Фрэнсис Бёрнетт - Маленький лорд Фаунтлерой
Еще более смущала его вторая причина, ибо это была новость и о ней говорили с особым оживлением.
Кто не знал, как безумно гневался старый аристократ, когда его красавец сын женился на американке? Кто не знал, как жестоко он поступил с ним? Этот высокий, веселый, с ласковой улыбкой молодой человек, которого одного любили из всей семьи, умер на чужбине, в бедности, не получив прощения. Все знали, как сильно ненавидел граф молодую девушку, ставшую женою его сына, как возмущала его мысль о ее ребенке, которого он не хотел видеть. И все это продолжалось до тех пор, пока не умерли два его сына и он не остался без наследника. И кто не знал теперь, что без радости и не чувствуя к нему ни малейшей привязанности он ожидает прибытия внука, заранее представляя его себе невоспитанным, неуклюжим и дерзким американским мальчиком, неспособным занять столь высокое общественное положение.
Гордый раздражительный старик воображал, что мог скрывать свои тайные мысли. Он даже не предполагал, чтобы кто-нибудь осмелился их угадать или, еще менее, рассуждать о том, что он чувствует и чего боится; а между тем его слуги зорко наблюдали за ним, следили за его душевной борьбой и толковали об этом в людской. И в то время, как он считал себя в безопасности от вторжения в его личную жизнь чужих людей, Томас говорил Джейн, повару, буфетчику, горничным и лакеям, что, по его мнению, старик все думает о внуке и предполагает, что мальчик вряд ли сумеет с честью носить свою фамилию.
— А кто же виноват в этом, — прибавлял Томас, — кроме старого лорда? Чего можно ожидать от ребенка, воспитанного в какой-то там Америке?
И пока почтенный мистер Мордант проходил под высокими деревьями к дому, он вспомнил, что ожидаемый наследник только накануне прибыл в замок, что, по всей вероятности, тайные опасения графа оправдались и он теперь в порыве гнева готов наброситься на первого попавшего ему под руку человека. Каково же было его удивление, когда Томас открыл дверь и до его слуха донесся звонкий детский смех.
— Два, готово! — кричал возбужденный чистый детский голос. — Видите, два!
Граф сидел в кресле, больная нога его лежала на стуле; на низеньком столике перед ним была доска с какой-то игрой; хорошенький мальчик, с веселым и оживленным лицом, стоял около него, прислонившись к здоровой ноге старика, и, смеясь, восклицал:
— Ну, теперь кончено! Вы проиграли, дедушка! Вам не повезло!
В эту минуту играющие услыхали, что кто-то вошел в комнату.
Граф поднял голову и по привычке сердито сдвинул брови; но пастор все-таки заметил, что взгляд, брошенный на него, не был так суров, как обыкновенно, и что он как будто забыл рассердиться.
— А, это вы? — сухо сказал он, но все же довольно учтиво подал ему руку. — Здравствуйте, Мордант, как видите, я нашел себе новое занятие!
Говоря это, старый граф положил руку на плечо Цедрика. В эту минуту в душе его шевельнулось чувство гордого удовлетворения от возможности представить мистеру Морданту такого наследника. По крайней мере, в глазах его промелькнуло нечто вроде удовольствия в ту минуту, когда он слегка выдвинул мальчика вперед.
— Вот новый лорд Фаунтлерой, — сказал он. — Фаунтлерой, это священник нашего прихода мистер Мордант…
Фаунтлерой внимательно посмотрел на него и подал ему руку.
— Очень рад с вами познакомиться, сэр! — произнес он, стараясь в точности припомнить те слова, какие обыкновенно употреблял мистер Гоббс, когда церемонно приветствовал новых покупателей. Цедрик сознавал, что со священниками надо быть особенно вежливым.
Священник на мгновение задержал маленькую руку в своей руке и, улыбаясь, смотрел на мальчика. Цедрик с первой же минуты понравился ему. Его, как и всех, поразила не столько красота ребенка, сколько его милое, простое обращение. В каждом его слове чувствовались искренность и милая детская наивность. Глядя на мальчика, мистер Мордант совершенно забыл о графе. Ничто на свете не имеет такой силы, как доброе сердце, и хотя перед ним стоял всего лишь семилетний ребенок, однако его присутствие, казалось, освещало и согревало всю эту большую и мрачную комнату, изменяя ее обычный вид.
— Я очень рад познакомиться с вами, лорд Фаунтлерой, — сказал он. — Вы совершили далекий путь, и мы очень рады, что вы благополучно окончили путешествие.
— Да, мы долго плыли по морю, — ответил Фаунтлерой, — но Милочка, то есть моя мама, плыла вместе со мной, и мне не было скучно! Конечно, когда едешь с матерью, всегда весело, да и пароход оказался чудесный!
— Садитесь, Мордант, — сказал граф.
Тот сел и перевел взгляд с Фаунтлероя на графа.
— От всей души поздравляю вас, милорд, — горячо сказал он.
Но граф, по-видимому, не желал высказывать своих чувств и только сухо заметил:
— Он лицом похож на отца, будем надеяться, что вести себя будет лучше. — Затем прибавил: — Ну, Мордант, что скажете? Кто опять умирает с голоду?
Для начала это было не так плохо, как можно было ожидать, но мистер Мордант все же едва решился сразу приступить к делу.
— Речь идет о Хиггинсе, милорд, о Хиггинсе с Дальней фермы. Ему не повезло: он был тяжело болен осенью, а у детей скарлатина. Положим, я не могу сказать, что он очень хороший хозяин, но все же человек он честный — ему просто не везет. За ним, конечно, числится большая недоимка, и управляющий заявил ему, что если он не заплатит аренды, то должен будет очистить ферму, а это было бы большим несчастьем для семьи. Жена его заболела… Он вчера приходил ко мне с просьбой побывать у вас, милорд, и попросить отсрочки. Он надеется, если вы дадите ему время поправиться, в скором времени уплатить свой долг.
— Они всегда только надеются, — проворчал граф.
Фаунтлерой невольно подвинулся вперед; стоя между дедом и посетителем, он с напряженным вниманием слушал разговор. Он уже сочувствовал Хиггинсу, и ему хотелось узнать, сколько у него детей и как они перенесли скарлатину.
— Хиггинс весьма порядочный человек… — продолжал пастор, стараясь подкрепить свою просьбу.
— И достаточно плохой фермер, — перебил граф. — Невик говорит, что за ним всегда числятся недоимки.
— Но теперь он в большом горе. Он очень привязан к жене и детям, и если вы отнимете у него ферму, им буквально придется умереть с голоду. Он и теперь не может кормить их как надо. Двое из его детей не оправились еще после скарлатины, доктор прописывает им вино и дорогую пищу, а у него ничего нет…
При этих словах маленький лорд еще ближе подвинулся к говорившему.
— Так было с Микелем! — воскликнул он.
Граф слегка вздрогнул.
— Я про тебя и забыл, забыл, что у меня в доме появился филантроп. Кто такой Микель? — уже мягче спросил он.
— Муж Бриджет; он тоже был болен и не мог заплатить за квартиру. Помните, вы еще прислали мне денег для него…
Граф с усмешкой поднял брови и сделал легкую гримасу. Он искоса посмотрел на мистера Морданта.
— Воображаю, какой из него выйдет помещик, — сказал он. — Я велел Хевишэму дать ему денег на удовольствия, а удовольствием для него оказалось — раздать деньги нищим.
— Совсем не нищим, — с живостью возразил Фаунтлерой. — Микель — отличный каменщик, и все они вообще хорошие работники…
— Ну, конечно, не нищие! Отличные каменщики, чистильщики сапог, торговки яблоками…
Говоря это, граф пристально посмотрел на мальчика, и в голове его вдруг промелькнула мысль.
— Подойти-ка сюда, — сказал он внуку.
Фаунтлерой подошел, стараясь не задеть больной ноги деда.
— Что бы ты сделал на моем месте? — спросил граф.
Надо признать, мистер Мордант испытывал в эту минуту довольно странное ощущение. Будучи мыслящим человеком и проведя много лет в поместье Доринкорт, он знал всех фермеров и поселян — богатых и бедных, трудолюбивых и ленивых, честных и нечестных, и ясно представлял себе, какая большая власть делать добро или творить зло достанется впоследствии этому маленькому мальчику, который стоял теперь здесь, широко раскрыв свои темные глаза и засунув руки в карманы. И он думал также и о том, что эта громадная власть может быть по капризу гордого и самонадеянного человека передана ему теперь; и если детская душа не великодушна и не искренна, то, возможно, это худшее из того, что могло случиться — и не только для других, но и для самого ребенка.
— Ну, что же ты сделал бы? — повторил старый граф.
Фаунтлерой положил руку на колено старика и самым доверчивым тоном ответил:
— Если б я был очень богат и не был маленьким мальчиком, я оставил бы ферму за Хиггинсом и дал бы ему денег на лекарство. Но я еще мальчик… — Однако после минутной паузы лицо его вдруг просияло, и он воскликнул: — Да вы ведь можете сделать все, что хотите, не правда ли?
— Гм! — промычал граф, но, видимо, не рассердился. — Ты так думаешь?
