Оскар Хавкин - Всегда вместе
Тем не менее Хромов уговаривал Кухтенкова не ходить к Владимирскому:
— Это и неправильно и бесцельно. Вы же еще ничего не выяснили. Надо вызвать ребят, выяснить дело во всех деталях, вскрыть причины. Да и Варвара Ивановна была уже у Владимирского.
— Что с ним? — быстро спросил Кухтенков.
Она пожала плечами:
— Обложили его компрессами. Охает. Но опасного — ничего.
Они прошли в учительскую. Хромов стал у печки рядом с Варварой Ивановной. Возле дверей подремывал с потухшей самокруткой в черных узловатых пальцах дед Боровиков. На диване оживленно разговаривали Татьяна Яковлевна и Овечкина.
— Я давно замечала: у Евсюкова лицо настоящего хулигана! — сказала Татьяна Яковлевна.
— Да что вы, Татьяна Яковлевна! — возразила Овечкина. — Напротив, Кеша всегда казался мне выдержанным и способным.
— Выдержанный!.. На Сереженьке вчера лица не было… валерьянкой отпаивали. Как он и его не убил!
— Всё к одному, как нарочно, — вздохнул Кухтенков. — Бегство Вихревой, избиение Владимирского… И все это после такого собрания!
— Сережа вам ничего не рассказывал? — обратился Хромов к Татьяне Яковлевне.
— Что вы! Мы и не решились расспрашивать. Он был так напуган!
— А Семен Степанович? — спросил, остановившись перед учительницей, директор школы.
— Что «Семен Степанович»? — не поняла Татьяна Яковлевна.
— Что сказал отец?
— Семен Степанович чуть не прибил Сережу за то, что не вмешался в драку, не разнял…
— То-то и оно! — Кухтенков укоризненно посмотрел на учительницу.
Вдруг от дверей донесся старческий, дребезжащий голос:
— Евсюковы зря не дерутся. Я их фамилию пятьдесят лет знаю. У них душа чистая… Геннадий Васильевич, дозвольте огоньку… Вот так-то.
Дед мотнул головой в сторону и вышел из учительской, выпыхивая из косматой бороды прогорклый зеленушный дым.
Ни Хромов, ни классный руководитель, ни директор школы не могли ничего добиться от Кеши.
Кеша упрямо молчал.
— Ступай! — сказал наконец Кухтенков, устремив на юношу рассерженный взгляд. — А еще комсомолец! К урокам не допущу, пока не расскажешь всей правды.
— Пусть Митя сам расскажет, — только и ответил Кеша. — Он должен рассказать! И Сережа.
Позвали Сережу. Он начал охотно, даже с оживлением:
— Мы шли, разговаривали… И вдруг он сзади…
— А о чем разговаривали? — перебил его Хромов.
Мальчик отвел глаза в сторону. Задвигались тонкие брови.
— О чем разговаривали? — жестким, неумолимым голосом повторила вопрос Гребцова. Она закурила.
— О картине говорили, — нашелся Сереженька. — Ну, еще…
— Еще о чем? — вновь спросил Хромов, глядя на Сережины брови.
Мальчик мялся, переступал с ноги на ногу, не знал, куда девать руки.
— Еще… об учебе… — тихо сказал он.
— Что говорили?
Мальчик смотрел в окно, точно увидел что-то необыкновенно интересное.
— Это еще что за манера! — холодно обратилась к нему Гребцова.
Кухтенков движением руки остановил ее.
— Говори! — обратился он к Сереже.
— Накануне собрания Митя за сочинение двойку получил. Шли мы, а он посмеивался: «Все равно в девятый класс перейду». Кеша услышал, догнал и говорит: «Мы всем классом заставим тебя подтянуться». А Митя: «Плевал я на класс!» Вот Кеша и разозлился…
— И все? И Кеша его ударил?
Сережа мялся.
— Нет, — неохотно ответил он. — Они еще о дневнике говорили. «Ты мне не указчик, — сказал Митя, — ты чужие дневники воруешь». Кеша очень рассердился. «Митя, — говорит, — возьми обратно свои слова». А Митя видит, что Кешу задело, и стал дразнить: «Вор!» Ну, Кеша тут и не выдержал…
— А почему ты не вступился, не разнял? — строго спросил Хромов.
Сережа молчал, потупив голову.
— Испугался? — вновь опросил учитель.
Сережа не отвечал.
Варвара Ивановна поднялась со стула, подошла к мальчику:
— Подыми голову.
Сережа взглянул на нее, и снова брови его взметнулись кверху.
— Скажи, Сергей, а ты веришь в то, что Кеша мог украсть дневник?
Сережа с испугом взглянул на учительницу.
— Н-нет… — как-то растерянно ответил он.
— И я тоже не верю, — сказала Варвара Ивановна. — Это сделал кто-то другой и показал Кеше. Ты знаешь, кто это сделал? Кто этот трус, который боится признаться в своем поступке и хочет остаться в стороне?
Сережа внезапно закрыл лицо руками и всхлипнул.
Учителя переглянулись.
— Скажи, — вернул его от двери Кухтенков: — значит, неверно, что Евсюков напал на Владимирского сзади?
— Нет… Митенька еще назвал Кешу адмиралом сухопутного флота и велел убираться к чорту… и толкнул.
— Даже в этом ты оболгал товарища! — с гневом сказал директор школы. — Ступай!
— Какая теперь разница — спереди, сбоку, сзади… — оказал Хромов, когда Сережа удалился из кабинета.
— Большая разница, — возразил Кухтенков. — Всегда и во всем мы должны видеть черты будущего характера. Мы характер воспитываем, а не кисель с молоком.
После короткого совещания решили, что Варвара Ивановна, как классный руководитель, еще раз проведает Владимирского и постарается осторожно расспросить пострадавшего.
Хромову предстояло вызвать на откровенность Кешу.
11. Зимовье
Шли гуськом: впереди Зубарев, следом за ним Малыш, а последним Астафьев. К спине Трофима были привязаны лыжи — для Зои. За спиной Захара висело ружье.
Самыми трудными были первые пять километров — по застылой ледяной Джалинде. Правда, поверх льда была свежая присыпь снега, но лыжи то и дело скользили, и часто приходилось обходить огромные, отливающие темной желтизной вздутия пустоледа.
Ветер, налетая порывами, вздымал колючую завируху.
Легче стало, когда выбрались на лесовозную дорогу. По ней летом, после пожара, возили сушник к зимовью, а оттуда в поселок. С тех пор лесовозкой никто не пользовался, дорога была не обкатана. Шли по яркой снежной целине, испещренной следами волков.
Раза три или четыре за день Зубарев втыкал палку в снег и присаживался на пенек, поджидая спутников.
— Места-то, граждане, глухариные, — поощрял Троша Захара во время короткого привала.
Астафьев щурил зеленоватые глаза и скрывался среди мохнатых лесин. Раздавался выстрел, и вскоре охотник возвращался с подбитой птицей.
— Когда токуют, — говорил Захар, — вот тогда хорошо их стрелять. Они поют свое «кичивря-кичиврить» и ничего не слышат. Близко подпускают.
— Знаю, знаю, — скептически сказал Троша, — испытал это. В ту весну с Борисом за Олекму уходили охотиться. Приметил я одного цветастого, в шесть красок, петуха. Вот уж он меня наказал! Поет-поет, да вдруг и оборвет свое «кичиврить». И стоишь, как чучело, врастопырку пять-десять минут, пока этот глухариный певец отдыхает. Закичиврякает — шагов пяток пойдешь, опять остановишься. Хорошо, если за что уцепишься, а то стоишь, руки и ноги на весу, будто в полет собрался, и холодным потом обливаешься…
Малыш и Захар посмеивались.
— Наша царевна придет к готовому ужину, — заметил Трофим, когда в сумку Захара были запрятаны три глухарки.
И вновь они двигались тем же порядком: Захар сзади, Малыш посредине, Зубарев прокладывал лыжню по тугой снежной целине лесовозки.
Синеватые, в золотых брызгах звезды рассыпались по чистому небу, когда лесовозная дорога вывела ребят на наезженный урюмский проселок. Лыжники понеслись с крутого спуска. Через четверть часа тайга слегка расступилась, и перед ребятами вырос темнобревенчатый сруб старого зимовья. Уж с полсотни лет, наверно, а то и более, стояло оно в Загочинской тайге, давая приют таежному люду; ползимы этого года оно пустовало из-за болезни зимовщика, и многие предпочитали доезжать до другого зимовья — у ключа Серый Камень.
— Что-то, ребята, неладно! — недоумевая, сказал Трофим. — Ведь уж сколько времени, как здесь нет зимовщика…
Было чему удивляться: в одном оконце помаргивал тусклый огонек.
— Потише, Граф, — насторожился Тиня. — Может, там бродяги какие? Вот дело будет! И утекать надо, и Зойку не оставишь.
С секунду они стояли в нерешительности, поглядывая друг на друга.
— Там Зоя, — сказал Астафьев, — а если не она…
Он, не договорив, снял ружье.
Они приткнули лыжи к стене и тихо, с замирающим сердцем, приоткрыли тяжелую дверь зимовья.
За дощатым столиком, на котором догорал огарок свечи, сидела в шубенке, подперев упрямую свою голову, Зоя Вихрева. Рядом на столе, стоял ее полосатенький сундучок. Дрожащий свет падал на тоскливое Зоино лицо, на округлившиеся в раздумье глаза, на тонкие косички, спадавшие на воротник шубенки.
Дверь скрипнула.
— Кто там? — спросила Зоя, испуганно приподнявшись со скамейки.
