Ульф Старк - Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?
— Мою жену звали Йоханна, — сказал дедушка.
И заговорил о своей жене. У нее были рыжие волосы и синяя шляпка.
— Вот бы мне научиться свистеть! — вздохнул Берра.
Наконец змей был готов.
— Всё, — объявил дедушка. Он был доволен работой.
— Но у него нет хвоста! — напомнил Берра.
Тогда Нильс снял свой галстук и привязал его к змею, крепко-накрепко.
Ни у кого еще не было такого великолепного змея!
Жаль только, запустить его мы не смогли: ветра не было. Сколько мы ни бегали с ним, сколько ни подбрасывали – ничего не вышло.
— Не беда, в другой раз обязательно взлетит, — утешал нас дедушка. — А теперь мне пора возвращаться. Что-то я подустал.
Он взял сумку и побрел, не разбирая дороги.
Когда мы пришли в следующий раз, Нильс лежал в постели. На столике у кровати стоял стакан с водой, а в нем – наш цветок, только лепестки у него почти все облетели…
— Ну как, запустили-таки змея? — поинтересовался дедушка.
— Нет, мы ждем настоящего сильного ветра, — ответил Берра. — А ты вот лежишь-полеживаешь. Хорошо тебе!
— Да, сегодня я, пожалуй, лучше полежу и поразмышляю, — прошептал Нильс.
Он лежал и размышлял, а мы сидели на краешке кровати и смотрели на чучело птицы, на золотые часы и не говорили ни слова – минут пять.
— Я тоже люблю поразмышлять, — не утерпел Берра.
— Ну, и о чем же ты сейчас размышляешь? — спросил дедушка.
— О том, что ты больше всего любил делать, когда был маленьким.
Дедушка почесал подбородок – теперь на нем красовались уже два пластыря – и задумался.
— Пожалуй, больше всего я любил воровать вишни. Опасная это была затея, но увлекательная.
— А я думаю: хорошо бы мне выучиться свистеть, — признался Берра.
Дедушка показал Берре, как надо свистеть: как складывать губы, где должен быть язык.
— Вот так. А потом просто дуй и все.
И Нильс принялся снова насвистывать «Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?» Потом наступил черед Берры, но у него ничего не вышло – одно шипение.
— Ничего не выходит!
— Это поначалу, — утешал его Нильс. — Надо потренироваться хорошенько, и все получится. Ну, а еще о чем ты размышляешь?
— Например, почему у тебя пластырь на подбородке?
— Я порезался, когда брился, — объяснил дедушка. — Руки очень дрожат.
— Значит, тебе нужна помощь, — решил Берра. — Ульфе здорово умеет с ножом обращаться, он мог бы тебе помочь. И вот еще что.
— Что?
— Когда у тебя день рождения? Надо бы его отпраздновать.
Дедушка посмотрел на часы на стене.
— Совсем скоро, — сказал он.
— Может, в следующую пятницу? — оживился Берра.
— Да, вполне вероятно.
Мы торопливо попрощались с Нильсом. Ведь Берре столько нужно было успеть подготовить!
Надо было проверить, не сели ли батарейки в фонарике. Достать деньги из копилки. Денег оказалось недостаточно, и мы пустились на заработки: стригли газоны и пололи густавссоновы клумбы с розами.
И все время Берра упорно учился свистеть.
Он тренировался в среду по дороге в табачный ларек, где мы купили сигару, каких я в жизни не видывал.
Он тренировался в четверг, когда мы ходили в булочную и еще в один магазин, ужасно дорогой.
Даже в пятницу, складывая рюкзак, Берра пытался свистеть, надувая щеки так, что они становились круглыми и красными, как два помидора.
Но никакой мелодии у него не получалось.
— Не так-то это просто, — признался Берра, когда мы проходили мимо часовни. — Может, это самое сложное в жизни.
Когда мы пришли к дедушке, уже смеркалось. Нильс сидел на стуле посреди комнаты. В лучшем костюме. А подбородок совсем зарос щетиной.
— Наконец-то вы пришли, — обрадовался он. — А я уж подумал, вы меня совсем забыли.
— Ну, что ты! С днем рождения, дедушка! — улыбнулся Берра.
— Имею честь поздравить, дедушка Нильс! — подхватил я.
И мы спели ему поздравление.
А потом наступил черед бритья.
Берра намылил Нильсу кисточкой подбородок, так что тот стал похож на торт со взбитыми сливками, а я осторожно проводил бритвой по коже, чтобы она стала гладкой и мягкой, как шелк.
— Готово, — объявил Берра, когда мы вытерли дедушке подбородок мокрым полотенцем. — Теперь можно праздновать!
— Столовая-то, наверное, уже закрылась, — огорчился было Нильс.
— Наверняка, — поддакнул я.
— Ну и что с того? Поужинаем сегодня в другом месте! — заявил Берра.
В коридоре нам встретилась медсестра в белом халате. Она с тревогой посмотрела на коричневую дедушкину шляпу.
— Куда это вы направляетесь, Нильс?
— Иду праздновать день рождения с моим внуком и его другом, — улыбнулся дедушка. — У меня сегодня день рождения.
— Не знала.
— Это секрет, — объяснил Берра.
Сестра легонько похлопала Нильса по щеке.
— Поздравляю! Желаю хорошо повеселиться. Только берегите дедушкино сердце, ребятки. У него с ним нелады.
— У него самое лучшее сердце, — воскликнул Берра.
Мы пошли в парк, где чирикали воробьи и воздух был наполнен чудесными запахами.
— Ну, чем займемся? — спросил дедушка. — Не пора ли перекусить?
— Нет, начнем с самого веселого, — заявил Берра.
— И увлекательного, — добавил я.
И мы отправились в сад Густавссона. Там было так темно, что Берра включил свой фонарик.
— А теперь иди тихо-тихо, дедушка, — предупредил Берра.
— Постараюсь.
— Верно. А то этот Густавссон – злой, как черт.
Мы прокрались мимо флагштока, мимо кустов крыжовника. Затем остановились.
— Это здесь, — объявил Берра. — Пришли.
Он осветил фонариком ствол огромной густавсоновой вишни. Высоко-высоко под самым небом были едва различимы тяжелые спелые ягоды.
— Карабкаемся наверх, — скомандовал Берра.
Но дедушка покачал головой.
— Ничего не выйдет.
— Да все получится, — попытался его подбодрить Берра. — Без труда не вынешь и рыбку из пруда.
— Тут сучки по всему стволу, — вставил я.
И Нильс стал карабкаться наверх. Очень медленно. Он хватался дрожащими руками за ветки. Поднялся немного и остановился: не мог подтянуть ногу до следующего сучка.
— Может, спустимся? — предложил я.
— Ни за что! — запротестовал Нильс. — Подпихните-ка мне ногу, ребятки.
Наконец он уселся на ветку рядом с нами и заболтал в воздухе ногами, как маленький.
— Все-таки получилось, — ликовал Нильс. — Здорово, правда?
— Ага. Дедушке Ульфа нипочем не забраться так высоко!
— Конечно. Никогда в жизни, — согласился я.
— Ну, пора приниматься за вишни, — объявил Нильс. Он снял шляпу, и мы набрали в нее самых сочных и спелых ягод. А потом сидели и только чмокали да сплевывали вниз косточки.
— Никогда бы не слезал отсюда, — признался дедушка. — Здесь сидишь, словно на небе. — И Нильс достал из шляпы последнюю красную вишню.
— Отличный у меня дедушка, — радовался Берра.
— Да, но мой зато рыбачит лучше.
Вот Нильс нащупал ногой самый нижний сучок. Но тут раздался треск – сучок сломался.
Когда мы подбежали, Нильс неподвижно лежал на земле.
— Как ты, дедушка? — прошептал Берра.
— Нормально. Немного полежу и встану.
И тут мы услышали, как открылась дверь в доме Густавссонов!
— Проклятие! — простонал Берра. — Надо сматываться!
— Сейчас начнется самое опасное и увлекательное, — предупредил я Нильса.
Мы спрятались за кустом. А Густавссон тем временем обшаривал сад. Он остановился под вишней. Заметил сломанную ветку и косточки на земле.
— Ну, погодите! — пригрозил он. — Попадитесь вы мне только, негодники!
И тут на дедушку напал чих! Берре пришлось зажать ему рот ладонью, но он все равно не мог остановиться. Наконец Густавссон ушел восвояси, а мы отправились праздновать дальше.
Пошли на поляну перед часовней.
Берра распаковал рюкзак. Достал термос с кофе, свежие булочки, заливное из свиных ножек, которое мы купили в мясной лавке.
Потом зажег свечи и расставил их здесь и там.
— Кушать подано! — объявил он наконец.
Дедушка лакомился булочками и пил кофе. А в небе, словно белые подснежники, распускались звезды. Нильс спросил, запускали ли мы воздушного змея. Мы объяснили, что все никак не было подходящего ветра. Дедушка вытер рот салфеткой.
— Не пора ли отведать свиных ножек? — напомнил Берра.
Нильс покосился на студенистые куски.
— Они в желе, — объяснил я. — Мой дедушка их очень любит.
— А я нет, — признался Нильс.
— Никто в нашей семье их не любит, — подхватил Берра. — Но сигары ты ведь любишь, правда?
— Сигары – другое дело!
Тогда мы достали сигару. Дедушка закурил и выпустил в небо колечко дыма.
— Сигара – подарок от нас двоих, — объяснил Берра. — А вот это – только от меня.
И он протянул пакет, завернутый в бумагу и перевязанный лентой.
