Лидия Чарская - Юркин хуторок
Вот он еще раз вздрогнул и, закатив глазки, затих без движения.
— Мой бедний друг! Мой бедний попагайчик! — воскликнул Фридрих Адольфович с тоской и выбежал из комнаты с птицей на руках…
— Кто это плачит? Юрик, ви? — раздался среди ночной тишины голос Фридриха Адольфовича.
Не получая ответа, он тотчас вскочил с постели и, подойдя к кроватке Юрика, с озабоченным видом наклонился над мальчиком. Вмиг две горячие детские ручонки схватили его руку и поднесли к губам, обливая ее слезами.
— Фридрих Адольфович! Милый, дорогой Фридрих Адольфович! — вырвалось с рыданьем из груди Юрика. — Я, негодный, гадкий, скверный мальчишка, но я даю вам слово исправиться! Я не буду больше! Никогда в жизни не буду! О, как я был зол! Как много неприятностей причинил я вам! Простите меня! Ради Бога простите! Или нет, не прощайте лучше! Сердитесь на меня! Браните меня, только не уезжайте от нас! Пожалуйста, не уезжайте! Дайте мне возможность загладить все мои ужасные проступки перед вами, доказать вам, что я глубоко раскаиваюсь за них! Вы не уедете, нет? Умоляю вас, скажите.
— О, дитятко мое! — произнес растроганным голосом добрый Гросс и крепко обнял и поцеловал мальчика.
— Не целуйте меня! Я не стою ваших ласк… Вы добрый, хороший, а мы дурные и гадкие, — все еще плача, шептал Юрик. — Но теперь я исправлюсь и братьям велю быть иными… то есть Сереже… Бобка и без того лучше нас всех… И Мае скажу… Ах, зачем, зачем я не стал хорошим раньше — тогда бы бедный попка остался жив!
— Мальшик мой дорогой, — произнес Фридрих Адольфович, глубоко растроганный его словами, — если смерть попагайчика помогиль исправить тебе твой характер и перестать делать злой шалости, то пускай умер попагайка и я вместо ево нашел хорошего друга в моем мальшике. Не так ли?
— О, да! Друга, именно друга! — вскричал Юрик с горячностью. — Но вы не уедете от нас, ведь нет? Милый, дорогой, хороший Фридрих Адольфович.
— Нет, нет, никуда я не буду уехаль от тебе! — произнес последний ласковым голосом. — Ведь я любиль всех вас! Я знал, что ви хотя и большой шалюни, но добрый, сердечный дети. И я шастлив, что не ошибся.
В эту ночь Юрик уснул крепким и сладким сном на руках своего нового друга Фридриха Адольфовича.
ГЛАВА 6
Нежданный гость. Маленький герой. Праздник на хуторе. Неожиданное счастье
Юрик сдержал свое слово: и он, и его братья теперь решили всячески ублажать и радовать добряка Гросса. Хотя Юрик еще не выздоровел вполне и оставался в постели, но старался всеми силами облегчить доброму Гроссу его уход за ним. Капризы и требования Юрика разом прекратились, и из упрямого, настойчивого и требовательного больного он превратился в трогательно покорного ребенка. Бобка и Сережа, видя такое смирение со стороны своего «главаря» Юрика, стали, по своему обыкновению, подражать ему во всем.
— Чтой-то наши сорванцы словно угомонились? — недоумевала няня Ирина Степановна, подозрительно поглядывая на детей.
Однажды утром мальчики сидели на своем любимом месте в саду под старой липой; тут же подле них лежал и Юрик, вынесенный на солнышко вместе со своей постелью.
Фридрих Адольфович рассказывал по обыкновению одну из своих интересных сказок, которых он знал бессчетное количество, когда неожиданно по дороге за оградой сада застучали копыта лошадей, и коляска, запряженная взмыленной тройкой, остановилась у ворот усадьбы.
— Это папа вернулся с поля! — вскричал Бобка.
— Нет, не папа, папа поехал в бричке, а это чужой экипаж, да и лошади чужие, — возражал ему Сережа.
Юрик, поднявшись на локте, старался разглядеть находившегося в коляске господина.
Вот незнакомый господин вылез из коляски и вошел в ворота. Это был еще молодой человек с загорелым лицом, с черной бородкой, одетый в изящный дорожный костюм, с сумкою через плечо, какие обыкновенно носят путешественники.
Едва только незнакомец успел приблизиться к скамье под липой, как Фридрих Адольфович вскочил со своего места и с громким радостным криком обнял приезжего.
— Витенька мой! Князенька мой! Дрюшочек мой! Не обмануль, приекаль! — лепетал он, чуть не плача от радости и целуя молодого человека.
Вновь прибывший казался не менее растроганным, нежели Фридрих Адольфович. Он ласково трепал по плечу Гросса, называл его «милым Фриценькой» и смотрел на него радостными, счастливыми глазами. Потом, когда первый порыв восторга понемногу утих, господин Гросс подвел незнакомца к детям и проговорил дрожащим от волнения голосом:
— Вот, Витенька, мой новие воспитанники! Полюбите их, если можно!
Князь Виталий (это был он) перецеловал всех трех мальчиков Волгиных.
— Очень рад, очень рад познакомиться, — говорил он любезно, сияя своими добрыми темными глазами и милой, ласковой улыбкой.
Вскоре затем приехал Юрий Денисович с поля и очень обрадовался при виде гостя.
— Мы так много слышали о вас хорошего от Фридриха Адольфовича, — проговорил он любезно, — что уже успели полюбить вас заочно!
За обедом князь Виталий рассказывал, как он учился за границей, жил там все эти шесть лет. Говорил о своем отце, который ждет его в Париже.
— Разве вы не надолго к нам приехали? — спросил Юрий Денисович молодого князя.
— О, это будет зависеть от моих дел, — ответил тот и, незаметно переглянувшись с Фридрихом Адольфовичем, остановил взгляд на слепой Лидочке.
Вообще Сережа и Бобка заметили сразу, что гость подолгу смотрел на их слепую сестрицу, точно изучая ее лицо.
После обеда Фридрих Адольфович, гость и хозяин дома выслали детей из столовой и, плотно закрыв двери, о чем-то долго и тихо совещались.
Мальчики побежали к Юрику, обедавшему у себя, лежа на постели в детской, и таинственно сообщили ему об этом.
Юрик долго ломал голову, о чем бы могли так долго говорить старшие, но ничего не мог придумать на этот раз.
Одна только слепая Лидочка, казалось, мало обращала внимания на то, что вокруг нее происходило. Она после обеда тихонько побрела на свое излюбленное место под старой липой, где погрузилась в задумчивость по своему обыкновению, чутко прислушиваясь к пению птичек и трескотне кузнечиков, прыгающих в траве.
Девочка сидела так довольно долго, до тех пор, пока не послышались шаги на дорожке и ласковый голос отца не окликнул ее:
— Ты здесь, моя деточка? А мы с князем искали тебя повсюду. И нежная отцовская рука легла на золотистую головку слепого ребенка.
— Вы ничего не видите, дитя мое? — спросил ее ласковый голос молодого доктора. — Но ведь было время, когда вы видели природу и любовались ею?
— Да! Но это было так давно! — произнесла со вздохом Лидочка. — Теперь я начинаю уже позабывать ее немного, и что бы я ни дала на свете, чтобы увидеть ее снова!
— И вы увидите ее с Божьей помощью, дитя мое! — произнес с уверенностью князь Виталий. — Ведь вы позволите мне подлечить ваши больные глазки? Вы согласитесь перенести неприятную, тяжелую операцию, чтобы потом быть здоровой и зрячей, как другие дети?
— О да, я сделаю все, что хотите, — произнесла горячо слепая, — только верните мне зрение, добрый доктор!
— Отлично! — произнес дрогнувшим голосом князь. — Завтра вы с папой переселитесь со мной в город, и мы начнем ваше лечение. Но не говорите ни слова об этом братьям. Я верю, что с Божьей поиощью лечение удастся, и твердо надеюсь на Его помощь, но лучше, если никто из детей не будет знать об этом до поры до времени…
— Я сделаю так, как вы хотите! — произнесла маленькая слепая с трогательной покорностью в голосе.
В тот же вечер детям было объявлено, что их отец и Лидочка уезжают в город, где у Юрия Денисовича накопилось много дел по хутору. А наутро, нежно перецеловав своих сыновей, Юрий Денисович поручил их всех надзору Гросса и нянюшки, обещав вернуться через неделю и прося Фридриха Адольфовича ежедневно писать ему в город о здоровье и времяпрепровождении сыновей.
Когда коляска, принадлежащая Волгиным, с сидящими в ней отцом и дочерью мягко покатилась по дороге из хутора, из-за лесной опушки показалась легкая бричка, в которой сидел князь Виталий, и присоединилась к хуторской тройке.
* * *В лесном домике праздновалось рождение Дмитрия Ивановича. Мая задолго до дня семейного праздника прибежала на хутор, чтобы пригласить детей Волгиных провести в лесу целый день. Но оставить дома без себя Юрика на такой долгий срок Фридрих Адольфович никак не мог решиться. И потому, пообещав Мае прийти к ним попозднее под вечер, он целый день посвятил больному. Тотчас же после обеда Фридрих Адольфович попросил нянюшку занять его место около постели Юрика, а сам поспешил с двумя его братьями в лесной домик. Юрик остался с Ириной Степановной. Ему казалось очень скучным лежать в постели. Пока было еще светло, мальчик читал книжки, но когда понемногу стало смеркаться (августовские сумерки наступают рано), Юрик начал заметно тосковать.
