Софья Могилевская - Марка страны Гонделупы
– Честное благородное…
– Нет, тут нужна настоящая клятва. Повторяй за мной… – И Лёва начал говорить медленным зловещим голосом: – Пусть меня убьёт гром…
– Лёва, – Петя с робостью попытался поправить Лёву, – мама говорила: гром никогда не убивает, а только молния…
Глаза у Лёвы вдруг стали злыми, и он процедил сквозь зубы:
– Если я говорю гром – значит, гром! И не смей со мной спорить. Понял? Ну, повторяй!
Петя был окончательно уничтожен. Он стоял перепуганный, крепко вцепившись руками в свой портфельчик и открыв от волнения круглый рот.
– Повторяй! Пусть меня убьёт гром… Гром, а не молния.
– …гром, а не молния… – покорно повторил Петя.
– …если я хоть одному живому скажу…
– …живому скажу…
– …о великой и страшной тайне…
– …великой и страшной тайне… – повторял Петя дрожащим голосом, но замирая от любопытства.
– Теперь слушай!
Петя насторожился и отвернул край шапки-ушанки, чтобы не пропустить ни слова. Лёва наклонился к его уху, и Петя замер.
– Нет! – Лёва резко от него отодвинулся. – Нет! Тут нельзя. Могут услыхать.
Петя оглянулся. Воскликнул:
– Лёвочка, никого же нет… только забор!
– Забор?! – Лёва значительно хмыкнул. – Вот именно забор! А у забора, по-твоему, не могут быть уши? Понятно? Нет, тут невозможно. Завтра на катке, вот что!
– Ладно, – прошептал Петя, не спуская восторженных глаз с Лёвы.
Он был покорён. Покорён окончательно, бесповоротно и на веки вечные. Что там Кирилка с Вовкой! Прежние друзья были забыты теперь уже навсегда!
Иметь такого друга! Смелого. Умного. Пятиклассника. Отличника. С такой коллекцией марок. Да ещё в придачу с хоккейными коньками. Кому не лестно иметь такого друга!
И главное, тайна… Какую страшную и великую тайну он узнает завтра?
Весь вечер Петя думал о Лёве и мечтал о завтрашнем катке. Когда, сделав уроки, мальчики уходили домой, Вовка неожиданно спросил:
– Пётр, даёшь завтра каток? Я, ты, Кирилка… – Но Петя холодно ответил:
– Мы идём с Лёвой.
– Вот и отлично, – вмешалась мама, – будете кататься вчетвером.
– Нет, – сказал Петя, как ножом отрезал, – я пойду с Лёвой. Кирилка и Вова пусть идут без меня.
– Как тебе не стыдно! – рассердилась мама.
– Вот ещё! – тоже сердито проговорил Петя. – Как ты не понимаешь? У Лёвы хоккейные, у меня «динамы», а у Вовы какие-то «снегурки». У Кирилки же ничего нет… И потом, нам нужно с Лёвой кое о чём поговорить.
Вовка покраснел, исподлобья взглянул на Петю и закусил губы.
У Кирилки обиженно дрогнули ресницы, и он, по своему обыкновению, вздохнул.
Когда мальчики вышли на улицу, Вовка сказал:
– К Петьке больше ни ногой. – Кирилка спросил:
– А уроки вместе?
– Пусть думает что хочет, – продолжал Вовка.
– Его мама такая добрая, – печально прошептал Кирилка.
– Пусть думает что хочет…
Но Петя думал только о Лёве и о тайне. Скорей бы наступило «завтра». Какую тайну, великую и страшную, ему поведает Лёва?
Подошла мама, положила ему на плечо руку:
– Петя, давай поговорим…
– Мама… – Голос у Пети был чужой, далёкий. Он слегка отстранился. – Я возьму напильник, подточу коньки. Можно?
Мама ничего не ответила и ушла в другую комнату. Ей стало очень грустно и очень обидно. А Петя, всегда такой внимательный, этого и не заметил.
Если выйти из калитки, в школу нужно идти направо, на каток – налево. И туда и сюда всё время по тротуару, не переходя дороги. В оба эти места Петя ходил самостоятельно.
Каток находился в парке их заводского клуба.
Весной, в мае, в парке цвели каштаны, и воздух тогда казался густым от солнечных лучей, запаха цветов и пчелиного жужжания. А потом зацветала белая акация. Её лепестки падали вниз, как хлопья снега, а пчёлы просто кишмя кишели вокруг тяжёлых и пахучих цветочных гроздей.
Летом же на каштанах висели твёрдые зелёные орехи. На них были преострые шипы. Орехи можно было подбирать под деревьями, а ещё лучше сбивать палкой, когда поблизости не было сторожа. Такими орехами мальчики играли в войну и в охоту. Но если случайно орех попадал в лоб – вскакивала шишка величиной с двухкопеечную монету.
А зимой в парке было тихо и снежно. Даже главная аллея, прямая и широкая, была завалена снегом. На каток ходили узкой дорожкой, протоптанной между сугробами. Эта дорожка шла под безлистыми теперь каштанами и вела как раз к раздевалке. На раздевалке был красный флаг и очень сильный громкоговоритель.
Два электрических фонаря качались между столбами, стоявшими на катке. И когда ветер дул посильнее, казалось, будто весь каток, со всеми людьми, чуточку покачивается, словно палуба огромного ледяного корабля.
Со всех четырёх сторон каток окружали крутые горы снега. Дальше стояли мохнатые сосны. А ещё дальше, за соснами, казалось, ничего нет, кроме темноты и галок.
Петя с Лёвой уже пробежали три круга, но Лёва и словом не обмолвился о своей тайне.
Петя ждал-ждал, терпел-терпел и наконец не выдержал.
– Лёва, – шепнул он, когда на секунду они приостановились, – когда же?
У Лёвы непонимающие глаза. Петя прошептал ещё тише:
– Про тайну…
Лёва бросил на Петю быстрый, как говорится, насквозь пронизывающий взгляд.
– Ты ведь обещал на катке, – продолжал шёпотом Петя.
– Сейчас нельзя. Могут услышать, – ответил Лёва. – Музыка заиграет – вот тогда.
И они снова покатили по круговой дорожке.
Вообще Лёва зря хвалился своими хоккейными коньками. Он катался ничуть не лучше Пети и намного хуже Вовки. В два счета Вовка перегнал бы Лёву на своих «снегурочках». Да ещё как!
Хорошо, когда навстречу ветер! Мчишься вперёд, глотаешь свежий морозный воздух, и кажется – нет ничего вкуснее этого воздуха. А ветер острыми ледяными иголками покалывает щёки, играет кистями шарфа да ещё в придачу безо всякой совести щиплет кончик носа.
А пробежишь часть круга, повернешься к ветру спиной, и он, озоруя, начнет пихать, толкаться. И надаёт тебе столько здоровенных тумаков, что лишь бы удержаться на ногах, лишь бы не шлёпнуться! А коньки сами скользят вперёд, будто нарочно с ветром вперегонки…
В ту самую минуту, когда из трёх репродукторов – одного над раздевалкой и двух на столбах – разом рявкнула музыка, Петя увидел Кирилку и Вовку. Оба ехали как раз перед ними.
Взявшись за руки, они, подпрыгивая, скользили двое на двух коньках.
– Не бойся… Говорю, не бойся! Со мной не пропадёшь… – изо всех сил орал Вовка, стараясь подбодрить Кирилку.
А Кирилка боязливо смеялся и всё время вскрикивал:
– Ой, не надо… Ой, не так быстро!
Они крепко сцепились красными замёрзшими пальцами. Кирилкины варежки тоже были разделены по-братски: у Вовки левая рука была в варежке, у Кирилки – правая. Им было очень весело и хорошо. И Петя с ревнивой обидой подумал, что они прекрасно обходятся и без него.
– Вот комедия! – ухмыльнулся Лёва. – А давай наскочим? Будет интересно.
– Не надо, – проговорил Петя. – Ведь Вова учит Кирилку…
– А мне какое дело! – крикнул Лёва и, сильно оттолкнувшись правой ногой, полетел прямо на мальчиков.
Петя, конечно, не мог отстать, и нехотя поехал за ним.
Наверно, Лёва очень сильно толкнул Кирилку, потому что Вова не смог его удержать. Он выпустил Кирилкину руку, и Кирилка, отлетев в сторону, прихрамывая, заковылял на одном коньке. Видно было, что он изо всех сил старается удержаться на ногах. И не может.
Он взмахнул руками, упал и поехал на животе вперёд…
– Эх, ты! – Вовка сверкнул на Петю уничтожающим взглядом. – Дрянь, вот ты кто! Больше не дружу с тобой. – И он кинулся на помощь к Кирилке.
У Пети задрожали губы.
Он, что ли, пихнул Кирилку? Он совсем не хотел, чтобы Кирилка упал. Лёва толкнул, а он-то при чём? Вот ещё новости! Чем же он дрянь, если ничуть не виноват?
– Сам дрянь! – сердито огрызнулся он. – Сам…
– Правильно! – весело крикнул Лёва. – Поехали дальше…
И они лихо покатили мимо.
Но у Пети стало так скверно на душе. Он оглянулся. Вова помогал Кирилке подняться. А тот, видно, плакал, потому что тёр ладонью глаза. Вовка же кричал им что-то вдогонку и грозил то одним кулаком, то другим.
«Мама рассердится, не буду ей рассказывать», – подумал Петя.
– Ну, – сказал он, заглядывая Лёве в глаза. – Теперь музыка.
– Можешь слушать на ходу?
– Могу.
– Ну, так знай… только не спрашивай, откуда… это тайна… Знай, у меня есть…
Трах!
Петя зацепился коньком за выбоину и со всего размаху шлепнулся об лёд.
Какая боль!
Слезы чуть не брызнули у него из глаз. Если бы мама или хотя бы Кирилка с Вовкой были рядом… можно бы заплакать. Но при Лёве… Никогда! При Лёве он потерпит.
Петя проглотил слёзы. Поднялся, потёр ушибленную коленку и дрожащим от боли голосом сказал:
– Поедем… мне… ничего.
Музыка по радио играла какой-то медленный красивый вальс. Летал снежок, похожий на лепестки белой акации. Было так хорошо, а бедный Петя совсем замучился. Он еле скользил за Лёвой. Ноги у него гудели, болела разбитая коленка, и больше всего на свете ему хотелось сейчас быть дома.
