Анастасия Перфильева - Далеко ли до Сайгатки?
— Вадимка, зачем встал? — крикнул он. — Тебе же сейчас ужин принесут!
— Я только посмотреть.
Вадим хлопнул калиткой, выскочил на улицу. Она была тоже пуста. Перепрыгивая через подмёрзшие лужи, он побежал проулком к сеновалу. Мамая там тоже не было, на воротах сеновала висел огромный ржавый замок. За старой кузницей в чёрном пруду, гогоча, полоскались гуси.
Вадим обежал кузницу, спустился с обрыва к мосту. Холодный туман сразу, как стеной, отгородил его от Тайжинки.
— Женька! Мама-ай! — несколько раз тонко прокричал Вадим.
«А-ай..» — ответил осинник с того берега.
Вадимка торопливо перебежал мост, вошёл в осинник. Мягкие листья зашуршали под ногами, приглушая шаги.
Один раз ему показалось, что впереди слышны голоса. Деревья сливались друг с другом, становилось совсем темно. Вадимка выбрался к дороге, ведущей на Сайгатку, раздвинул осины и вдруг почти по колено провалился в затянутую тонким льдом колдобину. Валенки, как губка, набухли ледяной водой.
— Мамай, Женька, где ты? — в последний раз изо всех сил крикнул Вадим.
Никто не отозвался. В лесу было тихо.
За Черным логом
Спирька, или, как его презрительно окрестил Мамай, «Барон-Спиридон», не пришёл в тот день в школу вот почему.
Рано утром, проснувшись, он увидел в окно: Вера Аркадьевна с нахмуренным и озабоченным лицом запрягает во дворе Боярыню.
— Вера Аркадьевна, куда это вы спозаранок? — спросил Спиря, выскакивая в одной рубахе в сени.
— Понимаешь, Спирюшка, Борису Матвеевичу позарез пробы из новых шурфов за Чёрным логом нужны.
— С кем поедете-то?
— Да просто не знаю. Бориса Матвеевича в Сарапул вызвали, Маша на буровой. Ступай в избу, простынешь.
— Вера Аркадьевна, давайте я с вами!
— Ты? А школа как же?
— Догоню! Варя ужотко уроки принесёт… Одной же вам несподручно!
— Может быть, и правда с тобой? Уроки вместе подгоним… Бориса Матвеевича надо выручать.
После того как и отца Спири, дядю Кирилла, взяли в армию и он уехал на фронт, мальчик остался за старшего не только в семье. Всё чаще он заменял отца и у геологов. Одевшись и подпоясавшись потуже, Спирька вышел во двор. Уже запряжённая Боярыня, подрагивая спиной, громко жевала под навесом сено. Было не то чтобы морозно, а трудно дышать: воздух казался весомым.
Вера Аркадьевна, на ходу доедая шаньгу, шла к воротам с сумкой и молотком. Спирька бросил в телегу кайло, лопату, они зазвенели о бадью, и Боярыня, прянув ушами, выбежала из ворот.
Улица была пуста, в окнах домов ещё горел свет. Телега прогрохотала по мосту, свернула к просеке. Дальше стелились убранные серо-жёлтые поля, на них чернели проплешины. Торчали редкие вешки, отметины будущих шурфов. Сливаясь с небом, темнел близкий лес.
Добрались до Чёрного лога почти к полудню — очень развезло дорогу.
— Завируха нынче будет, — сказал Спирька.
— Вот уж некстати. Почему думаешь?
— А вон, глядите!
От Камы по небу быстро двигалось кудлатое ярко-белое облачко. Вера Аркадьевна, покачав головой, соскочила с телеги. Сначала шурфы шли неглубокие, метра по два, без креплений. Вера Аркадьевна бросила в один молоток, он глухо стукнулся о дно.
— Лёд, — сказала она. — Придётся скалывать.
Перекинув через плечо сумку с полевой книжкой и мешочками для проб, она ловко спрыгнула в первый шурф.
— Лопату бросай!
Спирька спустил лопату, и лёд со звоном и хрустом стал раскалываться под ударами железа.
Работали молча, изредка перекидываясь словами. Спирька принимал мешочки с пробами, подавал кайло… Тяжёлое, нависшее небо тревожило всё больше.
— Из глубокого шурфа, жаль, не придётся пробы взять, — сказала Вера Аркадьевна, когда обошли все мелкие. — А нужно бы как…
— Почему не придётся? — заволновался Спиря. — Раз нужно, возьмём!
— Да ведь не вытащишь ты меня, тяжело. — Вера Аркадьевна вздохнула с сожалением. — В другой раз приеду.
— Вытащу! — Мальчик даже обиделся. — Боитесь, не осилю? Маша вон справляется.
— Верю. — Она улыбнулась. — Да тебя жалко.
Руки, согревшиеся от движений, стыли на ветру. Вера Аркадьевна сняла рукавицы и приказала Спирьке надеть.
Шурфы чернели среди седого жнивья. Последний, самый глубокий, из которого так хотелось взять пробы, был у леса, ближе к Каме. От неё уже крутил, вороша сухую полынь, ветер.
И вдруг с побелевшего неба повалил снег. Он посыпался сразу, неудержимо и бесшумно, преображая землю. Боярыня фыркнула, подняла уши. Брезент на её спине мгновенно превратился в пушистое покрывало.
— Ах ты, будь неладна… — огорчилась Вера Аркадьевна. — Снегу теперь навалит, заметёт, вовсе из глубокого шурфа нельзя будет пробы брать! Вот беда-то.
— Давайте сегодня заберём? А? — В голосе у Спирьки было столько просьбы. — Хотите, я сам полезу? Что мне, первый раз?
— Нет. Уж если лезть, то только мне, — твёрдо сказала Вера Аркадьевна. — Ладно, Спирюшка, давай попробуем. Я руками в стенки упираться стану, тебе легче будет. Давай.
Снег бил в глаза.
Он колол лицо, забирался в ноздри, ветер то и дело срывал шапку. Спирька сдёрнул её совсем, но Вера Аркадьевна прикрикнула:
— Я тебе сниму! Сейчас же надень!
Согнувшись, она поднялась к насыпи. Проверила вороток, тормоз. Стойки поскрипывали под сильными порывами ветра. Прикрепили бадью. Канат рвало из рук, осыпая снегом.
— Фонарик где? — прокричал Спиря.
— Здесь, у меня.
Шурф был глубокий, метров восемь, узкий, обшитый сверху брусьями. Снег косо летел в него, как в колодец. Брусья обледенели и покрылись коркой.
— Ну, Спирюшка, держи, — сказала Вера Аркадьевна, становясь одной ногой в бадью. — Трудновато, конечно. Да ведь забьёт снегом, ещё труднее будет…
— Я держу!
Спирька навалился на вороток.
Вера Аркадьевна сунула за пояс молоток, фонарик и, упираясь обеими руками и свободной ногой в стенки шурфа, стала осторожно спускаться.
— Скользко? — прокричал Спирька.
— Ничего… Ещё немного!.. Так… Закрепляй!
Голос в шурфе становился глуше, канат дрожал, натягиваясь, и Спирька отпускал его постепенно, без рывков. Закрепив тормозом, вздохнул с облегчением. В забое мягко застучал молоток — Вера Аркадьевна брала пробы.
А ветер между тем незаметно гнал за спиной по полю белый крутящийся вихрь. Нагнал, дохнул холодом и рассыпался. Пальцы у Спири заныли в рукавицах.
Брезент на Боярыне вдруг стал колом и покатился в поле.
— Спускай дальше! — глухо прокричала из шурфа Вера Аркадьевна.
— Есть!
Закрепив снова вороток, он лёг на насыпь. Глубоко в забое шурфа мигало крошечное жёлтое пятнышко — свет фонарика. Всё в порядке!
Спирька сбегал к Боярыне, приволок из поля улетевший брезент.
Наконец Вера Аркадьевна подала сигнал:
— Готово… Пробы сначала прими!
Вытащить наверх бадью с наполненными мешочками было не трудно. Спирька аккуратно сложил мешочки у насыпи — снег тотчас сровнял их, точно спеленал. Потом спустил бадью обратно…
Ветер с неистовой силой обрушивался с неба. Занесённая снегом Боярыня жалобно заржала.
— Тащи… понемногу! Тормоз ставь… Отдыхай! — прокричала снизу Вера Аркадьевна.
— Не бойтесь! Я спра… — Конец слова унесло в поле.
Вот теперь начиналось самое главное. Спиря взялся за рукоятку, изо всех сил упёрся в стойку ногами… Весь напрягшись, следил за медленно ползущим на вороток канатом. После короткого отдыха, пока тормоз сдерживает бадью, ещё несколько оборотов, потом ещё… Теперь уже Вера Аркадьевна поднялась со дна шурфа на три метра, теперь на четыре… Она помогает ему там, упираясь в стенки…
И вдруг произошло то, чего не ожидали и не могли предвидеть ни мальчик, ни она сама.
Тормоз воротка сильно щёлкнул, точно выстрелил, в стойке что-то громко хрустнуло… Вырвавшаяся рукоятка больно ударила Спирьку по локтю… Бешено закрутился вороток… Тупой удар сорвавшейся бадьи о дно шурфа, приглушённый, неясный крик там, в глубине, и внезапная пугающая тишина, только свист ветра в ушах.
Упав на насыпь, ловя ртом воздух, забыв о разбитой в кровь руке, Спирька крикнул сквозь хлынувшие от боли слёзы:
— Вера Аркадьевна… Тормоз, тормоз сорвало!
Но ответа не было. Ужас охватил мальчика. Она упала, разбилась, лежит без сознания…
— Вера Аркадьевна!..
Наконец далёкий, изменившийся её голос:
— Что… случилось?
— Тормоз вырвало! Вы-то… Вы-то как?
— С ногой неладно… Если можешь…
Он вскочил, заметался по насыпи.
— Сейчас! Маленько потерпите, я сейчас!
И был уже возле воротка: да, из стойки вырвало храповик тормоза. Теперь вся надежда только на его руки, на его силу! Сможет ли он поднять наверх, удержать бадью с Верой Аркадьевной? Справится ли? Иного выхода нет! Она ждёт его в темноте, на дне шурфа ушибленная, может быть искалеченная… Если бы не эта боль в локте!..
