Юрий Томин - Восемь дней в неделю

Письмо было без подписи.

— Забавно. А при чем тут я? — спросила Анна Ивановна.

— Это письмо написано ученицей вашего класса.

— Почему вы так думаете, Сережа?

Директор протянул ей конверт.

На конверте были указаны ее школа, ее класс и стояла фамилия Ани Мельниковой.

Анна Ивановна еще раз внимательно осмотрела конверт. Он был надписан детским почерком, от руки, но почерк был ей незнаком. Насколько она помнила, ни у кого из ее класса не было такого почерка — с наклоном влево.

— Письмо — на машинке, конверт — от руки… — задумчиво сказала Анна Ивановна. Мыслями она сейчас была не здесь. Перед глазами Анны Ивановны проплывали комнаты, шкафы, занавески, но больше всего столы, столы, столы… Анна Ивановна путешествовала по квартирам своих учеников. В каждой она была не один раз, ей вспомнилось множество столов. Машинку она помнила только на одном — в семье Кукиных.

— Я тоже конверты надписываю от руки, — сказал Сергей Михайлович. — На машинке неудобно.

— А как оно к вам попало?

— Переслали из редакции.

— Так-то так… — сказала Анна Ивановна. — Да вот машинки у Мельниковых нет, и уж знаю.

— Но письмо есть. Это же факт.

— Да, письмо есть. Но почерк на конверте не Анин.

— А вы знаете чей?

— Нет. Впрочем, нужно посмотреть. Кажется, в моем классе такого почерка нет.

— Интересно, — сказал директор. — Как же теперь быть?

— Пока не знаю, — ответила Анна Ивановна. — А что, по-вашему, нужно сделать, Сережа?

— Да и я не знаю. Но, пожалуй, следует как-то разобраться в этой истории.

«История?» Анна Ивановна поморщилась.

— У меня есть Аня Мельникова, — сказала Анна Ивановна. — И есть еще Володя Климов. С первого класса они вместе готовят уроки, вместе ходят в кино, делят мороженое пополам. У Ани в семье не все идет гладко. Отец часто уезжает, мать таким положением недовольна. Возможно, бывают ссоры. А девочка любит обоих, и ей нелегко приходится в такие минуты. Она довольно замкнута. Но и ей нужен товарищ. Это — Володя Климов. Каждый из них стремится во всем помогать друг другу. Если это называется любовью, то я бы хотела, чтобы все ученики моего класса были влюблены.

Директор прошелся по комнате.

— «Любит — не любит, плюнет — поцелует…» — с досадой сказал он. — Как дальше?

— «К сердцу прижмет, к черту пошлет».

— В том-то и дело, что не к черту, а в редакцию послано! — возмутился директор. — При чем тут редакция, хотел бы я знать?!

— Я думаю, что это не Мельникова писала, — сказала Анна Ивановна.

— Почему?

— Да вот почему. Недели две тому назад…

Недели две тому назад Анна Ивановна шла в конец коридора, где помещался ее класс. Вот уже ясно доносились из класса голоса ее горлопанов. В других классах после звонка выставляют у двери дежурных. Звонок не опасен, опасен учитель. А на звонок — наплевать. Учитель на полпути, а нам хоть бы что. Учителю остается два шага до двери, а мы — ноль внимания, мы ходим на головах. Учитель открыл дверь… А мы сидим тихо, как мыши — все на своих местах, будто ничего и не было. Мы его обманули! Пустяк, а приятно.

На Анну Ивановну дежурных не выставляли.

«Пустяк, а приятно!» — усмехнулась про себя Анна Ивановна.

Анна Ивановна остановилась перед дверью и машинально провела ладонью по голове, поправляя прическу.

— Игорек, дай списать, — услышала она требовательный голос и не сразу узнала голос Кукина Сани.

«Не даст», — подумала Анна Ивановна.

— Не дам, — отозвался Игорь.

— Тебе чего, жалко? Съем я твою тетрадку?

— А ты, Кукин, что, всю жизнь будешь списывать? А если тебя в космос пошлют? Там тоже будешь списывать?

— Да я и не хочу в космос.

— Да тебя и не пошлют.

— Ну и все. И тогда дай списать.

«Все равно не даст», — подумала Анна Ивановна.

— Не дам, — подтвердил Игорь. — Мне скоро в комсомол вступать. Не могу.

«Господи! Я же подслушиваю!» — спохватилась Анна Ивановна и открыла дверь.

— Здравствуйте, — сказала Анна Ивановна.

— Здрасс, Анн Ванн!

На этот раз горлопаны постарались на совесть. У Анны Ивановны после их приветствия даже в ушах зазвенело. Она быстро обвела взглядом класс. Горлопаны стояли, едва не лопаясь от удовольствия. Их просто распирало.

— Садитесь, — сказала Анна Ивановна. — Что-то вы сегодня очень веселые.

Все сели. Стало тихо. Даже слишком тихо. Просто подозрительно тихо. Интересно, что они на сегодня придумали?

— Так, я слушаю, — сказала Анна Ивановна, снова обводя взглядом класс.

Сидят как паиньки. Что с ними сегодня случилось?

Поднимается Лиля Игнатьева.

— Анна Ивановна, вы когда-нибудь были на реке Луге?

«При чем тут Луга?» — думает Анна Ивановна.

Словно фотография, возникает перед ее глазами картина: глыбы бетона, увитые железными прутьями, ржавая проволока под дождем, пятнистый мухомор на краю пустого окопа…

— На Луге? — переспрашивает Анна Ивановна.

— На Луге! — дружно орут горлопаны.

— Была. В 1945 году. Искала, где мужа похоронили. Не нашла.

— А грибов там много?

— Грибов? Не знаю. Наверное, много. Мухоморы, во всяком случае, есть.

Сообщение о мухоморах класс воспринимает благосклонно. Учитель шутит — класс смеется. Все нормально.

А мухомор этот как живой стоит перед глазами Анны Ивановны. Все кругом изломано, покорежено, еще травой не затянуто… А он стоит как свеча — чистый, умытый, будто и войны не было.

— А вы много тогда мухоморов набрали? — спрашивает Олег Кузнецов.

Все охотно смеются. Если учитель признает мухоморы грибами, значит, можно спросить, много ли он их набрал. А как же! Мы ведь такие — нам палец в рот не клади.

«Но при чем же здесь все-таки Луга?» — думает Анна Ивановна и вдруг вспоминает: был разговор, чтобы отправить горлопанов в туристский поход. Как лучший класс в школе. За лучшую успеваемость.

В третий раз обводит Анна Ивановна взглядом класс, в третий раз видит сияющие лица победителей, довольных собой до смерти.

— А вы-то откуда узнали? — спрашивает она, стараясь удивиться как можно больше. В ее удивлении для них — главное удовольствие.

— От нас, Анна Ивановна, ничего не скроешь, — сообщает Олег Кузнецов. — Всем известно, что мы самые умные.

— В том-то и беда, — говорит Анна Ивановна, — что вы на самом деле так думаете.

— Анна Ивановна, а вы примете участие в нашем походе? — спрашивает Игорек.

— Это зачем еще? Мне же не угнаться за вами.

— Вам и не надо гнаться! — вскакивает Кузнецов. — Через реки мы вас перенесем, через пропасти переправим, а ваш рюкзак я понесу.

— А кто твой понесет?

— Кукин! — уверенно говорит Кузнецов. — Он у нас любит таскать тяжести.

Анна Ивановна видит, как Кукин краснеет. Он просто наливается красным — до того ему хочется отбрить Кузнецова, который считается его другом. Но Кукин — тугодум, а Кузнецов — первый остряк. Потому дружба у них неравная.

— А что же тогда я буду делать? — спрашивает Анна Ивановна, отвлекая внимание от Кукина.

Кузнецов охотно поясняет:

— А вы будете собирать землянику. И проводить дополнительные занятия по геометрии. Вот Кукин у нас очень геометрию любит. Я, говорит, геометрию бы учил и зимой и летом. Он геометрию любит больше жизни! Знаете, Анна Ивановна, что говорит Кукин?

Кукин снова начинает распухать. Анна Ивановна смотрит на часы. Прошло шесть минут. Смотрит на Кузнецова. Тот все понимает, но он уже разбежался и не может остановиться.

— Кукин говорит…

— Остановись, Кузя. Сядь, пожалуйста.

Кузнецова зовут Олегом. Но изредка Анна Ивановна называет его Кузей. Это действует безотказно, это вроде доверия, которое нельзя обмануть.

Кузнецов садится.

— А теперь давайте учиться, — говорит Анна Ивановна обычным деловым тоном. — Достаньте новые тетради в клетку и напишите на обложке слово: «Алгебра».

— А вызывать сегодня не будете? — спрашивает Игорь.

— Сегодня — нет.

Известие о том, что опроса не будет, никого особенно не радует — математику у Анны Ивановны знают хорошо. Разумеется, никого это известие и не огорчает. В общем, всем все равно. Только со скамьи Кукина доносится вздох облегчения.

— Что, Кукин, опять списать не успел? — спрашивает Анна Ивановна.

— Да нет, — мрачно отвечает Кукин.

— Успел, что ли?

— Не успел…

— Эх ты, Кукин, — вздыхает Анна Ивановна.

— Он весь класс назад тянет, — заявляет Игорь.

— Заткнись! — шепчет Кукин Игорю. Затеи он встает и еще более мрачно бубнит: — Я больше не буду…

Анна Ивановна безнадежно машет рукой.

— Да ведь будешь. В том-то и дело, что будешь. Сейчас-то хоть слушай как следует.