Серафима Власова - Клады Хрусталь-горы
— Ране-то и на горе было темно, а теперь и в забое светло!
Верно он говорит: светло да хорошо житься стало!
СКАЗЫ О КАМНЕ
ЗАВЕТНЫЙ РОДНИК
Мой дедушка говорил: на Верхнем заводе не сразу золото обозначилось. Долго работали люди, по золоту ходили, а сами не знали, что под ногами у них оно лежит, в песке по ручьям прячется. Может, и не натакались, да горная матка помогла.
А дело было так:
Жил на Верхнем заводе старик с внуком. Старый-престарый дедушка был. Звали его Герасим, внука-сироту — Кольшей, Николаем, значит. Изба у них за рекой была, хуже бани другой. Вся в землю вросла, на одно оконце. По миру ходил Герасим, у церквей стоял по воскресным дням.
Один раз пришел к деду сосед Гаврила — славный мужик был. Жалел деда, а особенно внука. Пришел и говорит:
— Отпусти, дедушка, Кольшу ко мне на покос. Пущай к делу привыкает. Какую копейку заробит.
Отпустил старик Кольшу с Гаврилой на покос, а парнишке лет двенадцать миновало.
У Гаврилы была жена, Дарьей звали, жадней да ехидней бабенки не найти. Как ни ругалась Дарья на мужа, зачем, мол, парнишку берешь, лишний рот, — а все же настоял Гаврила, взял Кольшу.
Дал Гаврила литовку ему, как траву косить показал. Плачет парнишка. Махнет литовкой, а она из рук валится.
Две недели пробыли на покосе. Лето жаркое стояло, травы повысохли, одна осока осталась. По болотам косить начали. Обессилел парнишка, а тут еще Дарья гоняет: «Кольша, сюды, Кольша, туды!»
Под конец совсем слег парень.
Один раз под воскресенье ушли все с покоса в завод, не знали люди, что от жары лес начал гореть недалеко. Остался один Кольша сено у Гаврилы караулить. Залез в балаган, прилег на старый тулупчик и задремал. Вдруг слышит сквозь сон, кто-то идет к нему. Приподнялся парнишка с земли, поглядел сквозь балаган, ничего не видать: дым из леса, с дальних полос стелется по елани.
Только хотел было он снова прилечь, видит, идет к балагану девка и в руке у нее огонек горит. Подошла девка к балагану, на Кольшу так весело поглядела. Сама в красном сарафане и в красном платке, а от сарафана искорки в разные стороны сыплются.
Зашла она в балаган и спрашивает Кольшу:
— Боязно, поди, одному?
— А как же! Знамо боязно, исть охота. Тетка Дарья ушла и куска хлеба не оставила! — говорит Кольша девке. Поставила девка огонек на пол, с другой руки туесок сняла, достала шанег, молока, квасу и принялась кормить Кольшу. Ест Кольша, а сам удивляется: «Чья же девка?» А как наелся, девка ему и говорит:
— Скоро утро, вишь, уж светает. Пойдем я тебе один родник покажу. Для тебя с дедом он будет заветным. Золото там есть. Смотри только никому не говори, а то отымут у тебя золото, сызнова по миру пойдешь!
Пошла она с Кольшей по лесу, а лес стена стеной. Дошли они до родника, что под старой сосенкой бежал. Почерпнула девка ладошкой около родника песок, а уж светло стало. Сплеснула воду и Кольше ладонь раскрыла, а на ладони пять горошин золота лежало.
— Достань-ка сам попробуй!
Наклонился парнишка, почерпнул песок со дна ямки у родника, стал водой промывать. Пока промывал, девка ушла, а куда — он и не приметил.
Воротился Кольша в балаган, спрятал золотые горошины в портянки, покрепче лапти привязал, лег опять. И такой навалил на него сон, что сам не помнит, сколько проспал. Воротился когда в завод, первым долгом Кольша — к деду. Все обсказал: как девка его к роднику водила, как золото дала.
Открыл тогда старик внуку тайность про горную матку-огневицу. Будто она во время лесного пожара в горы прилетает.
Горит лес кругом. Зверь убегает, и вдруг поднимается ураган, ветер сосны, как ветки, шатает — гудит земля. Ежели близко стоять, где матка пролетает, — не устоять человеку, завертит и сожжет. Видать, это и была матка, — она часто девкой оборачивается, когда с гор вылетает. Пожалела сироту!
Ушел Кольша от Гаврилы. На золото они с дедом избу поправили и одежонку кое-какую завели. Хотел было парнишка в завод Верх-Сысертский поступить, как вдруг беда с ним приключилась.
Стала Дарья за дедом и Кольшей примечать — близкие соседи были: откуда, дескать, достаток у старика пришел? Уж не клад ли нашел?
Глаз не спускала с дедовой избы.
Вот раз заприметила Дарья, что Кольша в лес побежал, а дело было поздней осенью.
«Что ему в лесу надо? Зачем он в храпы[2] пошел?» — шипела про себя Дарья и живо за парнем вслед побежала.
Пришел Кольша к заветному роднику, намыл золота с золотник и обратно в завод подался.
Хотел щегерю золотник отдать, чтобы в завод работать принял. Было это до «воли».
Дома сели с дедом они ужинать — и вдруг надзиратель. Успела Дарья сбегать к нему и все обсказать. Так, мол, и так. Внук деда Герасима золото моет.
Коршуном напал надзиратель на старика и мальчонку. А когда Кольша по-ребячьи все от чистого сердца рассказал и про красную девку, что золото ему показала, и про родник, надзиратель про себя тут же решил отобрать золотую жилу. Себе присвоить.
Приказал он старика отодрать, Кольшу в Гумешки отправить, в шахты, а сам золотом овладел.
Открыли рудник в том месте и Дарью близко не подпустили. Дед Герасим после плетей помер. Добрые люди его схоронили, избенку ихнюю заколотили.
Прошло несколько лет. Вырос Кольша в Гумешках, в шахтах. Наступила для парня самая пора: восемнадцать годов миновало. Только не жилец он был уж: шахта без света, вечно в сырой воде, часто голодный — чахотка его и ела.
Перед смертью отпустили его в завод и то потому, что народ зашумел, жалея парня.
Пришел Кольша еле-еле домой, а жить нечем.
Пошел он к роднику. Кое-как дотащился.
Пришел на то место, где родник из горы бежал, и не узнал его.
Копошились люди в земле, целый рудник увидел. Трех сосенок, что у старой трухлявой сосны росли, уж не было, пеньки чернели и от двух белых берез, что по ту сторону родника качались, и люди будто чужие.
Забыли уж о нем в заводе, а кто помнил, тот не узнал.
Сел Кольша на пенек. Поглядел на разработки и шурфы и тихонько побрел обратно в завод.
Дня через два скончался.
Не пошло впрок Кольшино золото и надзирателю Темереву. Отобрал у него рудник сам управитель.
Потом там вдруг золото все пропало, как в землю ушло, да вот до самой Советской власти рудник и не работал.
МАЛАНЬИН СПОР
В дремучих лесах уральских, на высоких горах, возле озера Тургояк, когда-то девка одна жила. Маланьей ее звали.
Никто не ведал, какого роду и племени она была. Много народу всякого в те поры на камень бежало, от неволи царской спасалось.
Редкого ума Маланья была, смелая, ловкая, любой работы не чуралась и красоты была несказанной.
Славили люди ее. Кто за ум, кто за смелость, а больше всего любили ее за привет к людям и за то, что верной дочкой отцу с матерью была.
А Маланья любила свой рудник и горы — то синие, синие, что тургоякская волна перед рассветом, то хмурые, будто ночь в непогоду, а больше всего ее зори манили.
Говорят, что заря от зари отличается сильно: вечерняя к отдыху зовет, а утренняя к труду поднимает. Маланье же обе сестры-зори сродни были. Вместе с народом трудилась она, в земле рылась, где люди медную руду добывали, а потом эту руду купцам продавали.
И чем больше Маланья трудилась и красота ее сильней цвела, тем больше слава о ней по свету бежала.
То ли купцы ее разнесли, то ли ветер, что гулял над горами, только много женихов стало свататься к ней.
Были сваты и от бояр знатных, и от купцов из ближних и дальних стран, и от богатырей-воинов смелых. Но никого из них не любила Маланья — всем отказывала, сердце свое она давно отдала простому парню из рудника.
И вот как-то раз вздумал на Маланью поглядеть и самый могучий богатырь во всем свете. Временем его звали. Сел он на коня, что летит быстрее эха, и помчался на Урал, на горы-камень. У рудника, где работала девка, он остановился, подошел к народу и спросил:
— Где тут, люди добрые, Маланья живет?
А она в это время из шурфа выходила и большой кусок медной руды несла.
Люди ответили ему:
— Вон она, разве не видишь?
Посмотрел Время-богатырь на Маланью и ахнул. «Вот это красота!» — подумал он про себя и пошел к девке.
А Маланья, перекинув свою косу тяжелую с плеча на спину, положила руду на землю, распрямилась и весело на богатыря посмотрела, будто искорками его обдала.
«Не зря, выходит, люди про нее говорят: «Нашу Маланью по утрам солнышко целует», — усмехнулся про себя Время-богатырь.
— Тебе ли, Маланья, с такой красотой в земле рыться? Тебе в золоте только ходить, во дворцах богатых жить! — сказал ей он, низко в пояс кланяясь.
