Тамара Воронцова - С тобой товарищи
— Здорово, здорово, голубок. Кому это сегодня без головы остаться?
— Кому, кому. — Гошка потер щеку. — А всему семейству, видно, всыпать надо.
Двинулись дальше.
Небо посветлело. Это из-за речки, из-за леса выкатилась, как из горнила огнедышащей печи, большая красная луна. Она быстро поднималась, уменьшалась в размерах, бледнела, словно остывала в потоках воздуха. Но снег от нее становился ярче. Мокро заблестели под ногами камешки, отчетливей затемнели впереди бесформенные груды монастыря, и по дороге потянулись тонкие длинные тени идущих.
Иринка с любопытством сбоку смотрела на парня. Был он невысок, но широк в плечах, губаст. Озорное выражение не исчезло с лица даже теперь, когда он, по всей вероятности, был на кого-то не на шутку зол.
— Ты гляди, что делают, — с возмущением и удивлением обратился он опять к деду Назару, остановился сам, придержал за руку деда. — Ну молились, ну богадельню из моего дома сделали… Посмеивался, хотя норой душу воротило от всего. Э-э, думал, наплевать. А мать даже жалко было. Думаю, а кино не ходит, в гости — тоже. Раз там нравится, пусть себе тешится. А оно вон что…
— Да што? Ты толком расскажи.
— Что толком-то. И так понятно… Деньги копил им же, а они их Афанасию отнесли… Ничего для них не жалел, работал, себе во многом отказывал. Когда разве на именинах или в праздник какой рюмку пропущу, а так — все домой. Ну теперь дудки! И им посвертаю шеи, и тому брату святому ноги выдерну, чтоб домой не шлындал.
Дед Назар не то закашлялся, не то рассмеялся негромким старческим смешком.
— Чего смеетесь? Думаете, Гошка тихий, так его и дураком можно делать? Я еще покажу…
— Ну покажь, покажь… Только без шуму. К Ивашкину, что ль, идешь?
— К кому ж еще…
— Вот и мы к нему. Значит, и пойдем, и поглядим. — Дед Назар похлопал Гошку по спине. — И без шуму. Это и дома успеешь сделать.
— А вы чего к нему?
— Да вот дружок потерялся…
— Беленький такой, — неожиданно для себя перебила деда Назара Иринка. — Женей зовут. Как приехали из колхоза, так куда-то и девался.
— Женя? — нахмурил лоб Гошка. — Беленький… А мать его не Кристей зовут?
— А вы ее знаете? — повернулась к нему Катька.
— Гляди-ка… какая рыжая! — изумился парень.
— Сам ты, наверно, рыжий, — сразу перешла на «ты» оскорбленная Катька.
— Ты не сердись, — миролюбиво проговорил Гошка. — Но, ей-бо, я таких рыжих ни разу не видел: даже светишься.
Иринка обиделась за подругу. «Какой губастый; сразу же и оскорбляет». Она замолчала, поравнялась с Катькой, взяла ее под руку. За спиной о чем-то говорили дед Назар с Гошкой. До Иринки доносились слова: «Видал… да они там все, он у них не один…»
Когда подошли к дому Ивашкина, дед Назар в какой-то злой растерянности почесал затылок:
— Только вы того… без гама. Не то нам самим нахлобучку дадут. Религия!.. Коза ее задери. А у нас в стране демократия: молись хочь богу, хочь черту, хочь сапожной щетке. С плеткой на молитвы эти ни-ни. Моралью на них надо действовать.
— Ну, вы, как хотите, — широко шагнул Гошка к Ивашкиной калитке, — а я сегодня своей мамашеньке такую моралю задам, дорогу сюда вовек забудет. — И стукнул звучно в доски калитки.
— И хто там? — наверно, через полчаса беспрестанной Гошкиной долбежки по калитке спросили слезливо.
— Открывай! — заорал Гошка тем самым голосом, который, если он пел, был слышен на нескольких улицах.
— А вам ково?
— Не «ковокай», а открывай. За мамашей своей пришел. Гошка я.
— Какой Гошка? — продребезжало за калиткой. — И нетути тут никакой мамаши.
— Открывай, а не то я сейчас весь забор разнесу, — И Гошка так ахнул по калитке, что, кажется, треснули доски.
— Ахти, Иисусе!.. — с этими словами щеколда звякнула, калитка открылась.
— Вот и не суйся, — проговорил Гошка, отстраняя женщину в темном платье. А я не грабитель. Я за матерью пришел… Пошли, что ли? — Махнул он рукой деду Назару и ребятам.
Иринка немного боязливо шагнула за Гошкой.
— Прощенья просим, — сказал Гошка, открывая дверь из сенцев в комнату. — Где тут, граждане молящиеся, моя мать?
Иринка во все глаза смотрела в комнату. Тускло горела подвешенная к потолку двадцатипятисвечевая лампочка. На скамьях, на табуретках сидело несколько женщин молодых и старых в черных платьях, два или три бородатых старика, две или три девчонки, чем-то напомнившие Иринке Женю, но Жени среди них не было. Не было и Кристи. Из комнаты в открытую дверь прямо в Иринкино лицо выливался тяжелый запах распаренных тел.
— Кого нам нужно? — очень вежливо, с готовностью поднялся к ним навстречу Ивашкин. Иринка его сразу узнала. И взгляд его, быстро пробежав по их лицам, опять будто что-то спрятал.
— Мать мне надо, — громко повторил Гошка. На вторичный звук его голоса из дальнего угла комнаты прошла между неподвижными фигурами женщина. Крестясь на ходу, она придвинулась к Гошке и зашептала в лицо:
— Ты куды пришел, ты куды пришел, ирод ты царя небесного! А ну пойдем.
— Во и пойдем. Я за этим и пришел.
Обернувшись на Ивашкина, женщина кивнула и вышла вместе с Гошкой.
— А вам… кто требуется?
— А нам, — Катька тряхнула рыжей головой и занозисто ответила: — А нам — Женя… Не знаете такого?
Ивашкин не ответил, только жестом рук обвел комнату. «Вот, мол, глядите. Все тут. Кто есть, тот есть, а кого нет — не взыщите».
Катька растерянно оглянулась на Хасана.
— А у вас тут, извините, собрание, что ль, какое? — покашляв в кулак, спросил дед Назар.
Ивашкин слегка пожал плечами.
— Да как вам сказать… Приходят вот люди. Сидим беседуем… о житье-бытье…
— О житье-бытье… — как эхо повторил дед Назар. — Ну, извиняйте тогда. Мальчонку вот потеряли. Ищем. Во все дома заходим и к вам заглянули… За беспокойство — наше вам. — Дед Назар церемонно шаркнул ногой и, вздыхая, обернулся к ребятам. — Ну что ж, пошли. Нету тут. Поищем еще где…
Они снова вышли на улицу.
— А ведь Женя там, — вдруг сказал молчавший все время Сережа.
— Ну, ты молчи, — не своим, посуровевшим голосом ответил дед Назар. — Тут, по всему видно, не только для вашего ума дело будет. — И, помолчав, точно про себя проговорил: — Не отсюда ли весь клубок начинается?
— Какой клубок, дедушка Назар? — спросила Иринка, а сама почему-то вспомнила Сережин рассказ о сектантах. Увидела, как наяву, мелькнувшие тогда в просветах между монастырскими развалинами темные тени и приостановилась, оглянулась на дом Ивашкина, как на примолкшее, затаившееся, но опасное и злое существо.
Глава XVI. Где Женя?
У Катьки внезапно заболело горло. Мама не разрешала ей никуда ходить. С толстой от компресса шеей Катька хмуро сидела у окна, смотрело в улицу, где то светило солнце, то хлестал дождь, смывая с тополиных листьев серую, плотную, похожую на золу пыль. Было скучно. Катька приставала к матери: когда кончится болезнь?
— Когда кончится, тогда и кончится, — односложно отвечала Елизавета Васильевна, занятая какими-то отчетами, докладами. А Катька, взяв зеркало и широко раскрыв рот, рассматривала свое горло.
— Горло как горло, — бросала она зеркало на подоконник. — И ты все выдумала. Тебе просто хочется, чтобы я вот так сидела перед тобой, — бурчала она матери, которая занималась в другой комнате своими нескончаемыми бумагами.
Мать смотрела на Катьку через раскрытую дверь, карандашом поправляла волосы и снова погружалась в отчеты.
Забегала Иринка. Мать Катьки не разрешала ей подходить к дочери близко, а издалека говорить было неинтересно. Катька только раздраженно махала рукой:
— Иди, иди. Поправлюсь, тогда придешь. Видишь, я теперь инфекционная. — И давила себе пальцами горло.
Приходил Хасан. Чаще всего они с Шуриком-Би-Би-Си стояли под окном и на пальцах делали какие-то невыразительные знаки. Катька морщила нос, трясла головой, делала вид, что она больна почти смертельно. Перед Хасаном ей было просто стыдно, что ее с таким пустяком засадили дома.
— Сама не хочешь, чтобы и росла неженкой, а сама… — ныла Катька, когда уходила Иринка, когда исчезали из-под окна две фигуры: высокая — Хасана и верткая, непоседливая — Шурика-Би-Би-Си.
— Есть такая птица — канюк, — говорила Елизавета Васильевна, вставая. — Ты вся в нее. — И решительно захлопывала дверь в свою комнату.
Катька начинала думать. Сначала думала, какая она несчастная, думала, что нет на свете ничего хуже родителей-врачей, потом думала о какой-то книжке, потом о Хасане, об Иринке и о Жене.
От Иринки она знала, что Женя так и не появился. Ни в доме Ивашкина — туда они еще раз ходили, — ни в своем доме его не было. И все пришли к выводу, что он с матерью уехал. А что раньше они никуда не ездили, так это еще ничего не значит.
