Фрэнсис Бёрнетт - Маленький лорд Фаунтлерой
— Гм! — промычал граф, но, видимо, не рассердился. — Ты так думаешь?
— Конечно, вы можете помочь всякому. А кто такой Невик?
— Мой управляющий. По правде сказать, он не пользуется большим расположением моих фермеров.
— Вы сейчас напишете ему письмо? — спросил Фаунтлерой. — Я принесу вам перо и чернила и сниму со стола игру.
По-видимому, ему ни на минуту не приходило в голову, что Невику могут позволить применить самые строгие меры.
Между тем граф продолжал смотреть на внука и наконец спросил:
— Умеешь ли ты писать?
— Умею, но не очень хорошо.
— В таком случае, очисти стол и принеси листок бумаги, перо и чернила.
Любопытство священника с каждой минутой возрастало. Мальчик проворно исполнил приказание деда. В минуту были принесены лист бумаги, большая чернильница и перо.
— Готово! — весело сказал он. — Теперь вы можете писать.
— Ну нет, писать буду не я, а ты.
— Я?! — воскликнул удивленный Фаунтлерой. — Я должен написать? Но я не всегда пишу правильно, когда у меня нет словаря и никто мне не говорит, как надо…
— Сойдет! Хиггинс не будет в претензии на твои ошибки. Филантроп не я, а ты. Обмакни перо.
Фаунтлерой опустил перо в чернильницу и уселся поудобнее, склонившись к столу.
— Что писать? — спросил он.
— Пиши, чтобы Хиггинса оставили пока в покое, и подпишись: «Фаунтлерой».
Фаунтлерой снова опустил перо в чернила и стал медленно и серьезно чертить буквы на бумаге; он старался изо всех сил и через несколько минут со слабой улыбкой, смешанной с опасением, передал оконченное письмо дедушке.
— Так ли я написал?
Граф посмотрел на письмо и слегка усмехнулся.
— Хиггинс найдет его вполне удовлетворительным.
С этими словами он передал письмо священнику, который прочел следующее:
«Дорогой мистер Невик, пожалуйста, оставьте пока в покое мистера Хиггинса, чем обяжете уважающего вас Фаунтлероя».
— Мистер Гоббс всегда подписывал так свои письма, — объяснил маленький лорд, — и я написал «пожалуйста», потому что, мне кажется, так будет учтивее. Не знаю только, правильно ли я написал?
— Не совсем, — ответил граф, — в словаре некоторые слова пишут иначе…
— Вот этого я и боялся! — воскликнул Фаунтлерой. — Мне следовало бы спросить! Когда в слове больше двух слогов, я всегда ошибаюсь. Лучше в таких случаях смотреть в словарь. Дайте, я перепишу.
И он стал переписывать письмо, спрашивая у графа в сомнительных случаях, как надо писать.
Когда письмо, наконец, было окончено, священник взял его с собою. Первое знакомство с маленьким лордом оставило в нем самое приятное впечатление — чувство, которого мистер Мордант никогда не испытывал после своих посещений замка графа Доринкорта. Маленький лорд проводил его до дверей и воротился к деду.
— Могу ли я теперь идти к маме, она, должно быть, ждет меня.
Граф помолчал с минуту.
— Хорошо, но прежде пойди в конюшню: там что-то есть для тебя. Позвони.
— Простите, я вам очень благодарен, — сказал, краснея, Фаунтлерой, — но я лучше посмотрю завтра. Она, наверно, уже давно поджидает меня.
— Прекрасно, — проговорил граф, — я велю заложить экипаж. — Затем сухо прибавил: — Я сперва хотел тебе показать пони.
— Пони? — переспросил, затаив дыхание, мальчик. — Чей же это пони?
— Твой…
— Мой… Мой?.. Как игрушки в моей комнате?
— Да. Не хочешь ли взглянуть на него? Не велеть ли привести его?
Щеки Фаунтлероя краснели все сильнее.
— Я никогда не думал, что у меня будет пони. Как Милочка обрадуется… Вы столько мне дарите!
— Ну, что же, хочешь видеть лошадку?
Маленький лорд вздохнул:
— Очень хочу! Так хочу, что даже не терпится… Но боюсь, уже поздно.
— Ты можешь съездить к матери после обеда, — сказал граф, — разве нельзя подождать?
— Нет, нельзя, мама ждет меня целое утро, и я все это время думал о ней.
— Вот как! Ну, в таком случае позвони!
Старик поехал вместе с внуком, но, проезжая под тенью больших деревьев, упорно молчал, зато Фаунтлерой, не умолкая, расспрашивал деда про пони: какой он масти, каких лет, какого роста, как его зовут и рано ли можно будет завтра увидеть его.
— О, как Милочка будет рада! Как она будет вам благодарна за вашу доброту ко мне! Она знает, что я всегда очень любил пони, но, конечно, мы никогда не надеялись, что у меня будет собственная лошадь. В Нью-Йорке у одного мальчика с Пятой авеню тоже был пони, и он каждое утро катался, а мы только издали смотрели и любовались им.
Цедрик откинулся на подушки кареты и несколько минут с восторгом смотрел на деда.
— Я думаю, вы самый лучший человек в мире! — воскликнул он наконец. — Вы всегда делаете только добро и думаете о других, разве не правда? Милочка говорит, что это и есть настоящая доброта — не думать о себе и заботиться о других. Вот вы совсем такой.
Граф был так поражен этой неожиданной характеристикой, что решительно не знал, что сказать. Он чувствовал, что ему надо подумать, прежде чем ответить. Странно было слышать из уст ребенка, как все его эгоистические дурные намерения вдруг получили другую окраску и превращались чуть ли не в добродетель.
А Фаунтлерой продолжал восторженно глядеть на деда своими большими невинными глазами.
— Подумайте только, — продолжал он, — скольких людей вы сделали счастливыми. Микеля, Бриджет и десять человек их детей, торговку яблоками, Дика, мистера Гоббса, мистера Хиггинса, мистера Морданта — он ведь тоже был рад, — меня и Милочку. Я нарочно сосчитал по пальцам и в уме — оказалось целых двадцать семь человек, а это очень много — двадцать семь!
— И ты находишь, что именно я сделал их счастливыми? — спросил граф.
— Ну, конечно, вы, — ответил Фаунтлерой. — Знаете, — прибавил он с некоторым замешательством, — люди иногда очень ошибаются насчет графов, когда не знают их лично. Вот, например, мистер Гоббс. Я хочу ему написать по этому поводу.
— Какого же мнения мистер Гоббс о графах? — спросил старый лорд.
— Он говорит, что все они страшные деспоты и вообще дурные люди. И что он ни одному из них не позволит даже войти к себе в лавку. Вы не сердитесь на него. Все это он говорил только потому, что лично не видел ни одного графа, а только читал о них в книгах. Но если бы он знал вас, то переменил бы свое мнение о графах. Вот я ему напишу о вас…
— Что же ты ему напишешь?
— Напишу, — сказал мальчик, горя энтузиазмом, — что вы самый лучший человек в мире, что вы всегда заботитесь о других и стараетесь сделать их счастливыми и… и что я желаю быть похожим на вас, когда вырасту…
— На меня? — переспросил граф и пристально поглядел на милое личико внука. Краска стыда в первый раз покрыла его морщинистое злое лицо. Он невольно отвел глаза и стал смотреть на развесистые деревья, ярко освещенные солнцем.
— Да, на вас, — подтвердил Фаунтлерой, — я, может быть, не такой добрый, но я постараюсь.
Экипаж между тем катился по величественной аллее, под сенью прекрасных тенистых деревьев. Мальчик снова увидел те чудесные места, где росли высокие папоротники и синие колокольчики. Он снова увидел оленей, следивших испуганными глазами за экипажем, видел шныряющих повсюду кроликов, смотрел, как поднимались из кустов куропатки, — и все это показалось ему еще более прекрасным, чем в первый раз. Сердце его переполнилось счастьем и радостью.
Но старый граф видел и слышал совсем другое, хотя тоже смотрел по сторонам. Перед ним быстро пронеслась вся его долгая жизнь, не знавшая ни добрых дел, ни великодушных мыслей. Пронеслись годы, в течение которых молодой, полный сил, богатый и могущественный человек тратил свою молодость, здоровье и богатство на одни лишь удовольствия, праздно убивая время. Он видел, как к этому человеку подошла старость, и вот он остался среди всего своего богатства одинокий, без истинных друзей. Все ненавидят его, боятся и сторонятся, и хотя и льстят ему, и раболепствуют перед ним, но совершенно равнодушны к тому, жив он или умер, поскольку не ждут выгод от его смерти. Он смотрел на раскинувшиеся кругом владения свои — и он знал, чего не знал Фаунтлерой: как обширны они и какое богатство они собой представляют, как много людей на этой земле зависит от него. И он знал также, — и это опять-таки было неизвестно Фаунтлерою, — что во всех этих домах, зажиточных и бедных, нет, вероятно, ни одного человека, как бы ни завидовал он его богатству, знатности и могуществу и как ни хотел обладать ими, который хотя бы на мгновение подумал назвать его «добрым» или пожелал, как это сделал простодушный мальчик, походить на него.
До настоящей минуты граф не обращал решительно никакого внимания на то, что говорили о нем люди. Он интересовался только самим собою, и наивное желание внука быть похожим на него показалось ему до такой степени необыкновенным, что он невольно спросил себя: является ли он в действительности человеком, которого можно принять за образец…
