Юлия Яковлева - Дети ворона
Он замялся.
— Понимаете, у меня такой почерк плохой. А вдруг кляксу посажу? А дело ведь нешуточное! — принялся объяснять он, чувствуя, как лицу становится горячо.
Сейчас как отпрыгнет и заорет: «Писать не умеет, а туда же — письма писать лезет!»
Но женщина только вздохнула:
— Говори, что писать.
Плотно прижала листок к своей твердой сумочке и занесла карандаш.
Какая милая, радостно думал Шурка. Как хорошо. Скоро всё уладится.
— Ваш муж тоже скоро будет дома! — уверенно пообещал он ей. — Он же ни в чем не виноват, а невиноватых в тюрьму не сажают. Пишите: «Товарищ Ворон!»
Шурка заглянул в листок и схватил женщину за руку.
— Что?
— Погодите.
Не факт, что Ворону нравится, когда его называют Вороном. Иначе почему все говорят о нем только шепотом, озираясь?
— Просто «товарищ».
Женщина кивнула.
Тон должен быть деловой, строгий. Шурка нахмурил лоб, диктуя:
— Мои мама и папа должны быть дома. Они схвачены по ошибке. А где Бобка? — Он пояснил женщине: — Это мой брат. Но это не пишите. Пишите дальше так: разберитесь как можно скорее, нам пора домой.
Карандаш тихо скреб по бумаге. Шурка еще подумал. Вспомнил тетю Риту.
— И верните наши комнаты!
— Это всё? — осведомилась женщина.
— Ну да.
— Надо подпись, — она протянула карандаш.
Шурка с важным видом поставил внизу закорючку. Все взрослые расписываются так, что ничего не понятно. Сложил листок. Женщина стояла рядом, наклонившись вперед всем телом, как старая лошадь.
— Готово! — крикнул Шурка.
Она посмотрела на него красными опухшими глазами.
— Пишите: «Лично в лапы». Нет, «в клюв». Погодите, — Шурка торопливо перебил сам себя. На миг задумался. Ворону наверняка будет приятно, что к нему обращаются как к человеку, сообразил Шурка. Теперь он в этом был уверен. — Пишите просто «Лично в руки».
Женщина надписала конверт и отдала Шурке. Он торопливо лизнул конверт. Прижал покрепче пальцами.
— А вы свое отправили?
Та мотнула головой. Высморкалась. Пожала плечами.
— Так дайте мне! Я оба снесу!
Она помедлила. Расстегнула сумку.
— Я мигом.
Шурка выхватил у нее из рук узенький продолговатый конверт. Заложил за пазуху.
— Не волнуйтесь. В самые руки!
Кепку снял.
— Подержите. Только осторожно.
Женщина в замешательстве прижала его кепку к животу.
— Если драка выйдет, — объяснил Шурка, снимая шарф.
Застегнулся на все пуговицы. Застегнул крючки на воротнике.
— Чтобы не оторвали.
Женщина кивнула. Длинным лицом с карими глазами она тоже напоминала усталую добрую лошадь. «Интересно, а лошади плачут?» — вдруг подумал Шурка. Он отогнал эту мысль. Весело засмеялся.
Как он мог бояться? Зачем было ото всех бегать? Ведь он ни в чем не виноват! Шурка расправил плечи. Женщина не сдержалась — тоже улыбнулась. И Шурка побежал к дому Ворона.
Небо совсем посветлело. Стало похожим на толстое мутное стекло.
Всё так же горели окна у Ворона, но свет их сделался бледным. Очередь, казалось, не двинулась с места.
Шурка рысцой побежал вдоль нее.
— Мама, — изредка подвывал он для виду, вертя головой. — Вы маму мою не видели?..
Хитрость удалась. Ему не отвечали, но и не останавливали.
Ближе к окошку очередь была такой плотной, что скорее напоминала толпу. Шурка прижал локти к туловищу, наклонился, сжался — и нырнул в самый лес ног. Кто-то охнул, кто-то взвизгнул, кто-то наступил ему на руку. Шурка на четвереньках извилисто продвигался вперед, бешено работая руками и ногами.
Вскрики и охи всякий раз оставались позади него, ругань запаздывала. Люди стояли так тесно, что не могли наклониться вниз и выловить нарушителя за шиворот.
Откуда-то дунуло теплым пыльным воздухом. Шурка увернулся от портфеля, чуть не ударившего его углом в висок. И уткнулся в новенькие хромовые сапоги. Все ботинки, туфли, галоши стояли носками к дому Ворона. А сапоги — в противоположную сторону. Они блестели.
Шурка хотел рвануть прочь. Не успел.
Его оторвало от земли. Подняло за шиворот.
Очередь ахнула. У окошка-ротика женщина так и замерла, согнувшись пополам.
— С ума сошел! Назад! Не то он рассердится — и захлопнет окно! — побежало по очереди.
Шуркины ноги почуяли асфальт. Ладонь выпустила его воротник, отряхнула Шурке колени и, распрямившись, взлетела к фуражке с голубым околышем.
— Вы потише. Ребенка чуть не задавили, — зычно сказал высокий симпатичный военный.
Люди отворачивались или смотрели вниз.
— Мальчик, ты чей? — военный посмотрел поверх Шурки в толпу. — Граждане, кто ребенка потерял? — глядел он поверх голов.
Шурка вытянулся, ноги в струнку, и тоже вскинул ладонь, отдавая честь по-военному.
— Я не потерялся, я сам по себе.
«Мы с Танькой убегали, вот все и думали, что мы виноваты. Кому бояться нечего, тот не бежит. И за ним не бегут», — думал он. И в самом деле, человек в фуражке не закричал, не засвистел, а сел на корточки.
— Ого, — сказал он.
— Товарищ, у меня дело. Серьезное.
— Выкладывай.
Шурка выхватил из-за пазухи оба письма.
— Товарищу Ворону. Лично.
От очереди дохнуло каменным ужасом. Шурка почуял его спиной, как чувствуют ледяной сквозняк. Они боялись? Шурка вскинул подбородок. Правильно! Пусть боятся. Они шпионы, вредители, враги. Они — но не Шурка, не папа и не мама.
Шурка прямо и честно смотрел военному в глаза.
Военный спокойно выпрямился. Взял оба письма.
«Ошибка. Разорвет. В клочки», — промелькнула у Шурки мысль. Откуда военному знать, что перед ним честный советский человек? Здесь повсюду стояли преступники и родственники преступников.
Но, видно, он догадался.
— Конечно, — ответил военный. Голос у него был вовсе не сердитый.
Шурка выдохнул с облегчением. Военный приотворил дверь (Шурка снова почувствовал теплый пыльный запах помещения), потянул к себе серый пухлый мешок. Неприятное чувство на миг кольнуло Шурку — он узнал мешок: такие шили они с утра до вечера, каждый день.
— Смотри, — военный раскрыл мешок: там были письма. — Вот я кладу их сюда.
…Кольнуло — и улетучилось.
Военный опустил оба письма, аккуратно затянул горловину.
— И это всё?
— Всё.
— В самые руки?
— В самые руки.
— Спасибо, товарищ командир! — радостно крикнул Шурка.
Тот кивнул на ходу. Толпа перед ним пугливо расступалась. Под мышкой военный держал папку. На другой стороне улицы его ждал черный автомобиль. Шурка бросил на очередь победный взгляд: бедняги! Боится тот, кто виноват. С теми же, кто ни в чем не виноват, всё иначе. Черный автомобиль, фырча, пронесся мимо. Обдал их вкусным запахом дыма.
— Пустите, — нетерпеливо воскликнул Шурка, выпутываясь из толпы.
Нечего ему с ними вместе делать!
Перед ним тоже расступились. Фигура женщины маячила поодаль на тротуаре. Шурка помахал ей рукой: мол, всё в порядке.
Женщине не терпелось услышать подробности, она выбежала на мостовую.
— Ай! — Шурка обмер: прямо на нее из-за поворота вынырнул грузовик. — С дороги! — закричал Шурка.
Он зажмурился. Зажал ладонями уши, понимая, что всё равно вот-вот услышит страшное: вой клаксона, испуганный визг, звон разбитого стекла, крики прохожих, свисток милиционера.
Но ничего не услышал.
Он опустил руки. Открыл глаза. Женщина с корзинкой спешила к нему. Грузовик непонятным чудом миновал ее.
— Ты чего орешь? С какой дороги? — женщина подошла к нему.
Шурка сглотнул. Она протянула ему кепку.
— Отдал письма?
Шурка кивнул.
— Точно? — подозрительно спросила женщина. — Что-то ты не больно радостный.
Померещилось, решил Шурка.
— Наилучшим образом! — он нахлобучил кепку, сдвинул на затылок. — Теперь-то маму с папой выпустят! И вашего мужа тоже, — поспешно заверил он.
Женщина с сомнением и надеждой посмотрела на дом Ворона.
— Когда?
Шурка тоже обернулся на дом. Вспомнил мешок. Он был полон. Шурка представил, как бравый военный несет мешок. Писем много. Все нужно прочесть. На все ответить, принять меры. Шурка прикинул: в доме Ворона было шесть этажей. Он был длинный и широкий. И во всех окнах горели огни, кипела работа. Шурка засмеялся.
— К концу рабочего дня! — уверенно объявил он.
— Он так и сказал?
— Ну да, — соврал Шурка.
Он сам себе верил, как будто вправду услыхал это от военного.
Женщина недоверчиво посмотрела на него. И Шурка рассказал ей про мешок.
— Представляешь, Таня, какой я тогда был дурак! — горестно воскликнул он.
— Ты же не знал, — возразила Таня.
— Как же не знал. Ведь я уже тогда всё увидел. Я видел — но не понимал, что это.
— Ничего, ничего. Ты продолжай, — попросила Таня.
