Мария Парр - Тоня Глиммердал

— Если я когда-нибудь влюблюсь — в чем я, правда, сомневаюсь, — то уж во всяком случае сразу скажу об этом своему предмету, — сообщила Тоня Гунвальду, когда они в последний раз обсуждали эту тему.

— И правильно, герр вам Моцарт, — ответил Гунвальд.

В кухне старого дома тетя Эйр встала на лавку, достала сверху огромную форму для выпечки, и они взялись за дело — по выстуженной кухне только мучная пыль столбом.

— Я думаю, над пряничным тестом, если его готовят не в сезон, висит проклятие, — объясняет тетя Идун, когда Тоня разбивает мимо миски третье подряд яйцо. Блюм — говорит яйцо, плюхаясь на стол. Чайка-Гейр сидит в бабушкином кресле-качалке и наблюдает. «Скво-ок!» — вскрикивает он после каждого блюм.

— Может, он думает, я бью чаячьи яйца, — вслух рассуждает Тоня и советует Чайке-Гейру отвернуться и смотреть в другую сторону, если это зрелище так его ранит.

Тоня и тетя Эйр фантазируют и придумывают, что должно быть во дворце. Тетя Идун рисует, считает и говорит, что реально можно сделать. Поднос за подносом с разными пряничными деталями сажаются в печь и вытаскиваются готовыми.

— Мы собьем с толку рождественского деда. Представь, если он примчится сейчас, в апреле, — говорит тетя Эйр, набирая полную грудь пряничного духа.

Пряничные запчасти разложены уже по всем столам и скамейкам. Теперь срочно нужен сироп для склейки.

Сделайте два шага назад, — командует тетя Эйр. — Спасибо!

И берется за сковороду с кипящим сахаром.

Тоне не доводилось еще делать пряничный домик такого размера. Когда приклеили последнюю панель, дом оказался полтора метра в высоту, трехэтажный, с четырьмя арками, двумя башнями и покосившейся верандой. Они даже флагшток не забыли. Дом готов рухнуть от одного косого взгляда, но тетя Эйр клянется и божится, что ее сироп держит лучше любого суперклея.

— Чайка-Гейр будет жить как граф! — говорит она.

И тут только Тоня бросает взгляд на часы. Половина четвертого! Как так?

— Гунвальд! — вскрикивает она.

Как она могла напрочь о нем забыть? А Хейди, как там Хейди?

Тоня заметалась — с чего начать, куда бежать?.. Грядут слишком важные события. Она выскакивает в прихожую и сталкивается в дверях с Петером.

Папа уже завел мотор. Он собирается встретить Гунвальда на пристани и спрашивает, поедет ли Тоня с ним. Она качает головой. Нет, она побудет с Хейди!

Львиные кудри пляшут на весеннем солнце. Надо же, как всё бывает странно. Гунвальд и Хейди. Папа и дочка. И они не виделись почти тридцать лет. Тоня во все лопатки несется вниз под горку.

Но едва вбежав на хутор Гунвальда, она понимает: что-то не так. То ли темные окна, то ли полная тишина, то ли дом так на нее смотрит. Тоня взбегает по ступеням и распахивает дверь.

— Хейди?!

Она обегает весь дом. Вверх-вниз по лестницам. Всю тысячу комнат. Спальня. Мастерская. Гараж. Хлев. Она кричит, зовет Хейди. Ни звука. Ни Хейди, ни щенок не отзываются.

А потом она находит на кухне записку. «Спасибо. Я».

Тоня не в силах произнести ни слова. Она стоит у кухонного стола и перечитывает записку раз за разом.

Хейди уехала.

Когда папа с Гунвальдом въезжают на хутор, Тоня сидит на ступеньках с мокрыми дорожками на щеках. Папа помогает Гунвальду вылезти из машины. И вот огромный Гунвальд стоит и смотрит завороженно на свой двор, и свой дом, и свою долину Глиммердал, но дольше всего он смотрит на заплаканную Тоню.

Он как будто бы сдувается. На это так больно смотреть, что у Тони сдавливает сердце. Всхлипывая, она срывается с места и бежит к Гунвальду. Она обхватывает руками своего огромного лучшего друга в районе живота и зарывается лицом в его куртку. Она стискивает Гунвальда изо всех сил, чтобы он понял, как она его любит.

И так они стоят, Тоня и Гунвальд, а вокруг поет на все голоса весна, и река Глиммердалсэльв наполняет долину полнозвучным, громким гулом.

— Айда на самую вершину! — горячо уговаривает Уле и тычет лыжной палкой в Зубец.

Тоня мотает головой.

— Спятил? Сначала научись стоять на лыжах. Ты забыл, что потом надо будет еще и спускаться?

— На лыжах я, слава богу, стою! — сердито огрызается Уле.

— Пока не очень, — честно говорит Тоня.

Брур беззвучно смеется у них за спиной.

Уле, Брур, Гитта и их мама снова гостят в Глиммердале. Весна увела ребят гораздо дальше в горы, чем в прошлый их приезд. Но Клаус Хаген и сейчас может слышать их голоса, стоит ему прислушаться. Попробуй вести себя тихо в апрельском снегу вместе с Уле, который стоит на лыжах четвертый раз в жизни!

Тоня идет первая и прокладывает лыжню в сыром снегу, пока не натыкается на уже проложенную кем-то. Она задирает голову и понимает, кто прошел здесь до них.

— Сейчас ты увидишь, как некоторые люди стоят на лыжах, — объясняет она Уле и показывает палкой на две темные точки наверху под вершиной Зубца.

— Кто это? — спрашивает Уле.

— Мои тетки, — гордо отвечает Тоня.

Склон Зубца — излюбленный трамплин тети Эйр и тети Идун.

— Это болезнь, — говорит дедушка. — Неужели вы не можете ходить на лыжах по равнине, как люди?

Но если бы ее тетки просто пилили туда-обратно по равнине, как все люди, разве могла бы гроза Глиммердала вот так стоять и зачарованно слушать музыку в голове, глядя на несущихся по склону теток?

Тетя Идун съезжает первая. За ней остается ровный четкий след, как будто кто-то провел пальцем по снегу. Тетя Эйр больше петляет, зато она лучше прыгает.

А сейчас она на огромной скорости приближается к гребню Стены.

Разинув рот, смотрит Тоня, как худенькая фигурка словно бы разжимается на кромке гребня и откидывается назад. Спокойно и красиво, раскинув в стороны руки с палками, точно крылья, тетя Эйр прокручивает тело в затяжном сальто и мягко приземляется под отвесной Стеной. За ней — тетя Идун. Она не делает сальто, а лишь подтягивает ноги под себя и долго-долго летит по воздуху, словно мячик. Кажется, что это легче легкого.

— Вау, — шепчет Уле.

— И я! — вскрикивает Тоня. Она запевает «У Пера когда-то…» и припускает следом.

Опять неудача. Тоня Глиммердал приземляется под горой на спину, из нее с хлопком выстреливает воздух. Если она не умрет сейчас, значит, уже никогда не умрет!

— Какая ты стала молодчина, Тоня, — улыбается тетя Идун и без суеты растирает ей грудь. Постепенно дыхание возвращается.

Тоня хочет что-то сказать, но ее прерывает вопль самого отчаянного свойства. Это Уле. Он летит, размахивая всеми конечностями, как угоревшая ворона. Лыжи, палки, руки, ноги торчат куда ни попадя.

— Тоже опыт, — бормочет тетя Эйр, провожая взглядом небесный путь их юного пасхального гостя.

Брур плугом съезжает к ним под гору и еще успевает увидеть, как его младший брат ухает в сырой весенний снег, точно подбитый самолет.

— О-о-о-о-о-о-о!

Чуть позже Тоня стоит в дверях и смотрит, как Гунвальд промывает и заклеивает ссадину на щеке Уле. Гитта играет с Гундой на дорожке солнечного света на кухонном полу. Мама мальчиков печет плюшки. Прекрасная и радостная картинка. Пасха, в доме люди и по-хорошему шумно. Но за этим прекрасным прячется что-то совсем не прекрасное. Где Хейди? Тоня видит по глазам Гунвальда, что он думает об этом неотвязно. Она сама всё время думает о том же. Хейди, Хейди.

Они искали ее, но узнали только, что она уплыла на теплоходе и что она торопилась на самолет, — это рассказал Юн-матрос. Но самолет мог лететь куда угодно. А никакого ее телефонного номера у них не оказалось. Они нашли ее номер во Франкфурте, но там никто не отвечает, а мобильный, который им тоже удалось раздобыть, «не обслуживается». Мама сумела поговорить с агентом Хейди, который организует все ее концерты.

Но он сказал, что Хейди взяла отпуск на неопределенное время. И он давно о ней ничего не слышал. Она как сквозь землю провалилась, Хейди.

— Она не хочет, чтобы ее нашли, — сказал наконец папа и попросил всех перестать ее искать.

Но как они могут перестать искать? Этого Тоня не понимает. Она сходит с ума, глядя на то, каким стал Гунвальд. И что хуже всего, что пугает Тоню до жути — это что Гунвальд перестал играть на скрипке. Он ни разу не взял ее в руки с тех пор, как вернулся. Скрипка висит на стене, мертвая и немая. Так не бывало никогда. Какие бы беды ни валились на Гунвальда, играл он всегда. В скрипке он находил утешение, когда ничего уже не помогало.

Если бы не гости, Тоня вообще не знает, как бы они прожили пасхальные каникулы. Но благодаря этому небольшому семейству дни идут своим чередом.