Рейн и Рийна - Холгер Янович Пукк
Он поворачивается и, спотыкаясь на выбоинах в асфальте, бежит тем же путем обратно.
Или все-таки стоит вмешаться? А может, это даже необходимо? Но как? Сумеет ли он? Сумеет ли он это сделать, да и надо ли? Кто скажет, будет ли с этого толк?
В его окне все еще горит свет. Не миновать ему сегодня материных упреков и нравоучений.
Господи, как все это надоело!
14
«Комсомольцы нашего класса провели недавно собрание на тему «Хобби в моей жизни». Поскольку при составлении плана работы я сама предложила им провести дискуссию на такую тему, то они и попросили меня выступить с докладом.
…В качестве положительного примера я привела Рейна Эрма, его увлечение фотографией… Я упомянула также, что снимок, сделанный им, был опубликован в газете «Голос молодежи» и автор получил за него первый в своей жизни гонорар! Всего несколько рублей, и тем не менее это прекрасный стимул продолжать заниматься своим увлечением…» (Из выступления Элли Каземаа на вечере обмена опытом, посвященного теме «Классный руководитель и комсомольская организация».)
15
Ослепительно солнечный осенний день. В школе только что окончились уроки. Из открытых окон рвется на улицу беспечный веселый гомон. Во дворе полно ребят — и больших, и маленьких. Те, что помладше, снуют туда-сюда, носятся, размахивая ранцами, старшеклассники же шествуют степенно, важно, они портфелями не размахивают, у них другое оружие — взгляд, остроумная реплика. Такое, чтоб старшеклассники носились по двору, случается редко, да и тогда эта беготня, по крайней мере со стороны, производит впечатление занятия необходимого и осмысленного. Прошли те времена, когда они гонялись друг за дружкой на полном серьезе. Старшеклассников отличает лениворазвинченная походка.
Медленно, с достоинством спускаются по лестнице Рейн и его приятели десятиклассники. Это гордые независимые джентльмены. Они подтрунивают над абитуриентами, находя у них сотни недостатков. А девятиклашки — да сущие сосунки и серьезного отношения ни в каком смысле не заслуживают. По мнению десятиклассников, во все времена именно десятый был и есть всем классам класс — самый пытливый, самый активный. Именно в десятом учатся те, кто знает, как перевернуть мир, ну пусть не весь мир, но хотя бы свою школу. С абитуриента что взять? У него же слезы на глаза наворачиваются, как только подумает о расставании со школой, и душа в пятки уходит при мысли о наступлении новой жизни. Да ему и школа, и школьная жизнь — все до лампочки… А девятиклашкам, тем еще слюнявчики требуются…
Остается один десятый! Да здравствует десятый! Умный независимый десятый! Ура!
Примерно в таком настроении и спускаются они вниз по школьной лестнице в этот прекрасный осенний день.
— Все-таки в школе курилка нужна. А то бегай по этим закуткам… — говорит тот, которого застукали сегодня возле котельной. — У нас за одну сигарету поведение грозятся снизить, а в институте дыми себе сколько влезет… Неужели здоровье студента беречь не надо? А ведь между окончанием школы и вузом всего два-три месяца проходит. Неужели за это время молодой организм меняется настолько, что сигаретой его больше не убьешь? Лично я вижу в этом лишь формализм, махровый формализм!
— Философ-курилка! — замечает кто-то и прыскает при этом со смеху.
— А может, и бар, и общая банька не помешают, а? — предлагает третий, и снова все хохочут.
— Вам бы только все опошлить! — не сдается первый. — Дело не в курении или каком-либо другом, так сказать, недозволенном занятии. Дело в принципе! Человек должен сам понимать, что он делает, — вот о чем речь! А то полжизни только и знают, что все запрещают да клеймят позором!
— Ты, выходит, в ближайшем будущем откинуть копыта собираешься?
— А что тут понимать, раз все дозволено! Откуда пониманию-то взяться? Может, и элементарное свинство будет скоро считаться в порядке вещей! Ты, к примеру, говоришь, что нет ничего омерзительнее насилия, а ведь отвращение к нему, такое отношение внушено тебе именно запретами! А не будь их — что тогда?
Так, в разговорах они пересекают двор школы и выходят на улицу. Тут компания распадается. Спор не спор, обмен мнениями обрывается сам собой, никто не собирается, а может, и не умеет завершить его. Через день-другой он наверняка вспыхнет снова… Возможно, на другую тему. В темах-то недостатка нет! И того, что спорщиков не найдется, тоже не приходится бояться.
Вместе с несколькими товарищами Рейн сворачивает к дому.
И неожиданно замечает на другой стороне улицы Бизнеса. Тот делает ему знак головой, машет рукой. Ясно: зовет подойти. По всему видно, ждал, когда у Рейна кончатся уроки.
Естественно, спутники Рейна тоже замечают Бизнеса.
— Ого! С кем ты водишь знакомство! Считаю своим святым долгом предостеречь тебя от этого лощеного субъекта! — дурачится Айн — сосед Рейна по парте. — Как член редколлегии стенгазеты и левый защитник школьной волейбольной команды заявляю с полной ответственностью, что этот тип паразитирует в шевелюре нашего общества! Мы в соседних домах живем… Товарищ однокашник и первый запасной, я тебя предупреждаю! Впрочем, как мы с вами только что слышали, — мужчина знает, что он делает!
Все хохочут, ведь Айн первый в классе шутник и зубоскал.
В веселом настроении Рейн переходит через улицу.
Бизнес, однако, явно не расположен к шуткам. Они молча шагают рядом. Бизнес не торопится сообщить, что же привело его к Рейну.
Рейн искоса поглядывает на своего спутника, в глазах его светится любопытство и недоумение. Бизнес как всегда одет со вкусом и по моде. Даже завидно! Богатый, видно, у него гардероб — не только те одежки, что были на нем в прошлый раз. Торгаш просто жаждет быть элегантным, и совершенно ясно, что он испытывает удовольствие, когда чей-либо взгляд задерживается на нем. Разве кому в голову придет, что эта ходячая реклама модного журнала всего-навсего автослесарь низшего разряда, а родители его приторговывают на рынке дарами сада.
Замкнутый вид и молчание Бизнеса приводят Рейна в замешательство. С чего это он такой угрюмый? Случилось что-нибудь? Или это просто привычка делать вид, будто из него слова и клещами не вытянешь или в крайнем случае — лишь за большие деньги?
Бизнес подносит к сигарете зажигалку, стряхивает с рукава какие-то пушинки и спрашивает:
— Мамаша твоя дома?
— Нет. Поздно вечером
