Валерий Воскобойников - Утренние прогулки
— Вот видишь, — сказала мама, — ведь получается, когда ты захочешь.
А я вдруг вспомнил Галю Кругляк — как мы спорили, что не каждое дело человек может делать с удовольствием. Все-таки она была права.
* * *Все следующие дни была жара. Мама уходила на работу, и я гулял один. Я обходил вокруг дома, шел по дорожкам между деревьями, возвращался назад. Однажды мне показалось, что идет сенбернар со Светой. Я побежал к ним, но когда пробежал полпути, понял, что это обыкновенная колли — шотландская овчарка — и не Света с ней, а старушка. Потом я сидел дома, и не хотелось мне играть, или читать, или слушать по радио передачу для малышей.
Я все дни думал про папу. Про что бы ни начинал думать, обязательно кончал мыслями о папе.
Однажды я решил сходить в парк к тому озеру, где в апреле пускал корабль, а потом свалился.
Теперь там кругом была трава и деревья, а от воды шел приятный сырой запах. На берегу стояли люди с удочками, и пока я к ним приближался, они несколько раз помахали мне руками, чтоб я не орал, не топал и не пугал им рыбу. Хотя близко ходили трамваи и грохотали в сто раз громче.
У тех людей в литровых банках плавали мальки — этих мальков они выловили из озера.
А один старик хлестал воду спиннингом и шепотом рассказывал, какая огромная здесь живет щука и старая — она всю рыбу съела, и ее надо обязательно поймать, а то и мальков переест. Я постоял у озера, потом поднялся назад, в парк, сел на скамейку и снова стал думать про папу.
Наверно, вид у меня был грустный и больной, потому что, когда мимо прошла старушка с плачущим ребенком, она сказала:
— Вон мальчик сидит совсем больной тяжелой болезнью и не плачет, а ты — ревешь.
И мне сразу так себя стало жалко, что я пошел домой и не выходил до вечера.
А на следующий день начались ливни и грозы.
Только выйдешь из дома — а тут по небу ползет, переваливается тяжелая черная туча и уже заранее громыхает.
Когда мы ехали в электричке вместе с мамой из лагеря, сзади сидел летчик с другом и рассказывал про грозу. Он однажды видел, как навстречу молнии с неба в ту же секунду вылетает огненный столб из земли, и они посередине встречаются — между небом и землей.
А друг сказал, что такое науке неизвестно.
Я уже тогда решил, что обязательно буду наблюдать за грозой. И теперь я стал следить за молниями из окна. Взял мамин бинокль и смотрел на тучи. Конечно, было страшно, как будто я — Рихман — друг Ломоносова, погибший при исследовании грозы. Но я все равно не отходил от окна и смотрел в бинокль на тучи, в которых мелькали молнии. Некоторые я даже успевал разглядывать, как они пролетали по небу зигзагами. Жаль, фотоаппарата у меня не было. Был бы аппарат, я бы их наснимал, сделал бы фотографии и все было бы тогда ясно. Потому что за некоторыми молниями я не успевал следить.
* * *Утром мама сказала:
— Поехали, по рекам попутешествуем. Я давно хотела показать тебе город.
Она собрала еду, мы поехали к реке Фонтанке, взяли лодку на лодочной станции и поплыли по городу.
В нашем городе много красивых мест, и река Фонтанка течет как раз по этим местам.
Мы с мамой гребли вместе: правым веслом — она, левым — я.
Жаль, что у нас не было рулевого: приходилось часто оглядываться. Один раз мы слегка протаранили мост.
— Ты весло глубоко не заводи, слушай мою команду. — И мама начала командовать: — Раз — два. Раз — два.
Поблизости тоже плыла лодка, и там сидели четверо людей. Они увидели нас и решили-с нами соревноваться.
— А ну-ка, налегли! — сказала мама. — Не давай им обходить. — Она стала считать громче: — Раз — два. Раз — два!
В той лодке тоже гребли двое взрослых — правда, она сидела глубже, чем наша.
Я уже устал, а лодка не отставала.
— Вперед, еще чуть быстрей! — говорила мама. — Сейчас они выдохнутся.
Я уже греб из последних сил, а мама все командовала:
— Вперед! Ты должен воспитывать в себе спортивную злость!
Гребцы на той лодке вдруг положили весла. Они, наверно, устали больше нас.
А у меня уже появились новые силы, и я тоже стал командовать:
— Раз — два! Раз — два!
— Молодец, — сказала мама. — Всегда надо преодолевать свою слабость… Хотя папу твоего я так и не научила грести.
Мимо нас промчались две моторные лодки, от них шли высокие волны, и мы покачались на этих волнах. Мы гребли уже спокойно, потому что те четверо совсем отстали.
— Поплыли вон к тем ступенькам, — сказала мама.
В том месте к воде можно было спуститься по каменной лестнице.
Мама остановила лодку.
— На этой ступеньке я первый раз ждала твоего папу, после того как мы вернулись из туристского похода. А вон в том доме я жила. — Мама показала на старинный дом с высокими каменными статуями. Эти статуи поддерживали балконы. — Твой папа каждый день приходил под балкон и стучал по водосточной трубе три раза. Я сразу узнавала, что это — он.
Пока мама рассказывала, по каменным ступеням спустился пожилой человек.
— Девушка, — попросил он, — перевезите меня на другой берег.
Мы с мамой удивились — ведь недалеко был мост. А еще — я не люблю, когда маму называют девушкой. Хоть она и молодо выглядит, и к ней так часто обращаются, но каждый раз мне становится неприятно. Неужели они не видят, что у нее уже большой сын?
— У меня ноги болят, и до моста мне идти трудно. А в доме напротив живет мой старинный приятель. Меня всегда лодочники перевозят.
Мама помогла старику сойти в лодку, и мы перевезли его к старинному приятелю.
Мы еще долго плавали по реке Фонтанке, даже обедали в лодке. Ели те бутерброды, которые приготовила дома мама.
* * *На другое утро мама варила кашу, я пошел за хлебом и маслом.
Вдруг ко мне подошли двое из чужой школы. По виду они учились классе в пятом или в шестом.
— Дай пятьдесят копеек, — сказал один.
— Нету у меня, — ответил я, хоть в кармане и лежал рубль.
Я пошел быстрее, чтобы с ними не разговаривать.
Но они тоже пошли быстрее.
— А куда ты идешь? В магазин ведь?
— Куда надо, туда и иду.
На улице было полно людей, а они приставали ко мне среди бела дня и не боялись. Я мог бы крикнуть на всю улицу: «Помогите!» Но конечно не кричал, а говорил так же тихо, как и они.
— Видишь бритву? — сказал один. — Порежем тебе щеки — на всю жизнь будешь уродом.
— Нет у меня денег.
— Хуже ведь будет, если порежем. Ты что, слов не понимаешь? — стал уговаривать меня второй. — Скажи матери, что потерял, она тебе еще даст.
Я молчал.
— Думаешь, нам охота тебя резать? А придется, если не дашь пятьдесят копеек, — снова сказал второй.
Я уже слышал про таких людей. В нашем классе у нескольких ребят отняли деньги на улице. Даже у Коли Алексеенко — он собирал взносы в Красный Крест, и эти деньги у него отняли. Никому ведь не хочется ходить с разрезанной щекой. Я слышал, что у этих людей отнимать деньги называется «бомбить».
Магазин был уже близко, но тут первый схватил меня за руку и сказал совсем тихо:
— Пошли за угол, чего с ним разговаривать. А пискнет — так прямо тут ему порежем, обе щеки.
И вдруг я увидел, что с другой стороны улицы к нам бежит Андрей.
«Теперь уж точно отнимут», — подумал я и уже полез в карман, чтобы отдать им рубль, лишь бы они поскорей отвязались.
Но Андрей вдруг с разбегу оттолкнул того, первого, который держал бритву и тащил меня за угол.
— Ты чего, мы пошутили, — сразу сказал второй.
Андрей пихнул его в плечо, и он свалился на кучу мусора.
— Мы и милицию позвать можем, — пропищал второй оттуда, с кучи.
Но Андрей не стал его слушать.
— Увижу, кто его трогает, — и он показал на меня, — фарш с макаронами сделаю.
— Шуток, что ли, не понимаешь. Мы шутим, а ты — толкаешься, — снова сказал второй. Он уже поднялся и отряхивал брюки.
Тут рядом с нами остановился автобус, и они оба оглянулись, а потом сразу в него запрыгнули. Автобус закрыл дверцы и поехал.
— Ты не бойся, — сказал мне Андрей, — я тебе всегда помогу, только крикни. — И он пошел рядом со мной. — У нас тоже отец ушел. Я еще был в детском саду, когда он ушел. Всех детей увели домой, а я один сижу в группе и реву. Меня отец первым всегда забирал, а тут — нет. Потом мать пришла и говорит: «А нас папа бросил». Понял? Во как. Она говорит: ты его уважай. А я — ненавижу. Я знаешь, что хочу? Я хочу узнать, где он живет, и стекло ему выбить. Я силу специально качаю, чтоб его не бояться. Он раза два к нам приезжал, так я в комнате заперся и не выходил. Он у дверей канючит, умоляет, чтоб я вышел, а я ему так и кричу: «Я тебя ненавижу, и иди отсюда, если ты нас бросил!»
Он так все мне рассказывал про своего отца, а я до самого магазина молчал и только слушал.
