Сочинение на свободную тему - Виктор Михайлович Переладов
«Слушай, как ты можешь? Это же нечестно!»
«Что нечестно?» — не поняла Гурова.
«Нечестно злиться и наговаривать на человека только за то, что он к тебе равнодушен».
Гурова посмотрела на Зяблову подозрительно и спросила, какое ей дело до всего этого, уж не влюбилась ли она в Григорьева?
«При чем здесь «влюбилась»? Просто Валентин такой…»
«Ну-ну, какой?»
«Настоящий, вот какой!»
Гурова сделала сладенькое лицо и захихикала:
«Батюшки! Зяблик-то — влюбился».
«Никакой я тебе не Зяблик, — отрезала Томка. — У меня имя есть. И не юродствуй, пожалуйста, любовь — это неприкосновенно!»
Гурова захлопала импортными ресницами и вдруг разревелась.
«Любовь возвышает человека, делает его красивым, помогает ему жить и работать», — толковали наши девы в день откровенности.
Оно, может, и так. Только у нас в девятом «А» все перемешалось. Гурова ревет, Зяблова из подруги в смертельного врага превратилась, Капустина перессорилась со всеми. Впору бы Щегловой вмешаться, вопрос по существу поставить, а у нее своя беда: влюбилась в нашего физкультурника Игорька. Вот так, ходила-ходила на физкультуру, все нормально было — и вдруг влюбилась. Она никому ничего не говорит, переживает тайно. Только об этой тайне уже весь класс знает.
Вот такие у нас дела весенние, в самый, можно сказать, ответственный момент, перед окончанием учебного года.
С ДОВЕРИЕМ И НА РАВНЫХ
Максим в этот день дежурил по классу и потому задержался. А когда спустился вниз, в раздевалку, увидел Жеку. Она только что надела плащ и теперь стояла перед зеркалом, повязывая шарфик.
— Ты не торопишься, Ланской? — спросила она Максима.
— Нет, вроде… — ответил он.
— Не сможешь проводить меня немного?
Он повел плечом, что должно было означать: не очень-то рад, но, раз уж просят, куда деваться.
— Вот и хорошо, — Жека словно не заметила его недовольства. — Мне еще в магазин надо забежать, а тут вот. — Она подняла руки — в одной сумка, набитая тетрадями, в другой большая стопка таких же тетрадей, — пожаловалась: — Проверочные сразу во всех восьмых.
Максим забрал у нее стопку, и они пошли.
— Все спросить тебя хочу, как вы тогда с отцом Николая до дома добрались? — поинтересовалась Жека.
«К чему бы такой разговор?» — подумал Максим. Он вспомнил, как неудобно было идти по улице рядом с пьяным, как опасался, что его увидит кто-нибудь знакомый. Но ответил другое:
— А что там добираться? Привели, хозяйке сдали — и до свидания.
— Сколько бед приносит эта водка, — сказала Жека с горечью.
— Отправил бы Дрозд своего отца в лечебницу. Там бы его быстро отучили пить.
Однако Жека оптимизма Максима не разделила.
— А знаешь, у Николая ведь еще три сестренки маленьких. И мама не работает: прибаливает. Да и с малышами кому-то надо… Не так просто с этим лечением… И с пьющим отцом — несчастье.
«Одни водку пьют, у других голова за них должна болеть», — думал Максим, шагая рядом с Жекой.
Они пришли в центр. Жека зашла в гастроном. Максим остался на улице. Через большие окна он видел, как она ходит по магазину, роется в сумке, отыскивая кошелек с деньгами, стоит в очереди у кассы, у прилавка, потом прикидывает, как бы втиснуть покупки в и без того полную сумку…
— Думал, учителей только одна проблема волнует — наша успеваемость, а они еще и по магазинам ходят, — пошутил Максим, когда Жека вышла на улицу.
— Ходят, — кивнула учительница. — Покупают сахар, колбасу и макароны. Даже квашеная капуста им, представь, нужна. А некоторые, например, любят свежие батоны, такие, чтоб корочка хрустела. — Она показала бумажный кулек, из которого выглядывал аппетитно подрумяненный батон, и засмеялась.
Небольшого росточка — едва ему до плеча, тоненькая и такая вот, с сумкой через плечо, из которой торчит горлышко кефирной бутылки, с батонам под мышкой, Жека совсем не походила на учительницу, да еще и классного руководителя. Вместе с ним одноклассница из школы возвращается, идут они, говорят о всякой всячине, любой вопрос ей можно задать…
«Как же, любой! — спохватился Максим. — Сейчас же напустит на себя, начнет поучать».
— Ты что-то хотел сказать? — Жека догадалась.
— Да вот… — Максим замялся. — Спросить хочу, — решился он все же. — О том разговоре, в день откровенности. Помните? Тогда вы все наши разговоры о счастье быстренько к общему знаменателю привели… И о хлебе насущном, и о полезности обществу… А вы сами лично… счастливы? Возитесь с нами, переживаете всякие наши дела, над тетрадками вечерами просиживаете. Из-за Колькиного отца вот и то расстраиваетесь… А мы что — были и ушли. Другие будут и тоже уйдут… И потом еще другие… А вы всегда будете оставаться в школе, в одних и тех же стенах, ученики разные, а трудности с ними одни и те же… В чем же тогда оно, ваше счастье? Только с доверием и на равных.
Жека посмотрела на Максима внимательно, кивнула головой.
— В прошлом году мы Мирона Борисовича на пенсию провожали, — начала она неторопливо. — Поздравления, подарки на память. Ну и сожаление, конечно, о том, что из школы уходит. А он знаешь, что нам ответил? «Уроки я давать больше не буду, это верно, но из школы не ухожу. Я просто не могу уйти из школы, потому что давно растворился в ней навсегда и целиком. И старость мою не жалейте. Я не состарился, я раздал жизнь по кусочкам всем моим ученикам и отразился в их жизни. И счастлив, что так себя употребил».
После некоторого молчания Жека доверительно дотронулась до его руки.
— Я ведь, как и ты, тоже новичок в школе. Второй год только, как институт закончила. Ой, сколько еще впереди! — Она даже глаза зажмурила. — Годы и годы… Но когда стану совсем-совсем старенькой, мне бы хотелось, чтобы я смогла сказать о своей жизни так, как Мирон Борисович сказал: я раздала свою жизнь по кусочкам и отразилась в своих учениках. Получится ли? — спросила она сама себя. — Вот, работаю… Интересно в школе. А это уже немало, когда интересно, правда?
Она подождала подтверждения своей мысли. Максим молчал.
— Интересно и трудно порой бывает. Скажем, с тобой, думаешь легко?
— И потруднее есть, — неопределенно ответил Максим.
— Есть и потруднее, — согласилась Жека. — И все же я хочу задать вопрос именно тебе, Максим. Только без обид, с доверием и на равных, как ты сам хотел. Идет?
— Идет.
— Ты неглупый, думающий человек. Гордый. Чувства собственного достоинства не лишен… Но
