Алая чалма - Эмиль Османович Амитов
Дождик прошел стороной, наискосок захватив ощетинившиеся голыми ветвями тутовые плантации, недавно присыпанные землей виноградники — чтобы не замерзли зимой, и часть полей с гузапаей — сухими стеблями хлопчатника. Умытая бурая земля лоснилась, будто бы покрылась лаком. Небо прояснилось, и теперь сияло солнце, горячее, счастливое. А по другую сторону кишлака, где час назад, нахмурясь, рокотало небо, ныне ярким расписным коромыслом выгнулась радуга. И казалось, она соединила этот полуденный край с тем краем, где много полноводных рек, где простор полей перемежается с лесами. Она ласково обняла теплую землю и, чтобы напоить ее вволю, черпает воду пригоршнями: одной рукой из Зеравшана, другой — из далекой Волги.
АБДУЛЛА-ЮЛДУЗЧА
Холодно. Солнце то выглянет, радуя землю и все живое, то спрячется в хмуром небе. Шелестя, слетают с придорожных шелковиц последние листья. Сиротливо кружат они в зябком воздухе, устилая примерзшую за ночь, но уже слегка подтаявшую дорожную грязь.
Анвар подул на пальцы — погрел дыханием замерзшие руки.
— Спрячь руки в карманы, как я, — посоветовал Энвер.
— Тогда давай разгрузим мои хурджины, — сказал Анвар и вытащил из левого кармана стеганого чапа́на бумажный сверток, а из правого два яблока. — А то руки некуда девать…
В свертке оказались самсы. Они были еще теплые и вкусно пахли. А от яблок, наоборот, заломило зубы — такие они были холодные.
На голых ветках дерева расшумелись воробьи. Ссорились невесть из-за чего. Анвар запустил в них огрызком. Стайка дружно снялась и перелетела на другое дерево.
Сзади послышалось тарахтенье арбы. Ребята обернулись.
— Кажется, Абдулла-юлдузча едет, — сказал Энвер.
Отошли на обочину, стали ждать. Если это Абдулла-юлдузча — остановит, подвезет.
Арба приближалась, погромыхивая на камнях, которыми была усыпана дорога. Лошадь в такт шагам мотала головой, фыркала.
Абдулла-юлдузча натянул вожжи.
— Далеко ли путь держите, джигиты? — спросил он.
— В шестую бригаду. Подвезите, Абдулла-ака, — попросил Анвар.
— Отчего же не подвезти, если по пути. Только что вы там потеряли?
— Там Беки́р-ака живет. Мы к нему.
— А зачем он вам?
Анвар толкнул локтем Энвера: мол, объясни ему. Он лучше Анвара умел изложить суть дела. Абдулла же во всем предпочитает ясность. Всем ребятам это давно известно. Пока не докопается, что да к чему, никогда не сделает то, о чем просишь.
— Мы в школе создали «Уголок Славы», — сказал Энвер. — Это наш маленький музей. Там будут собраны письма солдат, не вернувшихся с войны, их личные вещи, фотокарточки. Еще мы хотим написать о людях нашего колхоза, которые вернулись с войны… А Бекир-ака до самого Берлина дошел. У него несколько орденов и медалей…
— Так-так, — задумчиво проговорил арбакеш и потер ладонью небритую щеку. — В старые времена рассказы о подвигах батыров из уст в уста передавались: отец сыну поведывал, а тот своим детям. Потому и живут дестаны вечно. Может, вам, ребятки, посчастливится найти слова, которые станут началом нового дестана?.. Доставлю вас к самому порогу Бекира-ака.
Ребятишки, наступая на широкие спицы огромных колес, как по ступенькам, взобрались на арбу. Абдулла-юлдузча распушил сено, чтобы им мягче было сидеть. Чмокнул губами, и лошадь пошла. Арба затряслась. И Энвер сравнил себя, и Анвара, и даже Абдуллу-юлдузчу с шариками в погремушке. Хотя арбакеш, кажется, и не замечает тряски. Привык, видно. Ребятишки Ертешара любили этого худощавого татарина. Любили за приветливость, спокойный нрав и прямоту. Еще не было такого случая, чтобы Абдулла-юлдузча не остановил арбу, если он везет из сада фрукты, а по дороге ему повстречались ребятишки, идущие из школы. И опять, как всегда, начинаются расспросы.
«Кого сегодня вызывали к доске?»
«Меня!»
«И меня!»
«И меня тоже!» — охотно отвечают ребята, зная уже, к чему клонит возница.
«Какие получили отметки?»
«Пятерку!» — радостно кричит один.
«Четверку!» — отвечает другой.
«А я — тройку», — потупясь, бубнит кто-нибудь.
«Покажите-ка дневники», — приказывает Абдулла-юлдузча.
Убеждается в честности ребят и после этого не спеша достает из ящика фрукты и вознаграждает их: за отличную отметку — пятью душистыми грушами; за четверку — четырьмя яблоками; а троечнику всего-навсего три виноградинки.
Но горе тому, кто соврал. С ним Абдулла-юлдузча больше знаться не будет. Завидев его, уже не остановит свою арбу.
Есть у Абдуллы-юлдузчи еще одна примечательная черта, чудинка, как люди говорят. Из-за этой-то самой чудинки Абдуллу-ака и прозвали «юлдузчой» — «звездочкой», значит. Он постоянно — будь то летом или зимой — на головном уборе носит звездочку, такую, какие солдаты накалывают на пилотки. Куда ни шло, если бы она еще была новехонькая и сияла, как рубин. А то с нее весь лак сошел, она вовсе не красная, а скорее похожа на оловянную. Но Абдулла-юлдузча все равно с ней не расстается. Летом на тюбетейке носит, а зимой на шапке-ушанке. Люди сперва посмеивались, а потом привыкли к его причуде и махнули рукой: пусть, дескать, тешится человек, если ему так нравится. Кому от этого худо?
Абдулла-юлдузча вынул из кармана вышитый кисет, насыпал на клочок газеты махорки и свернул козью ножку.
— А вы ищете людей непременно награжденных? — спросил он.
— Не обязательно, — сказал Анвар. — Лишь бы умели интересно рассказывать…
Опять ехали молча. Да и тряска, тарахтенье колес мешали разговору. Потом арбакеш отпустил вожжи, закрепил конец их за бортик арбы, предоставив лошади свободу. Она тотчас поняла это, замедлила шаги. Арба уже не так подпрыгивала на камнях. Колеса притихли, словно стали переговариваться шепотом.
Абдулла-юлдузча сунул кнут под сноп сухого клевера и испытующе посмотрел на ребятишек.
— Чтобы не помалкивать всю дорогу, расскажу-ка я вам одну историю, — сказал он задумчиво. — Правда, не умею я, ребята, складно рассказывать. Не артист ведь, что целый день говорит по радио. Только с лошадкой-то своей и разговору у меня. Впрочем, она и без слов научилась меня понимать… Поведаю я вам про одного мальчишку. Такого же, как вы, пионера. Он не доходил до Берлина. Потому что был еще мал. Не то десять, не то одиннадцать ему минуло тогда, теперь уже и не припомню… Ему и из автомата не доводилось палить по врагам. Еще силенок не было держать тот автомат. Просто тот мальчишка был настоящим пионером…
Арбакеш глубоко затянулся самокруткой… Ребята притихли, подвинулись поближе к нему.
— Жил он, тот мальчик, в небольшой горной деревушке Айсерес. До моря Черного рукой подать. Как нынче закрою глаза, так вижу: к каменистому склону горы, поросшей
