Дэвид Алмонд - Меня зовут Мина
— Лично я предпочитаю слова. Мир сложных слов, — произнесла она, уже ненавидя себя за этот выпендрёж.
На самом деле она прекрасно знала роман, который Малкольм держал в руках, и он ей очень понравился. Но её почему-то подмывало болтать невесть что, хвастаться и доказывать, что она не такая, как все.
— Многоступенчатые предложения, — сказала она. — Абзацы, главы…
— Ох, Мина! — Мама вздохнула.
Малкольм закрыл книгу.
— Очень интересно, Мина! — воскликнул он. — Может, порекомендуешь нам какие-то книжки? — А потом он обратился к маме: — Миссис МакКи, если вы не против, доверьте Мину нам…
— Да-да, конечно.
Мама обняла Мину. Пожелала ей хорошо провести время. Обещала вернуться за ней во второй половине дня.
Когда она ушла, Мине захотелось расплакаться, точно крошке-дошкольнице, Захотелось крикнуть вслед маме: «Забери меня отсюда! Мамочка! Забери меня с собой!» Но она не плакала и не кричала, а просто стояла как столб. Молча. Потерянно.
Один за другим прибывали дети. Учебный день начался.
Был там мальчик Уилфред — мрачный, насупленный. Он ни на кого, кроме Малкольма, не смотрел и постоянно грыз ногти — хотя грызть там было уже нечего. Под корень сгрыз. Ещё у него не было двух передних зубов. От него пахло псиной.
Была там Алиша. Она сразу полюбила Мину и целый день сидела возле неё как приклеенная. Алиша напоминала маленького зверька. У неё чуть-чуть, почти незаметно, дрожали руки. Глаза она прятала под чёлкой. И вообще она всё время наклоняла голову вперёд, так что волосы, точно занавес, закрывали лицо. Говорила она только шёпотом, с придыханием: «Ты мне так нравишься, Мина… Можно, я с тобой в столовой рядом сяду, Мина?» Иногда Мина слышала, как она тихонько мычит или напевает — что-то медленное, плавное. Но в основном Алиша молчала.
Ещё там был Круч, тощий паренёк с исцарапанными руками, одетый во всё зелёное.
— Чёртовы розы, Малкольм, — сказал он. — Шипы как хреновы ножи, Малкольм, И ежевика, мать её… Тоже, блин, колется. — Он улыбнулся Мине. — Раны из моего грёбаного сада, Нина.
— Мина, — поправил Малкольм и подмигнул Мине. — Наш Круч крут: он хочет создать самый красивый на земле сад. Но другая его цель — ввернуть в каждое предложение скверное слово.
— Ты, блин, прав, Малкольм, — сказал Круч. — Писать вообще не умею, даже чтобы спасти свою грёбаную жизнь, но насчёт ругнуться я виртуоз… И с искусством, мать его, на «ты»…
Он приподнял рубашку. Вся грудь оказалась в татуировках: кусты, деревья, цветы, бабочки, птицы.
— Это, чтоб его, только начало. Я выращу на ногах лес, возведу на спине горы, а на лбу нарисую небо. В алмазах, блин.
Готовясь сюда идти, Мина клялась себе сдерживаться. Ничто и ни за что не вышибет её из равновесия! Но, увидев столько тату, она не выдержала:
— Ого! Ты же ещё маленький!
Выпалила и сама себе удивилась.
— Ага, малолетка. А наколки мне давно сделали, ещё двенадцати лет не было, Дядя Эрик классный художник, мастер тату. Его за мои наколки сначала хотели в тюрягу упечь, но не стали, потому что у меня, кроме него, нет родни. Но мне он больше татушек не наколет, нельзя. Пока шестнадцать не исполнится. Тогда весь раскрашусь. — Он опустил край рубашки. — Мы испоганили этот хренов мир, Мина. Жжём его, взрываем, разрушаем. Всё вокруг убиваем. Скоро ничего, блин, прекрасного в нём не останется. А на мне останется, слышь, Мина! Буду памятником всему, что стёрлось, ко всем чертям, с лица Земли.
— Он не такой уж пессимист, просто прикидывается, — Малкольм усмехнулся. — Иначе зачем этот сад-огород городить?
— Для любви, — отозвался Круч.
— Чёртовой? Или хреновой? — уточнил Малкольм.
— Для обеих. — Круч взглянул на Мину. — Как тебя сюда занесло?
Мина пожала плечами.
— А тебя?
— Так я ж, блин, объяснил! Какой смысл таскаться в школу, когда надо сад сажать?
— Раз так, сюда зачем ходишь?
— Тусуюсь. С дружбанами. Вот Малкольм мне дружбан. И Уилфи тоже.
Уилфред зыркнул на него исподлобья. По-волчьи оскалился. Круч упреждающе поднял руку.
— Охолони, — сказал он. — Ты мне дружбан, малец. Хочешь ты этого или нет.
Уилфред всё сверлил его глазами — вот-вот растерзает. Дружбан из него явно никакой. И ничей.
Круч подмигнул Мине и шепнул;
— Он сейчас на таблетках — не сорвётся.
— На таблетках?
— Ага. Меня тоже хотели на них подсадить. Фигушки. Я так и сказал: таблетки? Ни за какие шиши!
Мине, как ни странно, вдруг захотелось стать его дружбаном. Объяснить, как её сюда занесло. Послушать про татуировки и про сад. Спросить, как, познавши счастье в поднебесье, птица может петь в клетке. И рассказать про щеглов: что если увидишь стайку щеглов — тебя ждёт счастье. Ещё надо рассказать ему об играх в слова и о том, что раньше она писала слова прямо на себе — на ладонях, на коленках. И что её тоже хотели подсадить на таблетки. Но она промолчала. Как гордячка недоделанная. Отвернулась от Круча, повернулась к Алише, а та — не переставая мычать свою песенку — радостно вскинулась, улыбнулась и погладила её локоть.
— Так, — произнёс Малкольм. — Время на познакомиться-подружиться истекло. Вас ждёт математика. Прости, Круч. Чёртова математика.
Они сидели за партами и вписывали ответы в раздатки. Кроме Малкольма, в классе работали помощницы, Хлоя и Джо. Хлоя села рядом с Миной и помогала ей решать примеры.
7 x 6 — то же самое, что 6 x __
123 x 9 — то же самое, что 9 x ___
Легкотня. Тут Уилфред заорал и швырнул ручку о стену, через весь класс. Затем вскочил и, размахивая кулаками, бросился к окну. Малкольм мягко отвёл его назад, за стол. Потом Мина слушала, как Круч отвечает устно, довольно лихо, а Малкольм записывает его ответы. Алиша сидела возле Мины и нашёптывала ей в ухо, какие же трудные всегда попадаются примеры. Мина помогла ей и увидела, как — постепенно, вместе с решением — у соседки высыхают слёзы и проступает улыбка. А ещё она заметила на руках у Алиши, повыше запястья, шрамы. И легонько провела по одному из них пальцем. Алиша вздрогнула и прошептала:
— Мина, я раньше себя всё время резала. Ножиком. Но уже всё… перестала…
Мина посмотрела сквозь Алишину чёлку ей в глаза. И захотела рассказать этой девочке, как сидела однажды у себя на дереве, вырезала слова на коре и вдруг положила нож себе на руку. Лезвие холодило кожу. И ей ужасно, ужасно захотелось вырезать на себе слово… Но Мина промолчала. Алиша печально улыбнулась.
— Смысл всё-таки есть… — прошептала она. — Я нашла.
— Я тоже, — шёпотом ответила Мина. — Давай примеры решать.
Мине пришлось ещё не раз помочь Алише с математикой. В промежутках она окидывала взглядом людей, с которыми её свела судьба. Отверженные. Их тут собрали и не отвергают, их принимают — ну да, как отверженных. И ей что-то про них понятно. Вот ведь странность какая! Все они, эти дети, куда-то не вписались, им было трудно — и на них навесили клеймо «трудные». Но здесь, в этом месте для трудных, их приняли, и они сюда вроде как вписались. И на несколько часов в день перестали быть трудными. Или нет? Так или иначе — они вписались. А рядом, в соседних комнатах, ещё дети. И ещё, и ещё. Дерзкие, дёрганые, баламутные, затюканные, перепуганные. Дети с проблемами, болью, тоской. Она думала о них неотступно, хотя старалась не думать. Неужели она узнаёт в них… себя? Нет, нет, она не такая, и вообще — хватит думать.
На обед она ела макароны с сыром и шоколадный пирог. Гуляла с Алишей на солнышке, на огороженной забетонированной площадке. Стояла у забора и смотрела на город. Вон там, в той стороне, — её дом. Интересно, где сейчас мама? Что делает? А что станется с нашим миром? Круч сказал, что мира скоро вообще не будет. Неужели он прав? Но как это возможно? Конец всего? Пустота? Да, наверно, это произойдёт, но как-то иначе, Допустим, люди вымрут, как динозавры. Города превратятся в руины, в пыль. Человеческое племя выстроило для себя рай, а потом его разрушит. Но кто-то наверняка выживет. Наверняка.
Над ней летали птицы — воробьи, зяблики, вороны, — прекрасные существа с полыми костями. С виду хрупкие, но на самом деле очень сильные и храбрые. И людей они переживут, как пережили динозавров. Будут летать, вить гнёзда, петь песни, откладывать яйца, выкармливать птенцов на руинах наших городов и в буйно цветущих лесах и полях. А вокруг будет расти новый, дикий мир. И наши птицы станут предками каких-нибудь изумительных существ, которых мы даже вообразить не можем. Мина представила этот будущий мир, этот рай, населённый удивительными, похожими на птиц существами. Хорошо, пусть будет так!
Подошёл Малкольм. Какое настроение? Отличное. Он сказал, что, когда закончится перемена, они будут писать рассказы. Ведь ей, кажется, это нравится? Она пожала плечами и промолчала. Потом он сказал, что у него есть тайна, о которой ещё никто-никто не знает. Он написал роман и теперь пытается его издать. Он признался, что это очень страшно — словно выставляешь себя голым перед всем миром. Кажешься себе маленьким и глупым.
