Мария Парр - Тоня Глиммердал

Если бы не гости, Тоня вообще не знает, как бы они прожили пасхальные каникулы. Но благодаря этому небольшому семейству дни идут своим чередом.

И день ее рождения никто не отменял, иногда вспоминает Тоня. Тогда она должна будет улыбаться, несмотря на грусть. Тем более, день рождения будут праздновать два дня подряд. Сначала в субботу, когда она родилась, а потом в воскресенье, когда намечены грандиозные весенне-пасхально-юбилейные торжества.

Вечером Страстной пятницы Тоне до десятилетия осталась всего одна ночь. Тоня лежит в постели и чувствует, как горят щеки. Она немножко обгорела. Но не спится ей не поэтому. Ей мешают мысли. Завтра ей стукнет десять лет. Утром ее придут будить с тортом и подарками, это она знает. Но всё равно крутится и не может уснуть. В конце концов Тоня встает и подходит к окну.

Так она и знала! Ну что ты будешь делать! В беседке горит свет, но вечер тих и безмолвен.

Гунвальд сидит спиной к ней. Беседка как-то тесновата для него. Тоня садится к нему под бочок на холодную скамейку.

— Господи боже, Тоня, это ты ходишь здесь по ночам?

— Да.

Они долго молчат.

— У тебя завтра день рождения, — бормочет наконец Гунвальд.

— Да. И знаешь, чего я хочу в подарок?

— Ну и какой смысл рассказывать об этом в час ночи накануне? — спрашивает Гунвальд раздраженно. — Могла бы догадаться, что подарок я уже купил.

— Да понятно. Но хочешь знать, чего я хочу? — не унимается Тоня.

— Меня не волнует, чего ты там хочешь, потому что подарок у меня уже есть. Понимаешь?

— Гунвальд, и ты не хочешь узнать, чего мне по-настоящему хочется больше всего на свете? — упрямо продолжает Тоня.

— Нет.

— Я всё равно скажу.

В этом Гунвальд нисколько не сомневался. Тоня долго и пристально смотрит на него и все-таки говорит:

— Я хочу, чтобы ты снова играл на скрипке.

В хлеву блеет овца. Ровно шумит река.

— Вот ведь пристали, — бурчит Гунвальд. — Сыграй, сыграй! Как сговорились. Лив-пасторша зудит про то же. Вон опять звонила, спрашивала, не могу ли я поиграть в церкви в Светлое воскресенье. Тоже придумала…

— Она правда спрашивала? — Тоня расправляет плечи.

— Органист сломал шейку бедра, — объясняет Гунвальд. И добавляет обиженно: — Он не один такой.

— Тебе ведь хочется играть в церкви на Пасху, — оживляется Тоня. — Наверняка приедет хор из Барквики.

— Плевать мне на хор из Барквики, — отвечает Гунвальд.

— А вот и врешь.

Тоня прямо видит, как Гунвальд играет вместе с огромным хором из Барквики. В последний раз, на Рождество, Тоня сидела на хорах и видела, как Гунвальд растворяется в звуках. Длинное нескладное тело так вжилось в музыку, что на это невозможно было смотреть без трепета. Когда хор пел последнюю строфу «Земли прекрасной и блаженной», голоса и скрипка звучали так мощно и так многоголосо, что церковь сделалась для них мала.

— Гунвальд, ты мой крестный. Ты должен время от времени водить меня в церковь, — сказала Тоня строго. — И ты должен играть на скрипке, — добавила она. — Нет такого права — не играть.

Гунвальд повернулся к ней с отчаяньем в глазах.

— Тоня, я разучился играть. Я не могу взять верный тон.

А потом из него полились слова. Он чувствует себя самым плохим человеком на свете, сказал Гунвальд и уткнул свою большую нечесаную голову в огромные ладони. Он обращался с Хейди как злой тролль, хотя он ей отец. А теперь поздно, ничего с этим уже не поделаешь, она уехала.

— Тоня, ты знаешь, как я хотел сказать ей «прости»? Я хотел попросить прощения за то, что был таким идиотом. Что позволил ей уехать. За всё, за всё. Веришь?

Голос у Гунвальда такой толстый, что Тоня сглатывает. Она всматривается в темноту, а потом поворачивается к нему.

— Гунвальд, ты не самый плохой человек на свете. Я думаю, что ты самый прекрасный человек на свете, — говорит она честно. — И ты мой лучший друг.

Гунвальд кашляет.

— И мой крестный, — добавляет она строго. — Ты должен водить меня в церковь.

— Вот зануда, — бурчит Гунвальд.

Он встает и исчезает в темноте. Тоня слышит, как он идет через двор. Потом его на секунду освещает наружная лампочка у дверей, и он исчезает в спящем доме.

Возвращается Гунвальд со скрипкой.

— Двенадцать уже пробило, — говорит он. — С днем рожденья, Тоня Глиммердал!

Он замирает ненадолго, словно ожидая, что звуки сами слетят с неба, но потом опускает смычок на струны и начинает играть. Впервые со дня его возвращения по Глиммердалу разносится музыка.

И пока грустные ритмы «Черного козлика» разлетаются по долине, Тоня сидит и чувствует, что всё равно всё будет хорошо. Когда она позже усталая плетется в темноте к себе, у нее уже есть взятое с Гунвальда обещание сыграть в церкви. Она знает: на самом деле ему и самому хочется. Действительно, что бы он без нее делал?

К счастью, день рождения бывает у каждого человека. И у грозы Глиммердала тоже. Тоня сидит в постели и улыбается от уха до уха. На одеяле — поднос с утренним именинным пирогом, вокруг разложены свертки с подарками от всей семьи.

— Я самая счастливая в мире, — вздыхает она.

Завершив торжественный завтрак, Тоня выходит обойти двор. Она пригласила Уле и Брура провести у них весь день. Тоня смотрит на дорогу, но видит отнюдь не братьев. Она видит, как из сказочного леса выезжает большой автомобиль и у моста сворачивает к ним на хутор. Что это такое папа заказал? Моторное чудище останавливается посреди двора и урчит на месте.

— Тоня Глиммердал? — спрашивает мужчина, выпрыгнувший из кабины.

Она кивает.

Можешь расписаться в получении?

Он протягивает ей бумагу. Тоня недоуменно таращится на нее. Мужчина объясняет, что ей нужно написать свое имя, чтобы он мог отдать ей ящик, который стоит в машине.

— Я не заказывала никакого ящика, — говорит Тоня.

— Я знаю, — нетерпеливо говорит мужчина и сует ей ручку и бумагу, — но мне заказали привезти ящик тебе.

Была не была: Тоня берет у него ручку и расписывается. «Тоня Глиммердал», — пишет она, и когда автомобиль уносится прочь, посреди двора остается стоять огромный ящик.

Из-за осевшей пыли появляются Уле и Брур.

— Что это тебе подарили? — спрашивает Уле.

Тоня чешет в затылке. Она не знает. Хотя одно ясно: таких огромных подарков она еще не получала. Трое ребят с любопытством подходят ближе, но отскакивают как по команде. В ящике что-то шевелится!

— Сними крышку!

От нетерпения Уле сам не свой. Втроем им удается крышку снять.

— Звери! — кричит Уле. — Живые!

В ящике стоит коза и два козленка.

— Ой, — выдыхает Тоня. — Кто же?..

Она оборачивается: вся семья высыпала во двор посмотреть, что происходит. Вид у всех удивленный. Никто не заказывал козлят.

Папа и мама бережно вынимают козлят из ящика.

— Мальчики, — говорит папа и ласково гладит одного своей доброй рукой.

Они осторожно ставят малышей на землю. Коза из ящика с сомнением осматривает людей, столпившихся вокруг.

— Здесь записка, — говорит Брур и протягивает ее Тоне.

Дорогая Тоня,

посылаю тебе Черного, козлика-невеличку Брюсе и их маму, старую Луклу. Я знаю, что в Глиммердале им будет хорошо. Поздравляю с десятилетием!

Всего доброго,

Хейди

Тоня перечитывает записку несколько раз: Хейди! Вспомнила, что у Тони день рождения. И прислала ей двух самых настоящих козлят с мамой-козой. И не забыла, что это должны быть именно Черный, самый маленький козлик Брюсе и старуха Лукла. Тоня рассказала Хейди сказку и спела песню, но теперь она не может вымолвить ни слова. Она ощущает внутри себя что-то очень большое и теплое и не знает, как ей с собой быть. В конце концов она встает на коленки и протягивает руки.

— Идите ко мне, — манит она.

Козлята дичатся, но Черный всё же подходит, а за ним меньшой козленок Брюсе. Они обнюхивают ей руки, и Тоне делается щекотно, когда они доходят до пальцев.

— Хейди, — шепчет она.

Тоня хочет сама рассказать всё Гунвальду.

— А вы можете пока помочь Идун и Эйр украшать пряничный дворец, — предлагает она Уле и Бруру.

Она идет вниз под горку. Черный и Брюсе уже поняли, кто их хозяин, и цокают следом, к Тониному умилению. Старуха Лукла догоняет их мелкой трусцой. Она идет, обнюхивая обочину. После долгой поездки она еще настроена скептически.

— Мы идем к Гунвальду, — объясняет Тоня. — Он папа той женщины, которая прислала вас сюда.