Радий Погодин - Шаг с крыши
– Воды бы, – сказал светлоголовый парень.
– Пожалуйста, доктора, – сказала женщина.
– А в морду-с? – Поручик восторженно повертел перед лицом светлоголового кулак с перстнями. – Положить гимназиста и не касаться. Может, он дворянского происхождения.
– И не касаться! – казак каблуками клацнул, словно выстрелил. – Может, гимназист дворянский сынок.
Наверху звякнула щеколда. Девчонка прокралась по лестнице во время того разговора и, приоткрыв дверь, выскочила наружу.
– Держи! – завопил казак.
Чья-то сильная рука впихнула девчонку обратно. Девчонка покатилась по лестнице, голося:
– Мне на двор! Фараоны несчастные.
Казак еще раз каблуками клацнул.
– Думала – умная, а сама – дура. Нешто там часового нет?
Светлоголовый парень положил Витьку на пол. А девчонка, проходя мимо, пнула Витькину фетровую мушкетерскую шляпу ногой.
– У некоторой буржуазии от революции нервы сдают, – сказала она. – Революция – это тебе не в ложе-бенуаре конфеты кушать.
Поручик поморщился.
– Не утомлять! – рявкнул казак.
Девчонка ему язык показала и отскочила.
– Ну я тебе, чертова девка, шомполов нагадаю.
Приложив пальцы к вискам, поручик подождал, пока стихнет шум, а когда стихло, спросил, растягивая слова:
– А вам, сударыня, мои распоряжения мимо уха?
– О, боже мой, неужели вы не видите – ему требуется помощь.
– Не сдохнет. Еще не выяснено, кто он.
Женщина побледнела. Глаза ее засверкали темным огнем. Она распрямилась, простерла руку над Витькой:
– Поручик, побойтесь бога! Неужели это говорите вы – русский офицер? Кощунство. Разрушены святыни! Неужели честь офицера уже ничто? Вы вспомните те гордые слова: «Русский офицер тверд, как алмаз, но так же чист. Он строг, но не жесток. Он воин, но не палач!»
Поручик поклонился, расправил свои темно-красные галифе из заграничного бостона:
– Пустые фразы. Пустое мушкетерство!
Витька поднял голову.
– Эх, мушкетеры – собаки короля. Где ваша честь?.. Смотрите, смотрите! Синие вороны. Их много. Все небо закрыли. Сюда летят…
Женщина опустилась в кресло. Поручик коньяку выпил и беспокойно задумался. Он оттопыривал то один мизинец, то другой, то сцеплял все пальцы в замок.
Девчонка первой заметила в туманных гимназистовых глазах пробуждение. Он глядел на нее в упор и губами дергал.
– Где я?
– А в каталажке, – объяснила ему девчонка. – Вашей благородии ваши же благородия казаки по кумполу треснули, и вы, господин гимназист, с ума стронулись. Ваши буржуазные нервы не вытерпели.
– А… замолчать, гадюка! – Казак ухватил девчонку за косу и тут же взвыл и затряс рукой – девчонка его укусила.
– Да я ж тебя, большевистская вошь, с потрохами съем!
Светлоголовый парень девчонку заслонил.
– Не подавитесь, ваше благородие.
– Всех вас порешить в одночасье… – Казак скрипнул зубами.
Витька встал. В его голове еще крутились вихри. Острыми клиньями вонзалась тьма, прерывала мысли, и они рассыпались искрами и снова свивались прерывистой цепочкой. Тело Витькино ныло от побоев, от пережитых страхов.
– Где я? – спросил он. – Где Чапаев?
– Вы находитесь в Уральске, – ответил ему поручик, не глядя на него. – Насчет Чапаева не стоит волноваться. Он далеко… Круговой!
Казак подскочил, клацнул каблуками.
– Насчет сударыни у полковника распоряжения были?
– Так точно – были. Велели привести.
– Тэк-с, тэк-с… Поди наверх… Сударыня, прошу вас.
Женщина подошла к поручику. Он оглянулся и, удостоверившись, что казак вышел, сказал:
– Положение ваше, сударыня, увы – сомнительное. И лошади отравлены, и раненый бандит… и, говорят, вы пощечину влепили полковнику?
– Да. Он плюнул на ковер.
– Увы, увы… Хотелось бы вам помочь. Ну, а вы, естественно, мне, как говорится – «от благодарного населения»… – Поручик пошевелил пальцами в перстнях – каменья заиграли рубиновым, изумрудным, алмазным и прочими цветами.
Женщина опять побледнела.
– Что вы сказали? Простите, я не понимаю.
Поручик терпеливо объяснил:
– Чего же, сударыня, тут не понимать. Как говорится – «от благодарного населения». – И засмеялся.
Женщина стала подобной холодному белому мрамору.
– Чудовищно! Над чем смеетесь? Над собственным падением?
– Вы, барыня, зря так страдаете. Ихнее благородие тоже кушать хотят.
Девчонка сунулась:
– А где им взять? Они жнут там, где не сеяли.
– А в морду! Молчать! Хамье! – гаркнул поручик. – Слишком грамотные? Распустили вас господа либералы. В бараний рог вас скрутим, грамотных!
Женщина то бледнела, то розовела, но держалась прямо.
– Боже мой, и это на вас Россия возложила свои надежды. Чудовищно. Белое воинство – ни святости, ни чести. Грабеж и вымогательство это – несмываемый позор.
– Вы, барыня, белых листков начитались, – сказала девчонка. – Вы почитайте красные. В них все наоборот.
– Значит, я у белых? – очумело выкрикнул Витька, слушавший этот разговор с открытым ртом.
– У белых, у белых… – Поручик неуверенно погладил его по голове. – Не беспокойтесь, все в порядке. – И снова повернулся к женщине, поиграл своими пугливыми, но цепкими пальцами. – Такова се ла ви, мадам. Для рыцарства сейчас не время. Как говорится – не та эпоха. Согласны – я вам помощь, а вы мне, так сказать… – настойчиво сверкнули рубины, изумруды и алмазы на поручиковых пальцах.
– Подлец! – сказала женщина. Всплеснула руками. – Милые дети, никогда не позволяйте себе становиться ногами в кресла. И не грызите ногти!
Витька отдернул руку ото рта.
– А я и не становлюсь… – Ему показалось, что женщина вдруг сделалась точь-в-точь их классная воспитательница Вера Карповна. А у девчонки, что тут прохаживалась и задавалась, глаза стали укоризненными, как у Секретаревой Анны.
– Вон кто становится, – пробормотал Витька. – Ему и говорите. Чего все на меня-то сваливаете…
Возле кресла стоял поручик, чиркал мизинцем по своим усам вправо-влево. А на кресле, на гобеленовой обивке, стояла поручикова нога в сапоге, сверкающем от солдатского злого усердия.
Женщина смотрела на поручика так, словно был он всего-навсего первоклассник.
– Вы что, не поняли? Снимите ногу! Кресло это начала восемнадцатого века. Художественная ценность.
– Аристократы чертовы! – Глаза поручика остудились, их словно инеем прихватило. Он вырвал у Витьки мушкетерскую шпагу и принялся неистово колотить и колоть художественное кресло. – Вот вам. Вот. Вот! – Затем, поостыв, уселся в кресло и задрал ногу на ногу.
– Господи, какой позор, – женщина посмотрела на девчонку, на Витьку, на парня светлоголового. – Вы молодые, – сказала она. – Вам долго жить. Заметьте, нет ничего гнуснее мещанина, когда он утвердится в креслах. И ничего трусливее.
Поручик быстро забарабанил пальцами по резному подлокотнику.
– Тэк-с, тэк-с… А говорите, вы не большевичка.
– Нелепо! Я не могу быть большевичкой. Но от вашего блистательного хамства меня мутит гораздо больше, чем от их революционной фамильярности.
Девчонка, она была тут как тут, все слушала разинув рот и кулаком свою ладошку месила.
– Во дает барынька, – сказала она. – Крой их гадов-паразитов.
Поручик указал рукой наверх.
– Прошу, сударыня. Полковник у нас крутой. Дворян не жалует. Он, к счастью, без всяких предрассудков.
Они еще не дошли и до середины лестницы, как дверь наверху отворилась. Круговой впихнул в подвал избитого раненого красногвардейца.
– Сознался? – спросил поручик.
– Никак нет. Он из нашей волости. С наших-то легче голову срубить, чем говорить заставить, – упрямые козлы.
Красногвардеец прошел мимо женщины:
– Эх, барыня. Я ж говорил вам, объяснял. Не ваше дело чапаевцев лечить… Зверюга. – Красноармеец показал на потолок и крикнул поручику в лицо: – Да не причастная она!
– Заступники у вас, увы… – Поручик приложил руку к козырьку. – Не мешкайте, сударыня. Полковник не любит ждать.
Женщина скрылась за дверью. Поручик прошипел:
– Ишь, недотрога-цаца… Князья, бояре, белоручки, пустомели предали Россию, а мы расхлебывай. Мы кормим вшей в окопах, а они упрятывают бриллианты и бегут, как крысы с корабля.
Когда заключенные остались одни в подвале, Витька спросил:
– А где Чапаев?
Девчонка прошлась вокруг него, вихляясь, сунув руки в карманы кофты.
– Вопросики задаете? А может, вам, ваша благородия, господин графенок, его планы рассказать насчет стратегии, как вашу белую силу бить?
– Какой я тебе графенок?
– Князенок, что ли?
– Да я просто… Витькой меня зовут.
Девчонка засмеялась.
– Ишь заливает – выкручивается. Ты мой революционный взор не обманешь. Я тебя, контра, насквозь просматриваю и чую… – Девчонка потянула остреньким носом. – Сдобными булками от тебя разит. – Она подняла к Витькиному лицу руки с растопыренными грязными пальцами, уцепила его за нос. – Как дам промежду ушей, так и перестанешь сдобными булками пахнуть. Кровосос рабочего класса.
