Иван Логвиненко - Багряные зори
Вот и Ракитное, за ним Молчановка.
Шел по селу Володя унылый, глядя себе под ноги. Лишь на площади поднял голову. И сразу стал как вкопанный: перед ним на виселицах тихо покачивались тела казненных. Почерневшие, в багровых синяках, в легких рваных рубашках, босые… Против каждого повешенного — палка, торчащая из земли, на которой прибит кусок фанеры с надписью: «Бандит. Убийца».
Он узнал. Узнал тех, с которыми давал присягу до последней капли крови бороться с врагами. Володя метнулся в сторону. Осмотрелся — нигде ни души. У старой палатки наклонился и засунул в мусор под ржавый лист железа котомку с радиоприемником. Неожиданно из-за угла показался рябой полицай с карабином.
— А ну уходи отсюда! — закричал. — Чего здесь шляешься? Или, может, и ты из этой компании? — и непристойно выругался.
Володя свернул в переулок и почувствовал, как что-то горячее подкатило к горлу — не передохнуть. Устало прислонился к забору и закрыл глаза.
— Чего тебе, мальчик? — раздался совсем рядом добрый женский голос.
Раскрыл глаза — во дворе стояла женщина.
— Тетя, тетя, — быстро заговорил взволнованный Володя, — когда же их?..
Женщина подошла поближе.
— Господи, да ты же совсем горячий! — всплеснула она руками. — Пойдем со мной, сынок, в хату. — И она ласково взяла Володю за руку, повела в дом. — Откуда ты?
— Из Ольшаницы.
— Снимай свой пиджак, присаживайся к столу, обедать будешь.
Женщина засуетилась у печи, поставила на стол тарелку борща, нарезала хлеб.
— А может, у тебя тиф? — настороженно спросила она.
— Нет, простуда… На площади был… Я их всех знал…
— Год тому назад к ним из Ольшаницы девушка приходила, Анна Чередниченко, до войны она у нас в редакции работала.
— В прошлом году ее и забрали. Говорят, казнили в Белой Церкви.
— Ты к ним шел? Володя кивнул головой.
— Не ходи. Полиция там засаду устроила. Всех подозрительных задерживают, издеваются… Их повесили на рассвете.
Мальчишка приложил руку ко лбу. Рука дрожала и была как огонь.
…Возвращаясь домой, Володя переулками пробирался на площадь. У шалаша поднял лист железа, разгреб мусор. Котомки с радиоприемником не было. Выглянул из-за угла: по-прежнему возле виселицы ходил полицай.
«Кто-то из своих забрал, — подумал Володя. — Если бы взял полицай или немцы, обязательно устроили бы засаду…»
Эта мысль дошла до сознания мальчишки только тогда, когда он уже выбрался на дорогу.
«А если засада?..» — подумал он и вздрогнул, вспомнив троих повешенных парней, босых, в легоньких рубашках…
Тучи клубились на небе. Осеннее бледное солнце медленно ползло к горизонту.
ГОЛЫЙ ДОБЫВАЕТ СЕБЕ СОРОЧКУ
Наконец медаль получил и Божко. И хоть обещал Сокальский, что после награждения наступит сладкая жизнь, но она стала еще горше. Нелегко было пану следователю.
За последний месяц он здорово похудел и состарился. Лицо побледнело. Теперь следователя мучили сомнения: два года служил верой и правдой, а зачем? Днем ходил точно лунатик, стараясь уйти от прошлого, а оно, как призрак, преследовало его. Ночью не мог уснуть, сон пропадал, и вдруг возникали замученные, обреченные, повешенные. Приходили незвано, непрошено, ничего не спрашивали, ни о чем не просили. Молча выходили из углов и в упор глядели на следователя районной полиции. Гнал он их от себя, а они стояли — стояли измученные, окровавленные, с перекошенными от нечеловеческих пыток глазами и подолгу, упрямо смотрели на него…
Не выдерживали нервы у следователя.
— Чего вам от меня надо? — как-то после бессонной ночи закричал он.
И в комнате шепотом ответило эхо:
«Мщения…»
А однажды пришел и тот, с татуировкой на руке. «Шагула!» — сразу узнал его Божко.
«А ты чего?» — ужаснулся он.
«За что вы меня?.. — шепотом спросил убитый. — Я же был ваш. Под Житомиром командира орудия сержанта Воронина, раненного, в окружении бросил, из Красной Армии дезертировал. Разве Сокальскому и вам я не преданно служил? Сколько людей продал, а вы мне чем заплатили?.. Просил землицы, а вы мне — пулю в лоб…» Шагула шагнул к Божко и осторожно присел на край кровати. Следователь отшатнулся от него и проснулся в холодном поту…
Немцы отступили за Днепр. Если рано утром хорошо прислушаться, то можно услышать — там, на Днепре, как какой-то великан крутит гигантские жернова войны.
Нет, не радовал сейчас следователя приказ о награждении его медалью. Божко ждал ее немного раньше. А теперь для чего она ему? Лишнее доказательство верной службы врагам Советской власти. Мысленно он уже не считал немцев освободителями. Он называл их, как и все население, оккупантами. На службе чувствовал себя подавленным и вялым. Снова тянуло в лес, где проработал почти двадцать лет, где знал каждую поляну, каждую тропку. Хотелось бросить все это и убежать туда, где никто не обидит, где ничто не напомнит ему о двух годах крови и страданий.
«Не обидит, говоришь?» Перед глазами следователя встал окровавленный Борко.
«Не напомнит?» — спрашивает Молчан.
«Я ведь не только смерть сеял, не только кровь проливал, — оправдывается Божко, — я и добро людям делал…»
«А что?»
«Я же пионера от смерти спас…»
«Какого?»
«Ну того, мальчишку из Ольшаницы… Бучацкого… Да-да, кажется, Володей его зовут…»
Следователь встал из-за стола, подошел к окну и долго смотрел, как тополя тихо роняют на землю мертвые листья.
«Надо вызвать его к себе, поговорить, напомнить. Может, пригодится».
Скрипнула дверь. Божко вздрогнул и быстро повернулся. Просунув голову, в кабинет заглянул полицай.
— Чего тебе?
— К вам пришли.
— Кто?
— Говорит, по секретному делу.
— Давай!
Следователь пригладил левой ладонью брови, потер виски и сел за стол. Приняв серьезный вид, он деловито склонился над бумагами. А когда поднял глаза, то увидел перед собой незнакомого мужчину в брезентовом плаще. Глубоко запавшие глаза его враждебно глядели на следователя, правую руку он держал в кармане. Это насторожило Божко, и он его спросил:
— Что тебе?
— Большой секрет.
— Тогда садись.
Но неизвестный по-прежнему стоял, продолжая держать руку в кармане. Божко заволновался и поднялся.
— Чего ты? — повысил голос. Неизвестный резко выдернул руку из кармана.
— А вот чего! — наставил он на следователя пистолет.
«Вот оно, мщение…» — промелькнула молнией мысль.
Божко присел, рванулся из-за стола, прыгнул вперед и ловким движением сбил направленное на него дуло. Правой рукой схватился за пистолет, левой — сильно сжал незнакомца за горло.
Не ожидая такого решительного нападения, тот упал и потянул за собой следователя. Божко старался вырвать пистолет, но неизвестный крепко держал его.
«Только не кричать, не звать на помощь! — лихорадочно пронеслось в голове следователя. — Это или моя смерть, или спасение. Лучше я его сам обезоружу. Потом допрошу и сразу же отпущу. Пускай идет, откуда пришел. Во время расплаты у меня будет два спасенных человека: Бучацкий и этот…»
Следователь и неизвестный катались по полу кабинета, тяжело дышали, хрипели. Божко сдавал.
Отпустив горло неизвестного, Божко обеими руками вцепился в пистолет. И вдруг внезапно раздался выстрел.
Неизвестный охнул, сразу обмяк и разжал руку. Божко вскочил на ноги и, держа наизготовку оружие, встал над ним. Дрожали колени, во рту пересохло, лоб покрылся каплями соленого пота. Ногой толкнул еще податливое мертвое тело. К столу медленно поползла узенькая струйка крови.
Скрипнула дверь. В кабинет вбежали часовой, начальник полиции Сокальский, следователь Корчак.
Сокальский посмотрел на Божко, сразу побледнел и бросился к нему:
— Иван Ефимович! Вы живы?
— Еще немного, и уже был бы мертвым, — облизав сухие губы, перевел дыхание Божко.
— Не может быть, не может быть.
— Вы жалеете, что я не убит?
— Что вы, Иван Ефимович! Как вы могли так подумать! — замахал руками Сокальский.
Потом подошел поближе и торжественно сказал:
— Поздравляю вас, Иван Ефимович! Обезвредили еще одного сельского коммуниста. Пускай околеют все, как этот. Имейте в виду, сегодня же о вашем подвиге будет известно самому пану гебитскомиссару.
— Не надо, — лениво и безразлично ответил Божко. — Хватит с меня ваших наград! — повысил он голос. И сразу почувствовал, что сейчас сорвется, и, не в силах сдержать себя, закричал: — Хватит!
— Я вижу, вы сильно взволнованы, — спокойно сказал Сокальский. — Я понимаю, вам грозила смерть… Но в присутствии подчиненных вести такой разговор о награждении не следовало бы. Вы подаете плохой пример. Об этом тоже будет известно. Не пану гебитскомиссару, а пану гебитсполицайфюреру.
