Двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней - Лоррис Мюрай
Говорят, голод — плохой советчик. Уолден ослаб, мысли путались. Прислушиваясь к своему желудку, он изучал различные гипотезы, задаваясь вопросом, какое решение верное. Ждать? Пойти по тропе? Отправиться на охоту с карабином? Удовольствоваться дарами природы, жевать листья, собирать грибы, поискать ягод? Вскоре ему пришлось признать, что мысли неизменно возвращаются к одной и той же картине: дымку. Если в этих лесах сурки не имели обыкновения собираться вокруг барбекю, он, должно быть, говорил о присутствии человека.
На сей раз Уолден не стал брать с собой слишком много вещей. Отцовский план, «ремингтон», фляга и нож в рюкзаке — этого вполне достаточно. Но главное — его воспоминания.
Уолден без труда нашел кратер, похожий на гигантский котел, аккуратно выжженный давним пожаром. По хрустящим под ногами углям он дважды его обнаружил. Кратер появился почти сразу, в том же просвете между тесными рядами белых в черных пятнах стволов, ясном, но узеньком, словно волосок, прилипший к экрану телевизора. Уолден шагал, сжимая карабин двумя руками, держа палец на спусковом крючке, как будто грозный враг мог появиться в любую минуту.
Он шел по прямой тропе, которая, однако, через каждые пятьдесят шагов терялась в зарослях и топях. Тревога его росла, по мере того как он удалялся от своей базы, и Уолден то и дело ломал ветки, не срывая их, чтобы пометить свой путь, как он полагал, по-индейски. Сосна простая, сосна болотная, гикори, береза, каштан, орешник, бук, граб, кизил… он уже знал наизусть каталог деревьев и кустарников, составляющих лес, но не всегда был уверен в том, что видел своими глазами. Но он плевать хотел, плевать на лес и его обитателей, не обращал никакого внимания на щебет, пение, кваканье и даже топот. Одно только интересовало его: эта тоненькая струйка, которая то появлялась, то исчезала, этот дымок, обозначавший где-то поблизости присутствие человека.
Путь был бесконечный, он шел, наверно, не больше получаса, но эти полчаса были самыми длинными в его жизни. Он был один, затерянный среди бескрайних лесов Мэна, травинка меж миллионов деревьев. Крошечная точка на карте Мозеса Гринлифа, еще меньше — на зеленом просторе, покрывавшем сегодня восемьдесят процентов штата.
Вдруг его взгляд наткнулся на невысокую ограду. Длинная полуразвалившаяся полоса, с шатающимися камнями, брешами, гирляндами плюща, шапками мха. Построенная кое-как, заброшенная. Уолден просунул голову между двух больших камней с облупленными краями и увидел пустырь, а за ним развалины. Словно прямо в лес упал кусок Западного Балтимора, района города, который оспаривали друг у друга крысы, наркодилеры и убийцы. «Мусорный ящик города», — говорил отец. Этот образ как нельзя лучше подходил к тому, что видел Уолден: грязное тряпье, железный лом, месиво травы и колючки, а среди них — предметы, вросшие в землю, изъеденные ржавчиной, источенные гнилью обломки, битые бутылки, колышки, опутанные колючей проволокой, стиральная машина… Он не удивился бы, увидев среди всего этого труп (в Западном Балтиморе полицейские подбирали их как минимум два в неделю).
Он потерял дымок. Ах! Нет, вот он снова появился. Он вился из толстой трубы наверху стены, на левой стороне сооружения, которое Уолден не решался назвать домом. Лачуга, пустой каркас. Такие были и в западном Балтиморе. Говорят, именно такие места заполняли рубрики происшествий: внизу, на лестнице, стычки между наркодилерами; на втором этаже женщины с перерезанным горлом; на третьем ошпаренные дети; на чердаке повешенные. Именно так он их себе и представлял. Уолден, разумеется, никогда не бывал в том грязном квартале. Его защищали четыре замка, перекладина, крепкие решетки и система сигнализации, связанная с полицейским участком. Не говоря уж об оружии.
«Папа тебя защищает, чтобы лучше бросить тебя, дитя мое».
«Да, детка? Мальчик, папа берег тебя, чтобы почувствительней бросить?»
Домишко, судя по всему, был необитаем. У него не было ни дверей, ни окон. Только зияющие дыры, одна внизу, другая наверху справа, два черных зева в обрамлении кирпичей и деревяшек. Но почему же тогда дымилась труба?
Уолден решился войти в эту странную лесную обитель, в которой жил, наверно, философ, еще более одичавший, чем Торо. Это как же надо было не любить себе подобных, чтобы окружить себя такой стеной, которая, видимо, когда-то была очень крепкой. Теперь, однако, было легче легкого проскользнуть в одну из дыр, проделанных временем.
Ступив одной кроссовкой, Уолден был поражен очевидностью: эта свалка, эта мусорная яма была когда-то огородом. Он увидел высохшие стручки фасоли, объеденные слизнями капустные кочерыжки и чахлые листики, которые вряд ли смог бы распознать, если бы… С бешено колотящимся сердцем он присел на корточки. Там, среди сорняков, он видел чуть выступающую из земли, но, вне всякого сомнения, позеленевшую на свету кожуру картофелины. Он потянул за стебель, тот оборвался, и он начал лихорадочно раскапывать землю вокруг клубня. Картофелина была небольшая, с черным глазком, но это открытие примирило его с жизнью. Минуту спустя он выкопал еще три. Почти обед. Несколькими метрами дальше он приметил еще стебли, а рядом характерную кружевную ботву моркови (мелькнуло мучительное воспоминание о маме, которая обожала маленькие кривоватые морковки и покупала их пучками, связанными резинкой).
Уолден не верил своей удаче, и он был прав. Внезапный скрип заставил его вздрогнуть, он поднял голову и увидел в проеме окна силуэт. Немыслимое видение: в прямоугольнике темноты вырисовывался человек, сидевший в кресле на колесах, облокотясь на полурассыпавшийся подоконник, Он был старый, с пером в волосах, с желтой бородой; очки, висевшие на одной дужке, криво сидели на его лиловом носу. В дрожащих руках он держал ружье.
Не сознавая, на какой безумный риск он идет, Уолден выпустил из рук испачканную землей морковку, которую держал за ботву, и подхватил «ремингтон», лежавший у его ног. В то же время он услышал позади странные звуки — квохтанье, урчание, — как будто целая компания сговаривалась, собираясь напасть. Но он не мог обернуться и посмотреть, что там, глаза его были прикованы к старику, направившему на него дуло своего ружья.
Они были теперь лицом к лицу, один смотрел снизу, другой со своего насеста, и держали друг друга на мушке.
— Ты теряешь больше, чем я, — сказал старик.
— Как это, сэр?
Уолден подумал, что надо было бы для начала поздороваться, сказать
