Нина Бодэн - Сбежавшее лето

—  Пойду лучше покормлю Ноакса,— сказала она и,  гордо подняв го­лову, отправилась в главную пещеру. Она достала из сумки молоко, яйцо и  коньяк  и  палочкой  размешала  все  вместе  в  жестяном  котелке.   И  при этом  мурлыкала  про себя  какой-то  веселенький  мотив — пусть  Саймон  не думает, что она обиделась.

Он подошел и остановился у нее за спиной, глядя, как Ноакс, нетвердо держась на трех ногах, лакает молоко.

—  Извини,  пожалуйста,— наконец произнес он.

— За что? — притворилась Мэри удивленной.

— Ты сама знаешь...

Мэри пожала плечами.

— Где двое, там третий лишний,— сказала она. В глазах у нее стояли слезы.

— Не надо так говорить.— Саймон присел на корточки рядом с ней.— Я обязан это сделать. Не могу же я оставить его здесь одного в первую ночь. А тебя я просто не успел предупредить вчера вечером...— Он помолчал.— Можешь тоже остаться. Я хотел сразу тебе предложить. Если ты решила убежать от своей злой тетки...

Странно   он   как-то   смотрит,    подумала   Мэри.    Словно   испытывает ее...

Что ему ответить? Ведь не скажешь: «Тетя Элис будет беспоко­иться».

— Она заявит в полицию,— наконец сообразила она.— И снова мы все будем в опасности.

— Им и в голову не придет искать тебя здесь. Хорошо бы ты осталась. С тобой веселее.

Настроение у Мэри поднялось.

— Нет, рисковать не стоит,— твердо заявила она.— Я могу ежедневно приезжать сюда, привозить вам молоко и другую еду. Таким образом я принесу больше пользы.

Он кивнул, соглашаясь.

—  Если передумаешь, будем только рады.

После этого все шло как по маслу. Они развели костер на полянке над обрывом, пекли картошку, которую принес с собой Саймон. Картошка, правда, подгорела и развалилась, потому что они не дождались, пока огонь выгорит и останутся одни угли, но они все равно с удовольствием съели ее, обильно смазав маслом, потом закусили холодной курицей и сэндвича­ми со свеклой. Выпили бутылку молока, съели вафли, сыр, фрукты и, на­конец наевшись до отвала, улеглись спать на солнцепеке.

Когда они проснулись, Ноакс, который вместе с ними поел куриного мяса и затем залез обратно в корзинку, исчез. Они нашли его на краю по­ляны, где он, припав к земле, бесшумно и ловко, словно всю жизнь провел на трех ногах, подкрадывался к кузнечику.

Когда Саймон наклонился его погладить, он сначала зашипел, а потом, выгнув спину дугой, зарычал, как дикая кошка. Саймон поскорее отдернул руку, и Мэри засмеялась. Вот это прежний Ноакс!

—  Ему   лучше,— сказала   она.— Сразу   стало   лучше.   Прямо   как   в сказке.

Саймон порозовел.

—  А это не простое место,— серьезно и смущенно сказал он.— Я всег­да чувствовал, что оно волшебное. Здесь одним духом исцеляешься.

—  И у  меня  уже  не болит  нога,— заявил  Кришна.— Пока  мы   шли, болела,   а  сейчас   прошла.— Он   разбинтовал   ногу   и   подвигал   стопой.— Я могу бегать, прыгать и играть в игры.

И они играли, бегали, кричали, лазали по деревьям, купались в озере. И делали разные глупости. Мэри, например, висела на дереве вниз голо­вой и корчила страшные рожи, а Кришна смеялся высоким, пронзитель­ным смехом, похожим на крик птицы. Мэри вспомнила, что прежде только один раз ей довелось слышать, как он смеется. Это было, когда она провалилась в мусорный бак. Она спрыгнула с дерева и побежала за ним, строя все более и более страшные гримасы, пока он не упал на землю и, схватив­шись за живот, не простонал:

—  Перестань, не то я умру.

Саймон, который обычно был таким благоразумным, спокойным и сдер­жанным, шумел больше всех. Он вопил, и горланил, и стоял на голове, махая в воздухе пятками. Одним словом, вел себя так, как человек, которо­го долго держали взаперти и вдруг выпустили на свободу.

Устав до потери сознания, они снова уселись возле почти погасшего костра, зевая и потягиваясь.

—  Мне    здесь    нравится,— сказал    Кришна.— В   таком    месте   я   еще ни разу не был. Хорошо,   что   я   приехал   в   Англию.   Большое   вам   спа­сибо.

—  Не знаю,  стоит  ли ему благодарить  нас,— сказал  Саймон,   прово­жая Мэри до шоссе, когда ей пришла пора возвращаться домой. Кришна остался на острове поддерживать огонь и присматривать за Ноаксом.— Не знаю, правильно ли мы делаем, что прячем его,— добавил он.

Мэри ничего не ответила. Мысли ее были заняты Ноаксом, который дошел вслед за ними до моста и остановился, глядя им вслед и махая хвостом. Не решил ли он, думала Мэри, что она его бросила?

—  Во всяком деле,— медленно  продолжал  Саймон,— есть  две сторо­ны. С одной стороны, мы его, можно сказать, спасли...

—  А разве нет? — удивилась Мэри.

—  Пожалуй, да. По крайней мере, мы с тобой так считаем, но есть лю­ди,   которые   могут   рассуждать  совсем   по-другому.— Саймон   нахмурился и помолчал.— Они будут утверждать, что мы его похитили.

«Как странно,— думала Мэри,— на острове Саймон вел себя как обыч­ный мальчишка и ни о чем не задумывался, но стоило ему очутиться на шоссе, как он снова стал серьезным, терзается угрызениями совести и бес­покоится о сущих пустяках».

—  Чепуха все это,— заявила Мэри.

Но в тот же вечер произошло нечто такое, что заставило ее вспомнить слова Саймона.

После ужина она приняла ванну и сошла вниз пожелать дедушке и те­те Элис спокойной ночи. Дедушка смотрел по телевизору последние из­вестия, и тетя Элис, приложив палец к губам, попросила Мэри помол­чать.

Мэри устроилась у ног тети. Ее так клонило ко сну, что она положила голову на костлявое колено тети Элис, и ей было очень удобно.

Тетя Элис замерла.

Мэри не слушала последние известия. Она закрыла глаза, и звук ку­да-то исчез.

—  Хватит на сегодня. Я что-то устал. Мэри, дорогая, выключи, пожа­луйста, телевизор,— вдруг сказал дедушка, и тут она услышала последнее сообщение.

Она уже дотронулась было до выключателя, когда диктор объявил: «По-прежнему нет известий о мальчике Кришне Пателе, который исчез во время перелета из Найроби в Лондон. Его дядя, у которого мальчику предстояло жить в Англии, вылетел сегодня утром в Париж для оказания помощи французской полиции в ее поисках. В аэропорту мистер Патель сказал...»

Мэри выключила телевизор, не дав мистеру Пателю высказаться. Сна­чала она опешила, но тотчас взяла себя в руки. «Хорошо, что этого не слышал Саймон»,— вот и все, что она подумала.

Она с улыбкой повернулась к дедушке и тете, потом зевнула.

—  У   тебя   усталый   вид,   милочка,— заметила   тетя   Элис.— Надеюсь, ты не перегрелась на пляже?

—  Нет.   Мне сегодня  было  очень  весело,— сказала  Мэри.— Мне  те­перь все время весело. Хорошо бы, так было и дальше...

—  А  что   может  этому   помешать,   милочка?—удивилась   тетя   Элис.

10

ЛУЧШЕЕ НА СВЕТЕ МЕСТО

И веселье продолжалось. Каждый день был солнечным, безветренным и таким жарким, что роса успевала высохнуть еще до завтрака. Первый день на острове, второй, третий... Через неделю Мэри перестала считать дни; дни бежали, как бежит сквозь пальцы песок.

Что же касается угрызений совести, то они терзали ее самую ма­лость, и то только вначале, когда она думала: «Как бы поступил Саймон, услышь он сообщение по телевизору?» — а потом решила написать мистеру Пателю письмо и послать его по адресу, который им дал Кришна. Они по-прежнему не знали, живет ли там мистер Патель, но Саймон наверняка бы сказал, что попробовать следует.

Итак, однажды утром она написала большими печатными буквами: «ВАШ ПЛЕМЯННИК В ХОРОШИХ РУКАХ, НЕ БОЙТЕСЬ ЗА ЕГО БЛАГОПОЛУЧИЕ» — и подписалась: «ДРУГ». Но, повертев пись­мо в руках, разорвала на мелкие кусочки и спустила в унитаз. Если бы она послала его, по почтовому штампу можно было бы определить, откуда оно прибыло, и вскоре явилась бы полиция.

Более укромного и безопасного места, чем остров, и представить себе было нельзя, тем не менее рисковать ни в коем случае не следовало.

И вовсе не потому, что ей хотелось, чтобы их приключения никогда не кончались. Просто Кришне было гораздо лучше на острове, где он был свободным, как птица, чем в тюрьме. И даже если его не посадят в тюрь­му, а разрешат жить вместе с дядей, в душном огромном Лондоне в та­кую жару было не лучше, чем в тюрьме. Мэри помнила, как плохо сидеть в квартире летом, когда нечего делать и некуда пойти, разве только в парк или с мамой по магазинам.

Будь ее родители людьми другого склада, Мэри, возможно, задума­лась бы над тем, что должны испытывать родители Кришны, не имея ни малейшего представления о том, где их сын и жив ли он и здоров. Отец Мэри совсем не писал ей писем, а мама хоть и посылала время от времени открытки, Мэри знала: только из вежливости. Когда уезжаешь в отпуск или путешествуешь, обычно шлешь открытки, и, между прочим, даже тем, к кому не испытываешь никаких чувств. «Родная моя,— писала мама,— я живу в таком красивом месте! Как бы мне хотелось, чтобы ты бы­ла рядом!» А на самом деле, окажись Мэри рядом, ее маме было бы до слез скучно. Не менее скучно, чем самой Мэри, потому что ее заставили бы ходить по кафе и магазинам, носить только нарядные платья и быть учтивой со всеми нудными мамиными знакомыми.