Ольга Перовская - Ребята и зверята
— Вот видите, сразу узнал мать, — говорили мы, стараясь отвлечь Ваську от грустных воспоминаний.
Это в самом деле было печальное зрелище: чучело убитой тигрицы и нежно прильнувший к нему маленький тигрёнок.
Чучело поскорее унесли.
Васька заметался по двору, отыскивая мать, но потом отвлёкся едой, заигрался и забыл про неё.
Убрав комнаты и окончив всю утреннюю работу, мы сели пить чай, а Ваську, во второй раз, решили покормить позже.
Не тут-то было… Тигрёнок взобрался на диван, повёл носом и определил, что это со стола так вкусно пахнет. Он бросился на колени к кому-то из сидевших за столом, сгрёб к себе передними лапами тарелки и чашки и угрожающе над ними зарычал.
Все перепугались и повскакали с мест. Отец замахнулся на Ваську и закричал:
— На место! Где ремень?!
Но, видно, коса наскочила на камень. Васька в ответ зарычал ещё громче. Нам, ребятам, это понравилось: молодец Васька, не боится никого, умеет за себя постоять. Мы стали упрашивать отца, чтобы он уступил и накормил тигрёнка. Но старшие побоялись: уступишь раз — он и полезет на голову. Отец схватил Ваську и вышвырнул в окошко.
Дверь со двора была закрыта.
Васька принялся ломиться в неё, крича сердито и грозно: «баум… ба-ум… ба-а-ум…»
Он так орал и стучал, что пришлось ему уступить: его впустили.
Он влетел в комнату, вырвал из рук чашку, в которую ему разбивали сырые яйца, сунул в неё голову и с жаром всё съел. Потом ему дали молока. Он выпил, ублаготворился и разлёгся на диване. Теперь, когда он был совершенно сыт, он спокойно смотрел, как ели другие.
После этого случая мы всегда сначала кормили тигрёнка, а потом уже сами садились за стол.
Так Васька показал, что он хоть и маленький, но всё-таки не кто-нибудь, а тигр, и с его характером нужно считаться.
Прошло несколько дней. Казалось, что Васька всегда жил с нами — так все к нему привыкли.
И какой же славный характер был у него! Он никому не надоедал, не вертелся под ногами, не мешал. Целыми днями он играл в саду или хозяйственно обходил двор, конюшню и разные закоулки. А если устанет, придёт в столовую, растянется на своём диване и поспит.
Кормили Ваську очень хорошо. Все помнили, какой он злой, когда голодный. Васька в точности знал время своего кормления. Бывало, только начнут ему наливать молоко или разбивать в миску яйца, а он уж тут как тут, идёт из сада.
— Вот, Наташа, учись. Васька — и тот умеет узнавать время по часам, а ты до сих пор не можешь научиться, — дразнили мы сестрёнку.
Кроме яиц и молока на завтрак и на ужин, Васька получал тот же обед, что и все в доме.
А как занятно он ел суп с пельменями или клёцками! Повылавливает зубами из супа все клёцки и разложит их рядком около чашки; вылакает жирный суп, а потом, на закуску, ест по одной клёцке или пельменю.
Во время еды Васька свирепел. Ложился на пол, клал лапы по обе стороны миски, и тут уж не подходи! Раз сестра сунулась поправить ему что-то. Васька рявкнул в миску, подавился и тяжёлым ударом когтей рассек сестре руку.
Собаки были осторожнее нас и сами избегали подходить к тигрёнку, когда он ел. Один только Майлик, тот, что играл с ним в первое утро, отваживался соваться к нему в чашку, и тигрёнок, правда с ворчаньем, позволял ему это.
Только во время еды да вот разве когда его хлопали по животу или трогали за хвост, Васька разъярялся и кусал всех без разбору. Живот свой и хвост он считал неприкосновенными.
Однажды нас окликнул кто-то со двора. Мы все повысовывались в окошко. Васька тоже положил передние лапы на подоконник и смотрел. В суматохе Соня наступила ему на хвост. Васька сердито обернулся и цапнул её за ногу.
Показалась кровь. Соня испугалась. А Васька, только она освободила его драгоценный хвост, сейчас же перестал сердиться и даже принялся зализывать Сонину ногу, как будто извинялся.
Выдумали, что тигры звереют, как только почуют кровь. Посмотрели бы на нашего Ваську: и не подумал даже озвереть, а лизать стал, потому что сам понял, что хватать зубами чужие ноги — это не по-товарищески.
Как-то, проходя по террасе, Васька увидел веник. Он подкрался к нему, изловчился — и хвать в зубы! И, мотая и трепля веник, галопом умчался в сад. А когда вернулся, у него в зубах остались от веника всего два-три жалких прутика.
Мы посмеялись над ним, пошутили и забыли об этом. Но потом, дня через два, он разорвал ещё один веник, и ещё, и ещё… Мы убедились, что у него это вроде привычки. Он никак не мог пройти мимо веника равнодушно: увидит — и моментально в зубы и рвёт. Нам даже показалось, что у него при этом бывало какое-то особенно злое выражение, как будто он за что-то мстил веникам.
Оказалось, что это и в самом деле было так.
Когда Ваську везли из степи, отец остановился с ним передохнуть у одного своего приятеля-охотника. У этого охотника была очень строгая жена, и она колотила Ваську веником за то, что он оставлял грязные следы на её половиках. Вот здесь-то и зародилась у Васьки ненависть ко всем на свете веникам.
Отсюда же он унёс воспоминание о двух других, тоже очень интересных вещах: о юбке и сапогах. Когда сердитая хозяйка (человек в юбке) гналась за ним с веником, он, спасаясь от неё, убегал к людям другого сорта, одетым в сапоги, — к отцу и к хозяину. Тут уж его в обиду не давали, и он навсегда сохранил нежную привязанность к сапогам. А юбки, наоборот, выносил с трудом.
Мама давала Ваське еду и больше всех возилась с ним. Он заметно выделял её из всех женщин. Но юбок её он всё-таки терпеть не мог, и почти все они побывали в когтях и зубах тигрёнка.
Васька очень хорошо различал всякие запахи. Например, духи или цветы были тигрёнку неприятны. Понюхав невзначай цветочек в саду, Васька долго морщился и чихал. А запах колбасы он узнавал издалека и считал его, по-видимому, самым чудесным запахом на свете.
Едва зачуяв его, тигрёнок приходил в возбуждение и принимался кричать: «ба-ум! ба-а-ум! ба-а-а-ум!»
Другими словами, он кричал, как капризный, непослушный лакомка: «Где колбаса? Хочу колбасы! Отдавайте мою колбасу!»
Как-то вечером мы стали есть колбасу. Васька, только что накормленный, был в соседней комнате. Он ворвался в столовую и полез на стол.
— Ну нет, шалишь! — сказал отец. — Ты поел — отправляйся-ка спать. — С этими словами он повалил Ваську на диван, а колбасу убрал в шкаф, повыше.
Васька не угомонился. Он положил передние лапы на стол, убедился, что колбасы там нет, и, как ужаленный, забегал по комнате, подняв морду кверху.
Наконец он догадался, влез на открытое окошко и оттуда повёл носом. Потом подбежал к шкафу и принялся прыгать на него, сердито рявкая.
— Интересно, достанет он колбасу или так и бросит, ничего не добившись?
Васька вертелся вокруг, царапал и грыз угол шкафа. И каждый раз, когда он кидался вверх, тяжело и неуклюже, как куль с отрубями, шлёпался на пол.
Наконец, совсем рассердившись, он снова полез на стол и хотел со стола перепрыгнуть на шкаф.
Тут уж мы испугались: упадёт — так ведь здорово ушибётся.
— Так и быть, дадим ему колбасы, — решили мы все.
Отец отрезал кусок колбасы:
— Лови, Васька!
Васька, всё ещё стоя на столе, широко раскрыл свою пасть. Колбаса ловко шлёпнулась в неё и мигом проглотилась. А Васька выпучил на нас глаза: это что же за надувательство? Куда же колбаса девалась, а?
Запомнилось мне одно скучное воскресенье. С рассвета и до самой ночи лил дождь и дул холодный ветер. Днём было темно, как в сумерки.
Мы все слонялись по комнатам и мёрзли.
— Давайте затопим печку и будем печь на углях сушёную кукурузу, — предложила Соня.
Все оживились и захлопотали: кто побежал за дровами, кто стал щепать лучинки, а мы с сестрой отправились на чердак, где у нас, под самой крышей, сушилась кукуруза.
Принесли дрова и стали растапливать печку.
Печка помещалась как раз напротив дивана, а на диване, положив голову на валик, лежал Васька.
Он внимательно следил, как вспыхнула спичка, загорелись лучинки и, потрескивая, стали разгораться дрова. Васька насторожил ушки и даже сел от удивления на диване: ай-ай-ай, какая интересная штука!
Среди оживлённых разговоров мы как-то не заметили, что он сошёл с дивана.
И вдруг раздалось громкое: ффуууух!!!
Глядь, а Васька засунул голову в печку да со страху как ухнет там! От этого уханья огонь сразу вспыхнул, а Васька, бедняга, так и окаменел на месте.
Хорошо, что отец не растерялся, подскочил и оттащил его за хвост.
У Васьки обгорели усы и брови, мордочка вся была в золе. Он забился в угол дивана и оглянулся на нас, такой жалкий и растерянный, что, казалось, вот-вот заплачет.
Вот так обследовал печь!
— Ребята, ребята! — смеясь, звала Юля. — Скорее бегите сюда!
Мы выбежали на крыльцо:
— Что такое?
Юля закрыла рот рукой и грозила пальцем:
