясь на спину, извиваясь, Герка ухватил толстые короткие пальцы немца. Тот бил Герку коленями в живот и наползал на него, подминал под себя, вдавливал в мягкую землю, обрушившуюся с краев окопа… Гулкие толчки в висках… Рогов, помоги!.. Герка жадно глотнул воздух.
За спиной немца он уловил яростное движение: это Рогов боролся с другим фашистом!.. Собрав все силы, Герка саданул немца каблуком ботинка между раскоряченных ног.
— А-а! — взвыл немец и опять повалился на Герку; сверкнул клинок ножа.
— Рогов!.. — закричал Герка, перехватывая руку немца.
Он чувствовал, что тот сильнее его: постанывая, немец осиливал Герку, метил ему ножом в горло.
И вдруг что-то взметнулось над спиной фашиста. Послышался глухой звук. Немец вздрогнул, глаза его еще больше расширились, он стал приподниматься и поворачивать голову, будто пытаясь взглянуть, кто его ударил. Оттолкнув немца, Герка выполз из-под него. Прямо перед ним, держа винтовку за ствол, стоял Рогов. Гимнастерка была до пояса разорвана, левый глаз заплыл…
Рогов протянул руку, Герка поднялся, взял с земли винтовку.
— Герка! К пулемету! — услышал он зов Рогова. — Быстрее!
— Отбили атаку? — закричал Герка, направляясь к нему. — А ты!.. Спасибо… отец.
Он произнес это слово и вдруг обхватил пахнущего потом, кровью, порохом и землей Рогова, прижался к его разодранной гимнастерке лицом, а Рогов стиснул его голову грязными, липкими то ли от своей, то ли от чужой крови руками, и так они, хрипло дыша, постояли мгновение. А кругом все грохотало, выло: сухо и резко рвались боеприпасы в горящем танке, доносились крики команд и крики отчаяния и проклятий, кто-то все звал и звал санитара, рычали, накатываясь из низинки, двигатели боевых машин, «вьюкали» пули, жарко жужжали и шлепались в землю осколки.
Рогов быстро и ловко вставил в приемник пулемета ленту, передернул затвор. Герка вцепился руками в рукоятки пулемета и положил большие пальцы рук на гашетку. А жарко-то как… Тяжело… И какая усталость… Но фашисты тут не пройдут! Пальцы нажали гашетки. Пулемет, как яростное животное, забился в руках. Рогов поддерживал ленту и кивал: так! молодец! так!.. Потом повернул голову вправо и вдруг отпустил ленту и всем телом ринулся на Герку. Падая вместе с ним на дно окопа, Герка услышал заглушающий все звуки, чей-то торжествующий, звериный вопль и увидел над окопом дымящуюся фигуру с автоматом в руках: еще танкист?! — и ощутил, как со страшной тупой болью пули ударили в его правое, неприкрытое телом Рогова плечо. «Отец, отец…» — не то с отчаянием закричал, не то просто подумал Герка и будто провалился в звенящую темноту…
Грузовик с красным крестом на борту, заполненный ранеными, мчал по шоссе.
Лена сидела, вжавшись спиной в кузов, косынку она где-то потеряла, и ветер трепал ее густые каштановые волосы.
«Быстрее, быстрее!» — мысленно подгоняла шофера Лена.
На ее коленях лежала голова Герки. Жив ли еще? Лена придерживала голову Герки ладонями… три пулевых ранения… гони же, шофер, машину быстрее!
…Отряд с Петроградской стороны продержался два часа.
Они продержались до прибытия новых подкреплений и не отступили перед танками, не пропустили врага в свой город. Но почти весь отряд полег в том ожесточенном бою.
Глава третья СТОЙКОСТЬ
Они мне мешали, эти двое. Такой пустынный пляж, но принесло же их как раз сюда, где устроились мы с Митькой. Будто желая показать, что именно он, и никто другой на свете, владелец этой красивой юной женщины, толстяк не отпускал ее от себя ни на шаг и игриво баловался, то и дело хлопая по смуглой спине.
Потом они там притихли — начали рыться в объемистом кожаном саквояже, выволакивая на расстеленную скатерть пластмассовые коробки, свертки и бутылки. Митта гессен — обед.
Пора и нам с Митькой перекусить. Я потянулся за своей сумкой, в которой лежало несколько бутербродов и бутылка с кока-колой, а Митька, облизываясь, подполз и уставился в мое лицо.
— Хеллоу! — послышался веселый рев.
Толстяк, размахивая бутылкой с виски, звал меня. Еще этого не хватало.
— Послушайте… — Элен подошла и, слизнув пот с верхней губы, сказала: — Очень прошу вас — побудьте с нами. Выпьем по рюмке. Я так устала… — Она повела глазами в сторону толстяка.
— Все время под контролем? — спросил я. — Кто он?
— Крупный промышленник из Кельна. Прикатил сюда по делам.
— Ладно, идемте!
— Эрих, — бурно гаркнул толстяк, протягивая руку.
Я сделал вид, что не заметил руки: наклонившись, разглядывал царапину на колене.
— Эрих, — повторил толстяк и хлопнул меня по плечу. — Вы моряк? Русский, да?
— Моряк. Русский. — Я внимательно поглядел на Эриха.
Лет ему — за пятьдесят. Светлые глаза, светлые ресницы, редкие рыжеватые волосы, приплюснутый, будто от удара, нос, толстые губы и маленькие хрящеватые уши. Одно изуродовано — край будто откушен. Жирная, отвислостью своей напоминающая женскую, грудь. Посредине четкая татуировка — распластанный орел и три буквы «ОРР». Восточная Пруссия?!
— Русские пьют стаканами? — суетился толстяк.
— Пью стаканами с теми, кто тоже пьет стаканами.
— Ой! — стоя на коленях, в зубах — пробка от бутылки, толстяк глянул мне в лицо встревоженным взглядом, а потом мотнул головой. — Гут, — сказал он, выплюнув пробку в песок. — Элен. И мне стакан.
— И мне, — весело и отчаянно попросила Элен.
— Между прочим, вы отлично говорите по-немецки, — сказал толстяк. — Где так освоили?
Я промолчал. Подумал только: «Знал бы ты, что сорок четвертый и сорок пятый годы я провел в Восточной Пруссии…»
— Мог ли я, сидя в каземате форта «Дона» с пробитой рукой и оторванным ухом, подумать, что спустя тридцать лет буду пить с русским? — Толстяк наполнил стакан. Пододвинул его мне, спросил: — Из каких краев?
— Из Калининграда.
По его лицу пошли белые пятна, глаза сузились и превратились в две остро сверкавшие щелочки. И я представил себе, как эти глаза глядели из-под железного козырька шлема через амбразуры форта, как они выцеливали русских солдат, окруживших крепость. И давняя ненависть к тевтонам всколыхнулась во мне. Нет, я ничего не забыл и не простил!
— Я живу там, на улице Морской, — сказал я. — В доме номер двадцать три.
— Выпьем же, — предложила Элен и, балуясь, толкнула меня в плечо. — Покажи, как у вас в России пьют.
Я пил и глядел на толстяка. И тот — на меня. По его губам и подбородку, по шее и груди, подмачивая крылья орла, текли струйки виски. Хитрит, гад. Ничего. «И с такой дозы ты сойдешь с катушек», — подумал я и опять представил себе его там, в форте. Во время штурма Кенигсберга этот форт держался дольше всех. Гарнизон — почти одни эсэсовцы. Я находился в другом районе города, в районе кладбища Луизы. Мы добивали там остатки «боевой группы Шуберта» — отряда партийного руководства Кенигсберга и полицейских, пытавшихся прорваться в сторону Пиллау. Мы разгромили группу Шуберта, все они полегли на кладбище. А потом нас бросили на форт «Дона». Тяжелый был бой…
