Татьяна Мельникова - 13 историй из жизни Конькова. Рассказы
Я вспомнил киножурнал, где на экране наши мощные тракторы растаскивали в разные стороны вывороченные с корнями и перевитые цепкими лианами африканские джунгли. И черные полуголые африканцы радостно кричали вокруг, сверкая белыми зубами. Они тоже надеются — на нашу страну, на наши тракторы, на Сережкиного отца.
— Ну, ты не дрейфь все-таки. Как-нибудь выздоровеешь, — положил я руку на худенькое Сережино плечо. Если б я мог чем-нибудь ему помочь!
А Сережка то и дело перебирал на тумбочке свои письма, и в его глазах загоралась и гасла надежда:
— Так ты, правда, его не знаешь, этого Чарва? — испытующе смотрел он на меня.
— Не знаю. Но если ты хочешь, я его найду! — решительно сказал я.
Я не знал, где и как буду искать. Но ведь человек — не иголка!
Можно каждый день сторожить во дворе, и, наверное, он пройдет еще. Пройдет, если, конечно, ему незачем прятаться.
Разные вопросы лезли в моей голове один на другой. Роились, как любили выражаться мои любимые герои — путешественники и разведчики.
Кто он все-таки в самом деле, тот дядька? Когда я брал письмо, мне и в голову не пришло, что сами Тимофеевы могли его не знать. Да еще советы какие-то непонятные написаны.
Я еще раз заглянул в письмо. «Три перуанских золотых яблока. Утром и вечером».
— А какие они, эти яблоки?
Сережка пожал плечами:
— Понятия не имею.
— Где же можно узнать?
— Может быть, в библиотеке? — предложил Сережка. — Ты ведь записан?
Я, конечно, был записан в библиотеке, в школьной. А на лето нам в детскую районную велели перейти. Но я так и не собрался.
— Я бы сам пошел, да еще не записан после Африки, — сказал Сережка. — Ну, и вообще…
Я догадался, что ему немножко боязно в первый раз выходить во двор и на улицу одному. Он стесняется своего хилого вида.
Я обрадовался, что хоть чем-то могу помочь ему.
— Давай вместе пойдем. Молоко только домой отнесу, — торопливо сказал я.
…В библиотеке толстая библиотекарша изнывала от жары. Перед ней вилась стайка малышей, перелистывая разложенные на барьере тоненькие книжицы.
— У нас есть про перуанские золотые яблоки? — раздвигая малышню, как сом уклейку, и наваливаясь на барьер, спросил я.
Библиотекарша недовольно потянула у меня из-под локтей книжонки:
— А почему ничего не сдаешь? Задолженности у тебя нет?
— Нет, задолженности у меня нет, — с достоинством ответил я.
Библиотекарша стала рыться в читательских формулярах, но, конечно, моего не нашла.
— Наверное, уже места там не осталось. Заполнено все, — подсказал я. — Его и выбросили.
— Ты думаешь? — библиотекарша еще раз пристально поглядела на меня. — У нас ничего не выбрасывают.
Я понял, что она уже обо всем догадалась. Что я ни разу за лето в библиотеке не был. И Сережка тоже, похоже, догадался.
Но они не подали виду. Библиотекарша вынесла нам из-за полок целую груду книжек:
— Поищите.
Мое лицо вытянулось, и я с сочувствием поглядел на Сережку. Но грустные Сережкины глаза при виде кипы заблестели непривычным мне азартным блеском.
Мы рылись в книгах, наверное, часа два. Никогда я не думал, что на свете существует столько растений. Баобабы и кокосы, фикусы и аспарагусы тянулись к нам со страниц ветвями и щупальцами, выпячивали толстые, словно бочонки с водой, стволы или, наоборот, не умещаясь из-за высоты на страницах, пересекали их своими тощими стволами наискосок.
Про одни только яблоки я узнал, наверное, больше, чем сам Мичурин. Но про перуанские золотые, тем не менее, не попадалось ни слова.
У меня даже спина устала от чтения. Уже кончились книжки про деревья, и теперь лезли в глаза с нарисованных грядок всякие помидоры и капустные кочаны.
И вдруг…
Перуанское золотое!
От радости я даже не огорчился, что таинственное яблоко оказалось всего-навсего обыкновенным помидором. Перуанским золотым яблоком называли в Европе помидор, когда испанцы впервые привезли его туда, открыв Америку.
Мы читали и хихикали над тем, как важные испанские гранды сажали желтые и красные помидоры посреди клумб не для еды, а для украшения. И даже воевали друг с другом из-за права посадить у себя в парке помидорный куст.
— Ваша честь, я требую перуанское золотое яблоко, или мы скрестим наши шпаги! — наступил я Сережке под столом на ногу, совсем забыв, что у него тропическая малярия.
— Даже за все сокровища, что зарыты под черным камнем, вам не видать его без моей доброй воли, — весело прошептал Сережка в ответ.
От книжки нас оторвал только тоненький звонок, извещавший о закрытии читалки на обед.
…Дома у Сережки нас встретила встревоженная тетя Лариса. В ее глазах застыли тревога и испуг. На меня она смотрела так, словно я не то похитил ее драгоценного племянника, не то нашел его, слабого и беззащитного, на улице и теперь, рискуя жизнью, доставил в безопасное место.
Но растерянность ее сразу прошла, едва Сережка потребовал у нее нарезать каждому из нас по три самых больших помидора и полить подсолнечным маслом. Что это и есть масло золотого цветка он догадался, пока мы шли из библиотеки домой. Не терял времени в своей Африке: подучил английский. По-английски, оказывается, подсолнух так и называется — «солнечный цветок».
Мы уплетали помидоры с таким аппетитом, что тетя Лариса даже фартуком два раза утиралась — не то от лука, не то от радости.
…Но на следующий день, когда я пришел к Сережке, его было не узнать. Вот она какая, тропическая малярия. Жара на улице, все ребята во дворе из шланга брызгаются, а он трясется, как в мороз, даже зубами стучит. И жалобно смотрит на меня:
— Ты… ничего не принес? Ну… письма? Нет, не принес?
Эх, я ж и забыл совсем про эти письма! Мне и так было интересно у Сереги. А он-то помнит! Ему-то важно! Там ведь как было написано: «Выполняй мои советы». А советов-то нет больше!
Ну, думаю, я тебя найду, дяденька.
— Ты, — говорю, — Серега, жди. Жди.
Целый день я во дворе торчал, сторожил. Даже к ребятам не шел, пропустить боялся. И назавтра сторожил. И на третий день. Никого!
А на четвертый все-таки увидел. Конечно, он, его фигура, его серый пиджак мелькнули под аркой. Я рванул что было сил. Но надо же такому случиться!
Только я вбежал под арку, откуда ни возьмись девчонка-карапузка игрушечный самосвал с песком за веревочку тащит. И прямо мне под ноги. В общем, песок — на асфальт, я — на песок, время безнадежно потеряно!
Когда я вылетел наконец из-под арки, пиджак незнакомца мелькал уже далеко-далеко в толпе.
— Подождите, — задыхаясь, крикнул я на бегу. — Подождите!
Прохожие удивленно смотрели на меня. «Ты ж людей посшибаешь!» — попытался ухватить меня за руку какой-то толстяк. Я вывернулся, но было уже поздно. «Пиджак» пропал, словно сквозь землю провалился.
Могу поспорить, незнакомец видел меня. Он тоже оглянулся вместе со всеми, когда я крикнул: «Подождите». Но не остановился, а лишь прибавил шагу.
Обида и досада душили меня.
— Нет, хорошие люди так не поступают. Это точно!
И когда назавтра, поднимаясь к Сережке, я увидел в их ящике письмо со знакомым почерком, то даже растерялся: говорить Сережке или не говорить? Нести или лучше выбросить? Конечно, письма у Чарва были интересные, по после такого его поведения…
«Принесу, но если что, все расскажу Сергею начистоту», — наконец решил я.
Но Сережка так обрадовался уже самому конверту в моих руках, что ничего-ничегошеньки я не рассказал.
В письме, как всегда, было всего несколько строчек:
«Только тот будет крепким, как сталь, кто сам ежедневно принимает внутрь железо. Его можно найти на дереве. Третья Парковая, дом 8».
«Белиберда какая-то, — подумал я. — Принимать железо, растет на дереве. Ботаник-самоучка! Хорошо, хоть на этот раз не в Америку посылает».
А Сережка определенно верил этому загадочному Чарву. И утверждал, что чувствует себя от его рецептов лучше, чем от порошков и микстур.
Вечером я спросил знакомых ребят во дворе, не знают ли они, где это Третья Парковая.
— А тебе зачем? — хитро прищурился Вовка Пальцев. — Яблок захотелось?
Что-то подозрительно екнуло у меня в груди. Как я забыл! Третья Парковая — это же обыкновенный дачный поселок в конце города. О каком растущем железе может здесь идти речь?
Я все больше подозревал, что кто-то морочит нам голову. Но зачем? И может быть, все это и не такие уж безобидные шуточки? Мало ли кто еще бродит по Африке, по своим бывшим колониям, мечтая вернуть их обратно. И небось сердце кровью обливается, когда видят, как советские специалисты помогают африканцам скорее построить собственные заводы, фабрики, дороги и стать независимыми и крепкими. Вот бы, мечтают, с ними чего-нибудь случилось!
Догадка молнией блеснула в моей голове:
