Осеннее солнце - Эдуард Николаевич Веркин
– Сожрала, – подтвердила Дрондина. – Ну, не сырой, пожарила в утюге. У них у всех такие вот повадки. Ее прабабушка…
– Украла рубероид, – перебил я на всякий случай.
Дрондина кивнула.
– И топор, – добавила она.
– Ладно, – улыбнулась мама. – Схожу-ка я за зефиром, я купила тут… Ты любишь зефир?
– Да, – ответила Дрондина. – Особенно лимонный.
Мама отправилась в дом за зефиром.
– Эй, Граф, погляди-ка, чего.
Дрондина включила смартфон, протянула мне. На экране присутствовала, разумеется, Шнырова. Я думал, что Шнырова будет тонуть в болоте, застревать в чердачном люке, отбиваться от разъяренных лосей, страдать от зубной боли на крайний случай.
Но все оказалось гораздо хуже. Шнырова сидела перед зеркалом в полосатом халате, играла на гитаре и пела «Над небом голубым».
Вот уж не знал.
Гитара была большая, Шныровой явно не по размеру, на корпусе синела выцветшая переводная картинка с Волком из «Ну, погоди!» Я заметил, что верхняя, басовая струна отсутствовала. Слух у Шныровой тоже отсутствовал, причем катастрофически. И играть она не умела. Однако эти лишения Шнырова компенсировала повышенной проникновенностью голоса. Вместе получалось отвратительно. То есть не отвратительно, а по-другому. Удивительно дисгармонично. Вот если бы вдруг кому пришла в голову фантазия научить играть на гитаре робота, собирающего автомобили, то результат был бы не менее впечатляющим. Мало того, что Шнырова играла отдельно, пела отдельно, она умудрялась и существовать отдельно, словно с задержкой в полторы секунды и вбок. Возможно, из-за того, что смотрела она мимо камеры смартфона, скорее всего, в зеркало, возможно, из-за выбранного Дрондиной светофильтра – розоватого. Или из-за того, что съемка велась из-за наличника, что создавало дополнительный посторонний эффект.
– Сейчас самое главное случится, – сообщила Дрондина. – Смотри!
Эти музыки сами по себе были достаточно пронзительны и смехотворны, однако финал пьесы оказался действительно сокрушителен. И неожидан.
Песня подходила к концу, Шнырова пела про «кто любит – тот любим», и постаралась взять ноту повыше. Я рассчитывал, что сейчас она комически поперхнется. Или стул под ней неожиданно подломится, и Шнырова грохнется, сломав гитару. Или пол не выдержит, дом старый, доски гнилые, Шнырова возьмет последний нестройный аккорд и провалится в подпол с громким криком. Но реальность всегда богаче выдумки, так и по телевизору говорят.
– Сейчас-сейчас! – сказала Дрондина. – Сейчас!
И свершилось.
Голос Шныровой задребезжал. В кадр ворвалась Медея и с разлета боднула Шнырову в лоб.
Наташа кувырнулась и отлетела к стене. Гитара упала на пол, издав первый нефальшивый звук. Шнырова с растерянным лицом попробовала подняться на ноги, но тут Медея нанесла еще один удар. Подскочив ближе, она несколько раз коротко, но сильно боднула Юлю в корпус.
Закадровая Дрондина хохотнула и выключила запись.
Если бы не Дрондина, я бы, наверное, усмеялся. Точно, это была одна из самых смешных вещей, что я видел в жизни. Но Дрондина как раз этого и ждала, что я смеяться стану, поэтому я не стал делать ей приятно, зевнул и сказал:
– Забавно.
– Забавно?! Да ты еще раз посмотри!
Дрондина запустила воспроизведение в двукратном ускорении. Так оказалось еще смешнее. Пела Шнырова писклявее, а бодала ее Медея энергичнее.
– И что? – спросил я.
– Она приходила?
– Коза?
– Да нет, козовщица! Хозяйка ее!
– Куда?
– К тебе. Приходила? Просила выложить в Интернет… про меня и колокол?
Я хотел ответить, что нет, но Дрондина опередила.
– Если она будет просить выложить меня в колоколе, ты выложи ее с козой и гитарой!
– Хорошо, – пообещал я.
Вообще, видео, конечно, гениальное. Если его залить на…
– Если ты меня выложишь, а ее не выложишь, я с тобой разговаривать не буду.
– Хорошо, – пообещал я.
Убить двух, тьфу ты, зайцев, подумал я. Обогатить мировую культуру новым визуальным шедевром, это раз. Увидит Кэмерон, заплачет, снимет по этому сюжету «Титаник возвращается». Избавить себя от общества Дрондиной – два. Нет, я понимал, что на все лето она не отстанет, но и пара недель – неплохо. Дрондина да, не такая противная, как Шнырова, но и не такая веселая. Со Шныровой опасно, с Дрондиной скучно.
– Смотри! – погрозила Дрондина телефоном. – Про тебя у меня тоже есть, если что!
Лето началось, лето продолжалось.
Долгий день
Шнырова заявилась около восьми. Я ее не видел, но слышал, как она рыщет под окнами, громко сопит, шумит и свистит, топчет траву и ломает кусты. Так она уже дня три ходит, с утра и вечером.
Но я неумолим. Я как дуб Пушкина, меня не поколебать. Во всяком случае, сопением и кряхтением под окном. Шнырова так часто бродила у меня под окном, что протоптала вдоль фундамента продолговатую лысину, пусть еще помучается.
Скучно ей. Дрондина выбыла из строя, а ее я игнорирую, вот и мается. А нечего. Июнь еще не закончился, а она наворочала сверх нормы.
Хороший июнь, с погодой, богатый вдруг.
Редиска выросла, салат вырос, петрушка и первый лук, обычно в третью неделю поспевает, а тут во вторую. И спаржа. Спаржа не каждый год и к июню израстается обычно в длинные жесткие стебли, но в том году спаржа перла из земли, как безумная, как лебеда. Мне пришлось залезть на тополь и найти несколько рецептов, как ее готовить.
Колосовики. Обычно если бывают, так белые, кстати, самые вкусные в году, жирные, их можно сушить в печке и есть как чипсы. Но выросли сморчки. Сморчки, самые настоящие, пришлось мне лезть на тополь и смотреть, как их правильно готовить. Жареные сморчки со спаржей получились просто отличные.
И сирень. Белая и обычная, лиловая, она не осыпалась в первую неделю, а простояла весь месяц, перед тем, как она надумала осыпаться, я наломал несколько трехлитровых банок и расставил их по всем подоконникам.
А в последнюю неделю июня началась земляника.
– Графин, ты выйдешь?
Я не ответил.
Шнырова вздохнула особенно душераздирающе.
– Граф, выходи, – повторила Шнырова. – Я больше не буду, честное слово.
Шнырова забралась на фундамент дома, заглянула в окно, раздвинула банки с сиренью на подоконнике.
– Ладно-ладно, – сказала Шнырова.. – Ладно, я признаю – была неправа.
Это мягко сказано, неправа.
– Но Дрондиха сама виновата, она меня специально спровоцировала…
Я не ответил. Потому что это вранье.
– Она про меня частушки сочинила, – сказала Шнырова.
Шнырова
