Нина Кочубей - Артем Скворцов — рабочий человек
— А я знаю, чей это шалаш! Какого-нибудь охотника! — высказала на обратном пути предположение Вика.
— Или рыбака, — поддержала ее Лена. — Правда?..
Мальчики молчали.
Артемке казалось, что Митька чем-то взволнован. Чем? Может, к шалашу это вовсе не имеет отношения?.. Может, это совсем из-за чего-то другого? Из-за чего? И что подобрал и положил себе в карман Митька у тихой заводи? Или это Артемке показалось?..
Вечером в избе было шумно.
Председатель колхоза Алексей Кузьмич и Николай Семенович то говорили о колхозных делах, то вспоминали фронтовых товарищей, то опять возвращались к сенокосу, к нуждам строительства.
— С каменщиками еще куда ни шло, стены возведем. Слесарей не найти! — сокрушался председатель. — А без автопоилок какой же коровник!
— Сделаем, сделаем автопоилки, — успокаивал его Коваль, — Вот завтра с утра и приступим. Только бы материал был.
— Это все как раз есть, раздобыли! — Председатель недоверчиво, словно прицениваясь, смотрел на Митьку, на Артемку, вздыхал: — Уж больно молоды твои помощники. Да и мало вас…
— Нас мало, но мы в тельняшках! — озорно подмигнул мальчикам Коваль, — Так, Митя? — И повернулся к председателю, — Ты, Кузьмич, не беспокойся. Все будет, как надо, все путем.
— Спать где будете, слесари? — шутливо спросила после ужина Валентина Ивановна. — Можно в избе, можно в чулане — там прохладнее, а то и на сеновале.
— На сеновале! — разом крикнули Артемка с Митькой.
— А мне, если можно, в чулане, — попросил Коваль.
— Отчего же не можно? Можно! Места у нас много. — И Валентина Ивановна ушла устраивать постели.
Артемка набрался духу:
— Мы сегодня в лесу какой-то шалаш видели.
Митька почему-то посмотрел на него осуждающе.
Алексей Кузьмич не удивился.
— Шалаш? Это сейчас не диво. Можете целый город из шалашей встретить — сенокос!
«Вон что! — подумал разочарованно Артемка. — Как же мне это сразу в голову не пришло? Шалаши строят для себя косари!»
Артемка идет по следу
Никогда еще Артемка не спал на сеновале! Воздух какой!..
В городской квартире, даже если на дворе лето и распахнуты все окна, все равно не дышится так хорошо! А от сена, на котором он лежит рядом с Митькой, аромат — и передать невозможно какой. Конечно, ведь в сене столько разных луговых трав. Тут тебе и ромашка, и колокольчик…
Но и непривычно. Шуршит под тобой все от каждого движения, а где-то рядом, за бревенчатой стеной жует жвачку и шумно вздыхает о чем-то корова. Не спится ей чего-то. Как и Артемке. А вот Митька — удивительный человек! — как бухнулся, так сразу словно провалился. Заснул. Даже на Артемкин оклик не отозвался. Вот это сон!
Артемка лежит с открытыми глазами, ловит ухом ночные звуки, думает…
Вот близко от дома кто-то проехал на телеге, грохоча го ли пустым ведром, то ли еще чем. Вот где-то далеко, может, на самом краю деревни, засмеялась громко женщина, потом тявкнула собака, ей отозвалась другая, третья… Тоже чего-то не спят.
А Митька спит.
Все-таки что же он за человек? Вроде бы и неплохой. А с другой стороны… На рынке какими-то загадочными ягодами торгует. А сегодня у шалаша? Ведь он точно поднял что-то с земли и спрятал в карман. А сделал вид, что ничего такого не было. Но Артемка же видел! Потом, когда в деревню возвращались, Митька все время осторожно озирался по сторонам. Кого он высматривал? Он же в этих местах впервые, тут у него не может быть никаких знакомых. Странно все это, очень странно…
Опять гавкнула собака. На кого это она? Наверно, во сне. Ведь теперь уж все спят. И люди, и коровы… Тишина… А кругом — зеленый луг с цветами и… Вика! В широкополой соломенной шляпе, в сарафане с оборкой. Откуда тут Вика? А-а, она собирает землянику! Вика протягивает Артемке ладонь, на ладони ягоды. Крупные алые…
Вдвоем они идут извилистой тропинкой, хитроумно и путанно бегущей к заводи, на берегу которой стоит шалаш… Артемке почему-то вдруг становится страшно от предчувствия беды. Ему кажется, что кто-то, очень опасный, вот-вот появится из густой чащобы…
И в самом деле послышался шорох. Артемка отважно шагнул вперед, заслонил собой Вику и хотел закричать, позвать на помощь, но крик не получился! Артемка напряг все силы, закричал и… проснулся.
Он открыл глаза и несколько секунд ничего не мог понять: ни луга, ни Вики. Где он? Тишина, тьма, маленький кусочек черного неба, а на нем дрожащая капля звезды… Но шорох из чащобы повторился! Артемка окончательно сбросил сон. «Какая чащоба! Чащоба приснилась». Он напряженно прислушался к ночи. Так и есть! По лестнице, прислоненной к амбару, кто-то осторожно лезет на сеновал!..
Стараясь не шуршать сеном, Артемка протянул руку, чтобы тихонько разбудить Митьку. Рука натолкнулась на пустоту. Митьки не было. Тогда Артемка осторожно привстал, подтянулся к краю лаза, глянул вниз. Митька, бесшумно, как тень, спускался по лестнице на землю. Легко, по-кошачьи пройдя двор, он беззвучно отворил калитку и выскользнул на улицу. «Значит, Митька вовсе не спал, а только притворялся! Ждал, чтобы я скорей заснул! — догадался Артемка. — Зачем? Что он задумал?..»
Артемка тоже, стараясь предупредить каждый шорох, спустился с сеновала и, крадучись, пошел следом за Митькой…
Держась на расстоянии от Меркулова, Артемка миновал льняное поле, мостик через Раменку, вышел на проселок. И вдруг все понял: Митька идет к шалашу! Конечно, построили его никакие не колхозники, убирающие сено. Если бы это было так, трава около шалаша и вокруг была бы скошена. Нет, там живет кто-то другой, тот, что по ночам ворует в деревне огурцы. Он прячется от людей, и Митька знает, кто это.
Огромная лунища неожиданно вывалилась из тучи, осветила дорогу, и Артемка в страхе замер, прижался к стволу дерева. Но Митька шел не оглядываясь. Свернув с проселка, он часто ошибался, путал тропинки, но, видимо, запомнив основное направление, упрямо шел вперед.
Запах воды, прохладу Артемка почувствовал внезапно… Значит, где-то близко… Пришли…
Митькина фигура исчезла из глаз, скрылась в кустарнике, но теперь Артемка и сам уже знал дорогу к шалашу, не собьется! Только бы не выдать себя…
Чем ближе было к цели, тем осторожнее шел Артемка, чувствуя, как в душе постепенно появляется страх. Вот и то место, где тропинка ныряет в березнячок, а из него круто взбегает на взгорок, поросший мать-и-мачехой. Там и шалаш… Может, затаиться пока здесь, в березнячке, не подходить к шалашу близко?..
Надоедали комары. Они занудливо звенели над самым ухом, лезли в нос, за ворот, кусали сквозь рубашку. Вдруг Артемка услышал чьи-то знакомые голоса. В ночной тишине казалось, что говорят совсем рядом. Забыв о комарах, стараясь не обращать на них внимания, Артемка осторожно раздвинул ветки березок-малолеток и застыл, неподвижный, ошеломленный: на взгорке, поросшем мать-и-мачехой, на фоне лунного в звездах неба он увидел двоих: Митьку и женщину с распущенными до плеч волосами, в широких брюках… Он сразу ее узнал! Это она, та ночная гостья, «Харри», которая выпрыгнула из квартиры Кондратьевны! И снова, как тогда, в ту ночь, Артемка почувствовал, что не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, не в силах даже закричать…
— Последний раз тебе говорю: отдай киноаппарат! Отдай, хуже будет! — горячился Митька.
— А ты докажи, что его взял я! — зло крикнула женщина голосом… Акулы.
— Я докажу! Ты не волнуйся, докажу!
— А сам не погоришь?
— И пусть погорю! Но аппарат ребятам верну.
— Тебе, видать, за решеткой хочется посидеть? Или надеешься сухим из воды выйти?
— И посижу за решеткой! Не твоя печаль. А аппарат ребятам верну! — упрямо твердил свое Митька.
— Ты дурак! — заорал Акула. — Дурак! Мне за него кучу денег отвалят, я тебе сколько хочешь дам! Поедешь к своему Карскому морю, к своим белым медведям! Обещал и дам!
— Не нужны мне твои деньги! Подавись ты ими… ворюга! А к морю я и без твоих хлопот уеду, пешком уйду!
— А-а… Ворюга!.. А кто на стреме стоял, когда я аппарат уводил, не ты?
«На стреме? — пронеслось в Артемкиной голове. — Так вот он тот, третий!..»
— Ну я, я стоял! — тоже закричал Митька. — И я не отказываюсь, я где хочешь это скажу, а ты мне сейчас же отдай аппарат! Слышишь, отдай!
— Да ты не кричи, тише! — в голосе Акулы вдруг промелькнула угроза, — Тише! Мы ж свои люди, разберемся… Иди, иди домой, завтра поговорим.
Но Митька не отступал:
— Отдай кинокамеру!
В руках у Пашки появилась палка. Он занес ее над головой, замахнулся…
— Не смей, Акула! — не помня себя, закричал Артемка. На какую-то долю секунды двое на пригорке замерли, а потом Пашка резко бросился в темноту, в лесные заросли, и оттуда долго слышался удаляющийся хруст веток.
— Артем, ты? — ничуть не удивившись, спросил Митька.
