Сочинение на свободную тему - Виктор Михайлович Переладов

Только что вернулся от Григорьева. Был у него дома, узнал о Вальке все… Нет, не дело человеку быть кроликом. Не буду!

«У МЕНЯ ЕСТЬ ВОПРОС…»

На другой день на перемене Максим поднялся и громко сказал:

— Минуту внимания! У меня есть вопрос.

Все разом повернули к нему головы.

— Это что-то новое. У Ланского, и вдруг… — Воротников выразительно поводил растопыренными пальцами поднятой над головой руки.

— К кому персонально? — уточнила Щеглова.

— С Ланским все ясно! Счас Маэстро критиковать начнет, — провозгласил Дрозд. — Он созрел.

— Начну, — подтвердил Максим. — Уточнить хочу. Все вы, конечно, знаете историю с родителями Григорьева?.. Так я и предполагал. Знаете, а вид делаете: наша хата с краю, мы ничего не знаем.

— А что об этом распространяться? — подал голос Торшеров. — Молодец Валька, сам братишку воспитывает. Героический человек, можно сказать.

— Вот именно — сам. — Максим сделал ударение на последнем слове. — Сам воспитывает, сам карантин с ним отсиживает, сам деньги зарабатывает, сам пары на уроках хватает — все сам.

— Подумаешь, пары, — пожал плечами Будрин. — С кем не случалось?

— Интересно, к чему бы такая вдруг забота о Григорьеве? — поинтересовалась Гурова.

— А к тому, что и на второй год Валька может остаться, тоже сам. Вам, конечно, наплевать на это, вас больше глобальные проблемы волнуют — как всех счастьем обеспечить.

— А тебя ничего не волнует — это лучше? — снова вставил Воротников.

— Волнует. И ты в том числе.

— Интересно…

— Интересно, — подтвердил Максим. — Только это уже другая тема.

— Ладно, Макс, не лезь в бутылку, — подал голос Ромка Цигвинцев. — Допустим, открыл ты нам глаза. Что дальше?

— А то дальше, — вмешался Юрик Неруш, — что поросятки мы с вами хорошие. Ланской прав: в ранг героя мы Григорьева возвели, восхищаемся его поступком, любуемся, но… — Юрик сделал паузу, — со стороны. Как ему живется, как с малышом Валька справляется, с домашними делами, кто знает?.. Вот то-то и оно.

— Верно, — включилась Щеглова. — Ты что, Ланской, предлагаешь?

— Что предлагаю? — замялся Максим. В гневе на класс он как-то не подумал об этом как следует. — Посоветоваться надо.

— А я знаю, братцы, — объявил Неруш. — Вот, слушайте…

Из сочинения Максима Ланского

На встрече отцов речь Неруша-старшего была не самой яркой, зато самой краткой. «У моего Юрика нет никаких особых талантов, он просто добрый», — сказал папа.

Это точно, наш Юрик первейший сострадатель. Не успел я толком объяснить, почему Григорьев в школу не пришел, как он заявил:

«Парни, есть предложение! Берем братишку Григорьева на воспитание. Кто умеет шить распашонки? Кто может купать маленького? Считаю раз, считаю два… Нонна, записывай…»

Щеглова, разумеется, тут как тут. На переменках шло бурное обсуждение, все было расписано: кто стирает пеленки, кто гладит распашонки, кто и когда гуляет с ребенком на улице, кто ходит в магазин за продуктами и так далее, и тому подобное.

Но Юрику и этого показалось мало, на большой перемене он сбегал домой и притащил толстенную, на девятьсот с лишним страниц, книгу «Кулинария». Там описаны три тысячи рецептов — все, от салата из анчоусов до коктейлей с брусникой, но чем кормить маленького ребенка почему-то не написали. Может, места не хватило? Зато в книге было много цветных иллюстраций на тему, как сервировать стол. Такие блюда на столы наставлены, что у всех слюнки потекли, тем более что до сервировки у нас очередь дошла после пятого урока. А на Зяблову — Томка раньше все колебалась, куда после школы податься, в кулинарное училище или в текстильный техникум, — так эти картинки подействовали, что она решила бесповоротно: пойдет только в кулинарное. Дрозд хмыкнул: для того, чтобы вкусно поесть, не обязательно кончать поварские курсы, достаточно в ресторан сходить. Воротников покопался в своей памяти и вытащил к случаю цитату: «Человек живет не для того, чтобы есть, а есть для того, чтобы жить». Но Зяблова парировала удар изречением известного академика о том, что «настоящая и полезная еда — это еда с аппетитом».

Одним словом, быть бы очередному диспуту эрудитов от гастрономии на тему есть или не есть, но тут Воротников сказал, что мы напрасно затеяли с этим шефством над братом Григорьева, так как надо спасать самого Вальку: у него двойки по физике и очень неблагополучно с английским, запустит еще — определенно могут быть неприятности к концу учебного года.

Неукротимый Юрик сразу заявил, что берет на себя английский, а Воротникову, как автору идеи, предложил заняться с Григорьевым физикой и химией — мол, это самому ему пойдет на пользу. Воротников посмотрел на Юрика очень выразительно, хотел сказать, что если уж кому заботиться о собственной пользе, то это ему, Нерушу.

На следующий день к Григорьеву отправилась целая делегация. Возглавляла ее, естественно, Нонна Щеглова. Капустина, как будущий детский врач, была утверждена главным специалистом по детским вопросам. Воротников страдал за идею — нес свои знания по физике, чтобы щедро поделиться ими с Григорьевым. Знания-то нес, но всем своим видом показывал, что человек он занятой — папина черта — и попусту терять время не намерен. Юрик шел потому, что просто не мог не идти. Вместо вчерашней увесистой «Кулинарии» он раздобыл где-то книжку «Мать и дитя», хотя и тоненькую, но более в данном случае полезную.

Сам он весь был в делах: сначала изучал вместе с девчонками новое руководство к действию, потом потянул всех к гастроному, собрал у кого сколько было денег и стал покупать все подряд: молоко, кефир, макароны, детскую смесь, творог, томатный сок, чернослив, спички… Юрик творил добро. Когда он это делал, остановить его было трудно.

Я выступал в роли провожатого. И тревожил меня один вопрос: не выгонит ли нас Григорьев вместе с нашей затеей?

«ВОТ ВИДИШЬ, ЛАНСКОЙ?»

Напрасно Максим опасался. Григорьев не выгнал. Встретил их появление естественно, как будто так и должно быть.

Борька вообще оказался компанейским человечком. Для начала он подполз к оставленным в прихожей портфелям и сумкам и проверил их содержимое. Когда о Борьке вспомнили, он сидел среди вороха учебников и что-то старательно «писал» в тетради зеленым фломастером. Щеглова ойкнула — это была ее тетрадь по химии, вернее, теперь уже две тетради, так как Борька успел поделить ее пополам. Почуяв неладное, он попытался улепетнуть под свою кроватку, но его быстро извлекли оттуда и сообща