Николай Дубов - Беглец
На бугре появились две фигурки. Юрка бросился к одежде, но присмотрелся и успокоился — к нему бежали Славка и Митька.
— Ух ты, как он тебя! — сказал Славка.
Зареванный Митька молчал и только, широко открыв «ставни», испуганно смотрел на него.
— Ну, ты его тоже саданул! Он как отдышался, как начал кричать: «Я ему башку оторву, я ему шкуру спущу»…
— Вот он теперь бить меня будет, — сказал Юрка и показал кукиш. — Я больше и домой не приду.
— Совсем-совсем?..
Юрка кивнул.
— А где ты жить будешь?
— Хоть где, только не с ними, подлюками…
Славка озадаченно оглянулся, словно отыскивая место, где сможет жить Юрка. Вокруг были только море и песок.
— Ну да, — сказал Славка. — А есть чего?
— Найду.
Юрка сказал это очень решительно, но тут же вспомнил, как рассказывал Виталий Сергеевич о своем побеге в детстве. Убегая, тот запасся хлебом. У Юрки не было ни крошки. Сейчас есть не хотелось, но потом-то захочется… Все равно, у них он брать не станет.
— Сбегай, принеси мне лески, — сказал он. — И спички.
— Будешь рыбу ловить? — догадался Славка. — Знаешь, давай и я с тобой. Будем жить вместе. Ловить рыбу и вообще… А что? Сейчас тепло, можно хоть здесь, хоть на лимане. Нет, там лиманские мухи… Так и здесь можно или на скале. Выроем себе пещеру и будем жить… Вот здорово будет! А?
Глаза Славки заискрились, он заранее предвкушал радости вольготной жизни. Приди им это в голову раньше, Юрка тоже бы обрадовался такой выдумке. Теперь она не нашла в нем отклика.
Что-то в нем обломилось или повернулось так, что ни приставить, ни повернуть обратно, словно он вдруг, сразу стал намного старше.
— Пацан ты, — сказал Юрка, — тебе бы только играть… А есть захочешь — побежишь к мамке.
— А ты? — обиделся Славка. — И ты побежишь.
— Не дождутся.
Митька поднял свои пушистые «ставни», посмотрел на Юрку и опять их опустил.
— А куда ты денешься? — сказал Славка.
— В интернат пойду, в Черноморск. Там и жить буду.
Юрка знал, что в интернат попасть трудно, нужно долго хлопотать и добиваться, а за него никто хлопотать не станет и в интернат его не примут. Он врал нарочно, для Митьки. Митька в это поверит, сам он врать еще совсем не умеет и, если его спросят, скажет, что слышал. Пускай думают, что он в Черноморске, а там будет видно…
Славка пошел за лесками. Митька еще посидел на корточках, не поднимая глаз и о чем-то думая, потом побежал за ним.
Славка принесет лески, посидит с ним, ну, может, до вечера, потом уйдет, и Юрка останется один. Совсем один. И уже навсегда. Домой он не вернется хоть бы что. Не потому, что побили. Юрка потрогал распухшее лицо. Больно даже дотрагиваться. Это ничего, пройдет. Его не раз били, ну, не так сильно, все равно дело не в этом… Он опять услышал потухший голос Юливанны, увидел ее измученное, растерянное лицо, как зло смотрела на нее мамка и бросала слова, будто плевалась, как подмигивал и ухмылялся папка, добренько и равнодушно щурился дед, гадюкой шипела Максимовна… Еще совсем недавно они лебезили, подлизывались, завидовали ей, а теперь будто даже радовались, торжествовали, что ей стало плохо, хотели сделать еще хуже, мстили ей за то, что раньше ей было лучше, чем им…
А кто украл деньги? Куда тогда ночью в дождь ходил папка? И почему так взвился, начал бить Юрку по лицу? Чтобы он ничего больше не мог сказать?.. Да кто бы ни взял. Пускай не они. Но у них же деньги есть, а дать не захотели, пусть она как хочет, хоть пропадает… С веревкой бегали Виталия Сергеевича спасать, а теперь она тонет, так они глубже толкают… Падлы!
А что теперь делать, куда идти? Соврать про Черноморск было легко. Для отвода глаз годилось, а делать там нечего — ни жить, ни есть… В Ломовке все ребята знакомые, если попросить, хлеба принесут, только начнут расспрашивать, узнает все село, узнают и дома, поймают, снова побьют… Лучше бы всего пойти в Гроховку, найти Семена. Он и про Юливанну знает, где она и как теперь будет… Только куда с таким лицом… И дед туда часто ездит в магазин, а папка в подвал к Алке, как раз на них нарвешься…
Маленькая фигурка скатилась с бугра, побежала к берегу, а на бугре появилась мамка — Юрка узнал ее по платью, — но гнаться не стала, погрозила рукой и скрылась в кустах. Митька прибежал, придерживая руками вздувшуюся пазуху.
— На, — сказал он, доставая из-под рубахи верхнюю корку, сорванную с ковриги.
— А Славка где?
— Его мамка поймала, заперла. Он сахар хотел принести.
— А ты?
— Я убег, пока она его лупила.
— И тебя отлупит.
— Отлупит, — вздохнул Митька.
— Ты не сразу иди домой, пускай у нее зло пройдет… — Они помолчали. — Ты скажи Славке — сахару не надо. Не нужен мне их сахар. Пускай завтра утром лески принесет. К птичнику.
— Ты там ночевать будешь? Один? — Глаза Митьки испуганно расширились.
— Не, я приду, когда вас увижу.
Юрка сунул корку ковриги за пазуху и пошел по песку в сторону переправы. Он решил идти к птичнику, только не хотел признаваться в этом Митьке. Птичник пустой, заколоченный, но там деревянное крыльцо — все не на голой земле лежать. И оттуда хорошо видны дом и дорога — в случае чего можно убежать. Он оглянулся. Солнце скрылось за уступом берега. Возле камня все еще стояла маленькая фигурка — Митька смотрел ему вслед. Поравнявшись с узким и длинным, как язык, заливом лимана, Юрка пересек дорогу и по берегу лимана пошел к птичнику. Быстро надвигались сумерки, увидеть от дома его не могли.
Птичник уже не был заколочен. Кто-то отодрал и унес прибитые накрест доски на окнах и на двери. Этого следовало ожидать — досок ни за какие деньги не купишь, а тут их наколотили… Украли не только доски — вместо двух оконных рам зияли пустые провалы. Наверно, скоро сопрут остальные рамы, и двери, и все, что удастся отодрать и унести. Юрка влез в оконный проем. В комнате пахло пылью, мышами и птичьим пометом. Юрка отгреб из угла мусор, поискал, чем подмести, но мести было нечем, он решил, что обойдется и так. Следовало бы нарвать в лимане камыша и осоки, но здесь берега вязкие, топкие, лезть в грязь не захотелось. Он долго сидел в проеме окна, смотрел на дорогу. В уже неразличимом в темноте доме зажегся огонек — это у них в комнате зажгли лампу. По дороге ползла цепочка спаренных светляков — шли машины, над переправой стояло холодное синеватое зарево. Надо было решить, куда завтра идти, что делать дальше, но сколько он ни думал, придумать ничего не мог.
С восходом солнца на него накинулись лиманские мухи. Юрка вскочил, вылез из птичника. Вода в лимане была теплая, не успела за ночь остыть. Лицо вроде бы стало не таким распухшим, но притрагиваться по-прежнему было больно. И очень хотелось пить. Вода была только в колодце возле дома. Юрка посмотрел туда и обрадовался — по берегу бежали Славка и Митька. Славка сбегает, принесет напиться. Юрка сел на крыльцо, но тут же вскочил и метнулся за угол птичника. По дороге торопливо шел какой-то человек, — дойдя до тропки, свернул к лиману. Так размахивает руками только папка. Митька проговорился или он догадался сам?
Недалеко от птичника к лиману сбегал от самого верха изволока неглубокий овраг. Осенью, зимой стекала по нему дождевая, талая вода, ранней весной обрастал он редкой сорной травой. Сейчас трава уже высохла, пожелтела. Юрка, пригнувшись, побежал по оврагу вверх. Время от времени он останавливался и выглядывал. Папка догнал ребят, они вместе подошли к птичнику, обошли его вокруг.
И только теперь Юрка спохватился: корка ковриги осталась в птичнике. Он положил ее на крыльце, когда пошел умываться, а бросившись бежать, забыл… Совсем нетронутая. Он ее берег, боялся начинать, потом захотел пить, и вот… Возле птичника никого не было видно. Спрятался, ждет, когда Юрка прибежит… Дожидайся!
Птичник был так далеко, что стал похож на спичечный коробок. Уже не боясь, что его увидят и догонят, Юрка пошел медленнее и не таясь, во весь рост. Подъем был не крутой, но Юрка запыхался, во рту пересохло, и нестерпимо хотелось пить.
Впереди показалась буро-красная черепичная крыша, под ней вросшие в землю, невысокие стены, сложенные из ракушечника. Выгоревший от солнца и непогоды ракушечник был похож на старые белесые кости. Такими же белесыми были плиты известняка, кое-как уложенные в низенькую ограду. Зачем ее складывали, если на всем широком дворе не то что деревца или огорода, не было ни одной зеленой былки? Между пучками жухлой травы то и дело проступал камень. Возле такого же вросшего в землю сарая сохла пирамидка кизяка. Из-за нее выскочил большой лохматый пес и злобно залаял. Юрка попятился, потом увидел, что пес на цепи. Из полуоткрытой двери дома вышла маленькая девчушка, испуганно уставилась на Юрку.
— Эй, слышь! — крикнул Юрка. — Принеси воды напиться!
Девчушка постояла, все так же испуганно глядя на него, потом шмыгнула в дом, дверь захлопнулась. Юрка ждал, с опаской поглядывая на лохматого. Тот злобно бухал, прыгал вперед, но цепь не пускала его, он поднимался на задние лапы, греб воздух передними, метался в разные стороны, пытаясь вырвать цепь. Дверь так и не открылась.
