Барбру Линдгрен - Маттиас и его друзья
— Завтра рано утром придем и посмотрим, — сказал Маттиас. — Привет!
Дикая собака в Нортуле
На другой день рано утром Маттиас и Пелле Маленький помчались в парк Ванадислюнден взглянуть на улиток.
— Все разбежались! — еще издали испуганно закричал Пелле Маленький, подбегая к улитковому городку.
На самом же деле все обстояло не так уж худо. В загоне еще оставались Астрид и Аугуста, а возле самого частокола нашлись обе Майи и Анна.
Но Пастор? Где же Пастор?
Пастор бесследно исчез. Мальчики искали и в церкви, и в доме, и в больнице, а Пелле ползал по траве и осматривал каждый листочек. Однако все напрасно — Пастора не было.
— Как это он ухитрился убежать так далеко? — удивлялся Пелле.
Но тут Маттиас издал дикий крик. Он отыскал Пастора на высокой березе! Выставив рожки, тот довольно быстро для улитки удирал вверх по стволу!
— Кажется, он хочет взобраться на небо! — сказал Маттиас.
— Э, нет, в церковь его! — резко скомандовал Пелле и водворил Пастора в церковь.
Потом они накормили улиток голубыми цветочками и починили церковь, которая с одного боку обвалилась. Удивительно, но ни одна из улиток не пускала больше пузыри, и больница опустела.
— Интересно, где же Пончик? — удивился Маттиас. — Ведь ему вчера так понравилось строить городок!
Пелле думал как раз об этом же.
— Наверно, он сидит дома и вспоминает про свою школу, — недовольно протянул он.
Но все время заниматься одним и тем же скучно, и в конце концов улитки мальчикам порядком надоели.
— Пойдем поищем Пончика! — позвал Маттиас.
Им долго не открывали. Может, и дома-то никого нет? Но вот послышалось шарканье войлочных туфель, и дверь настежь отворилась.
— Я — больной! — просипел Пончик, красный, как из бани. — Не входите! Я заразный!
— Подхватил чуму? — вытаращил на него глаза Пелле Маленький.
— Балда! Чуму так сразу не подхватишь! — сказал Пончик. — Я просто заболел — понятно? У меня высокая температура, может быть, я заразный.
Маттиас и Пелле с восхищением и завистью посмотрели на Пончика.
— У меня была колоссальная свинка, когда я жил у бабушки, — попытался было похвастаться Маттиас.
— Подумаешь, свинка! — огрызнулся Пончик. — Свинка бывает только у малышей. У меня, наверное, что-нибудь похуже! — и стал закрывать дверь, сказав, что они увидятся на другой день, когда ему станет лучше.
— Если мне вообще когда-нибудь станет лучше! — добавил он, поджав свои толстые губы.
Маттиас очень зауважал Пончика. Подумать только, какая страшная болезнь! Но Пелле стал подшучивать над болезнью Пончика и сказал, что он наверняка придуривается.
— Ведь Пончик такой нюня, — фыркнул Пелле.
— Ну, что теперь будем делать? — вздохнул Маттиас, когда они снова очутились на тротуаре.
— Можно поискать пустые консервные банки, — предложил Пелле.
— Консервные банки я не собираю уже давным-давно! — пренебрежительно ответил Маттиас.
— Тогда, может, квитанции?
— Скажешь тоже, квитанции! У меня дома их сто пятьдесят тысяч штук.
— Но все-таки ты что-нибудь да собираешь? — не унимался Пелле.
— Представь себе, собираю! Собираю зубы! Но на улицах они не валяются!
— Не валяются? — Пелле даже подбоченился. — А как же я нашел целую кучу зубов на улице Фрейгатан?
— Правда? — не поверил Маттиас.
— Пойдем ко мне домой, сам увидишь!
Пелле не лгал. В глубине верхнего ящика комода лежали зубы. Они были совсем как настоящие!
— Они называются вставные, — с видом знатока объяснил Маттиас. — У моей бабушки, папиной мамы, такие же. Она каждый вечер вынимает их и чистит щеткой.
— Может, примерим? — спросил Пелле.
— Нет, — поморщился Маттиас.
Вволю наглядевшись на вставные зубы, они вышли из дому и стали бродить по улицам. Но зубов больше не попадалось.
Усевшись на низенький забор на улице Нортульсгатан, они уныло поглядывали по сторонам.
— Если не случится ничего веселого, этому дню конца не будет! Такие скучные дни никогда не кончаются! — вздохнул Пелле.
— Но потом они все же когда-нибудь кончаются? — решил уточнить Маттиас.
— Такие дни — никогда!
— А я знаю, что нам делать! — воскликнул Маттиас. — Пойдем в Нортуль — играть в индейцев.
Один раз они уже играли в индейцев, и им было ужасно весело, потому что Пелле заблудился среди деревьев и его чуть не съели дикие собаки.
— Ой, какие там собаки! — сразу вспомнил Пелле, и глаза его загорелись от восторга. — Под каждым деревом лежали дикие собаки. А самые дикие сидели на макушках деревьев и так и тряслись. Ух, до чего они были страшные!
— А мне не везло, — разочарованно сказал Маттиас. — Я видел только одну таксу под сосной и ни одной дикой собаки!
— Потому что ты не заблудился! — с чувством превосходства возразил ему Пелле. — Вот когда заблудишься, дикие собаки так и бродят вокруг, так и бродят.
— Если уж играть в индейцев, то надо переодеться, иначе неинтересно! — сказал Маттиас.
— Я надену мамины шорты, и ты тоже возьми шорты у своей мамы. Как тогда! — напомнил Пелле. — Еще надо не забыть приставные носы и перья!
— И ружья! — вспомнил Маттиас.
Они побежали домой.
Надо сказать, им здорово повезло. Обе мамы ушли за покупками. Иначе не видать бы им никаких шорт!
Первым появился на тротуаре Пелле, очень нарядный, в маминых новых шортах красивого синего цвета. Она купила их вместо старых коричневых, которые Пелле Маленький разодрал в прошлый раз, когда они играли в индейцев. Маттиас в стареньких маминых шортах выглядел скромнее.
Они шагали в ногу по улице Нортульсгатан с ружьями за спиной, а на головах у них развевались перья.
— Раз-два, раз-два! — Они прошагали под виадуком, мимо домика садовника, мимо его буренок, а от изгороди до леса было уже рукой подать.
Пелле вообще-то побаивался леса, но играть в индейцев там все же веселее, чем в городе!
Перво-наперво они нацепили приставные носы, сняли свои ружья и с ходу начали палить из них — в деревья, в пни и в камни. При этом они издавали дикие вопли и прыгали как сумасшедшие, воображая, будто скачут так, что в ушах ветер свистит, а в лесах треск стоит!
От такой бешеной скачки они, понятно, скоро устали. Пелле решил, что не мешает влезть на дерево и поглядеть, нет ли где диких собак. Они оба взобрались на кривую сосенку и долго и внимательно оглядывали окрестности. Однако никаких диких собак не обнаружили — стояла тишина и не было видно ни души.
— Давай тогда поиграем в другую игру — кто кого перехохочет, — предложил Пелле и спрыгнул с сосенки.
— Ха-ха-ха! — захохотал он и повалился на мшистую землю под деревом. Но тут же замолчал, а немного погодя сказал:
— Маттиас, до чего здорово здесь валяться! Попробуй, как мягко.
Маттиас растянулся рядом с Пелле Маленьким и тоже захохотал. Он хохотал долго и старательно, но от этого ему веселее не стало.
От этого, оказывается, может заболеть горло. И даже можно охрипнуть.
Вдруг, откуда ни возьмись, на них налетела собачонка, маленькая, рыжая. Она заливалась громким лаем и так и норовила куснуть ботинки Пелле Маленького.
— Ой, уберите собаку! — завопил Пелле. — Убирайся прочь! Прочь! С глаз долой! — и с завидной быстротой он взобрался снова на кривую сосенку.
Как это ни странно, но Пелле боялся собак. И больших, и маленьких, и белых, и черных, и рыжих. Он боялся даже злых кошек.
— Да не бойся! Чего ее бояться! Она же совсем маленькая! — успокаивал его Маттиас.
Но на всякий случай сам тоже поскорее вскарабкался на ту же кривую сосенку.
— Разве ты не видишь, что это собака дикая! Глаза-то у нее зеленые-презеленые! — весь дрожа, прошипел Пелле.
— Гав! — тявкнула собачонка и завиляла хвостиком. Она еще немного попрыгала под деревом и отбежала.
Тогда Маттиас осмелился спуститься вниз, и собачонка, словно ракета, тут же помчалась прямо к нему.
— Стреляй в нее, стреляй, балда! — орал с макушки сосны Пелле.
Но Маттиас не боялся маленьких рыжих собачонок. И когда она пробегала мимо, он успел погладить ее по голове.
Собачонка обрадовалась, будто только этого и ждала. Она разбежалась и со всех ног помчалась обратно, и Маттиас опять погладил ее, на этот раз по спине.
— Пали! — выходил из себя Пелле. — Пали в нее из ружья!
А собачонке, судя по всему, понравился Маттиас. Ей явно хотелось с ним поиграть. Стоило Маттиасу сделать несколько шагов, как она немножко отбегала, оглядываясь, словно предлагала бежать наперегонки.
Ну и потеха получилась! Маттиас уже мчался во весь опор, а собака — от него. И оба лаяли во всю мочь!
