Радий Погодин - Шаг с крыши
Витька отпрянул. Такую несправедливость он стерпеть не мог. Он размахнулся и… промазал. Девчонка ловко пригнулась.
– Я тебя за кровососа! – Витька бросился вперед. И поскольку масса у него была больше, да к тому же он разбежался, то опрокинул девчонку навзничь и уселся на нее верхом.
– Возьмешь назад кровососа?
– Кровосос ты и есть! – девчонка завизжала. – На вот тебе – получай! – И укусила Витьку в колено.
Витька взвыл уже в воздухе, так как светлоголовый парень его приподнял за шиворот и поставил в сторонку.
Девчонка тут же вскочила, поправила волосы.
– Можно, я этому гимназисту поперек тела пройдусь? – спросила она, ни к кому, собственно, не обращаясь.
Витька снова бросился на нее за такие слова. Но она подставила ему ножку, да вдобавок еще дала по шее. Витька упал.
– Я покажу ему нашу революционную силу! – Девчонка хотела навалиться на Витьку сверху, но светлоголовый парень ее удержал.
– Оставь ты его, пускай дышит.
Витька сел. Саднило локти. Болело колено. Душа болела!
– Чего она лезет-то! Не знает еще, а лезет! – выкрикнул он.
– Ты откуда такой? – спросил парень.
– Из Лени… – Витька запнулся.
Девчонка засмеялась, подошла ближе. Было в ней много любопытства, но еще больше желания подраться.
– Из Лени… С Лены, что ли?
– Из Петрограда.
– А чего тебя сюда занесло?
– Я, может, к Чапаеву пробирался.
– Ишь ты, и в Питере Василь Иваныча знают, – сказал парень.
– А как же, кино было…
– Заговаривается… – Девчонка покачала головой, губами почмокала. – Сильно тебя казаки по кумполу треснули.
Раненый красногвардеец, который тоже смотрел с любопытством и даже с весельем, если можно так сказать об измученном вконец человеке, спросил:
– Кто отец?
– Рабочий.
– С какого завода?
– С Кировского – с Путиловского.
– А чего ж ты так вырядился? Как анархист.
Витька потрогал шкуру красную махайродовую, шпагу потрогал. А шляпа фетровая мушкетерская с белым пером валялась на полу.
– Так… Промахнулся я.
– Не верю я ему, – сказала девчонка. – Ну, ни единому словечку не верю. Ишь, какие штиблеты на нем. Я таких отродясь не видывала. – Она пнула Витьку по ноге. Витька лягнул ее в ответ.
– Да, что-то ты крутишь, – согласился красногвардеец.
Девчонка вдруг схватила Витьку за локоть, впилась больно жесткими тонкими пальцами в тело.
– А ну, покажь руки!
Витька нехотя показал.
– Ясно, врет, что он рабочий сын. Мозолев нету.
– У меня же отец рабочий, – возмутился Витька. – А я же сам в школе учусь.
– А после школы? – Девчонка наседала на Витьку и руками размахивала. – Дров напилить-наколоть. Ребятишек меньших понянчить. Мамке полы вымыть помочь. Картошку почистить, ну и буржуйскому какому сынку или поповичу по скуле съездить. Деньжат подработать при случае. Нет, и не ври, не пролетарские у тебя ручки. – Девчонка ткнула Витьку в бок жестким своим кулаком, как костяшкой. – Признавайся, к какой партии принадлежишь?
– Да к нашей.
Девчонка так и взвилась.
– К ихней! Видали, ферт. Он к ихней партии принадлежит. Монархист? А может, эсер? Эсдэк? Кадет?
Витькино гражданское сознание напряглось все. Он закричал фальцетом:
– Я тебе как врежу! Пионер я!
Девчонка с облегчением перевела дух.
– Ну вот – сам сознался. Не выдержал моего допроса. И до чего же буржуазия хитрая – новую партию организовали, чтобы наше революционное сознание обманывать.
– Наша это партия! Коммунистическая! – заорал Витька истошным голосом.
Девчонка ничуть не смутилась.
– Меньшевик, значит, – сказала она.
– Врешь – большевик!
Девчонка глянула на Витьку с откровенным, даже насмешливым недоверием. Затем ее взгляд выразил жалость, сочувствие и понимание.
– Ну зачем же ты врешь? – спросила она. – Или тебе сдобные булки приелись? Горького захотел?
– Большевик, – сказал Витька тише. – Говорю – большевик.
– Побожись.
– Коммунисты в бога не веруют! – отчеканил Витька.
Светлоголовый парень хохотал.
– Отбивайся, гимназист.
Раненый девчонку поддержал:
– А ты, Нюшка, ему не спускай. Ты наскакивай.
Девчонка воспряла, глаза сощурила.
– А ты про каких это всех вождей говорил? – спросила она тихим, въедливым голосом.
– Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Владимир Ильич Ленин.
– Маркса слыхала. А Фридрих твой – меньшевик.
– Но, но, – остановил ее раненый. – Это, Нюшка, уже не по правилам.
Девчонка обиженно поджала губы. «Он небось предметы проходил, а я читаю и то по складам, – подумала она. – Но я его на другом согну».
– А вы ему побольше верьте. Он гимназист, грамотный, может, из листовок чего почерпнул. А сейчас прикидывается, чтобы революционную бдительность обмануть. А ну, прижми руку к сердцу, – скомандовала она. И сама Витькину руку к Витькиному сердцу прижала. – Излагай программу!
– Что излагать?
– Излагай, говорю, большевистскую программу, контра.
– Вся власть Советам. Кто не работает – тот не ест…
– А про землю чего молчишь? – спросил раненый. – Ты про землю давай. Этот пункт самый главный.
– Земля – крестьянам. Фабрики – рабочим.
– То-то, – раненый лег поудобнее.
Светлоголовый парень подхватил его мысль на свой манер.
– Земле кто нужен? – сказал он. – Мужик ей нужен да еще конь. А сейчас все мужики да все кони где? Друг друга саблями чешут. Стынет земля без мужской руки… Бывало, выйдешь под вечер, пашня малиновая, аж в синь. И дух от нее идет живой.
Парень замолчал, наверно, представил себе затоптанную, захоженную пашню, поросшую бурьяном, да еще голодное злое дыхание над всей Россией.
– Война, – вздохнул он. – Братоубийство…
Девчонка прошлась мимо Витьки, заложив руки за спину, спокойная, как уверенный в себе оратор.
– Дальше излагай. Не знаешь… Во-первых, долой войну! Во-вторых, мир хижинам – война дворцам! В-третьих, пролетарии всех стран, соединяйтесь! В-четвертых, и да здравствует мировая революция!
Дверь наверху распахнулась. По лестнице спустилась женщина. Она была бледной, шла с трудом и дышала трудно. Казак плелся сзади.
– Вот она жизнь-то, как цыганская торба, – бормотал он понуро. – Сам не знаешь, чего из нее вытянешь.
Казак подвел женщину к старинному креслу.
– Как говорится – из князи да в грязи.
Светлоголовый парень помог женщине сесть.
– Вас били? – спросил он.
Женщина вздрогнула.
– Бить женщину?!
– Им хоть бы что.
Женщина опустила голову.
– По-моему, он глуп, этот полковник. Пытался убедить меня, что я связная этого Чапаева. Ну не смешно ли? Подлец и ничтожество. Он называл моего мужа трусом. Посмел бы он сказать это ему в лицо… – Женщина подняла голову, глаза ее вспыхнули возмущением: – Он на ковер плевал! И неприлично выражался! И рычал!
Светлоголовый парень усмехнулся едва приметно. Казак каблуками клацнул.
– Там вы молчали, барыня.
– Мне не пристало разговаривать с хамом.
Казак огляделся, ухватил Витьку глазами.
– Господин гимназист, вас к себе господин полковник просят.
У Витьки в голове мелькнула мысль: «Вот оно. Вот сейчас он покажет». Витька плечи расправил, вбежал на первые ступеньки лестницы. Крикнул:
– Все равно вас разобьют! – и запел: – «Родина слышит, родина знает, как ее сын в облаках побеждает…»
– Ишь, снова бредют, – сочувственно сказал казак.
Когда захлопнулась за Витькой дверь и тишина установилась в подвале, девчонка подобрала фетровую мушкетерскую шляпу с белым пером страусиным.
– Шумливый гимназист. Лучше бы молчал. Его бы отпустили, а там куда захочешь. Хочешь – к Чапаеву. А хочешь… Короче – жить.
– Жила бы. Чего стреляла в фараона? – проворчал раненый.
Наверху грохнуло что-то. Сквозь открытые окна залетел в арестантскую печальный звон стекла. Сапоги по стеклу захрустели.
Светлоголовый сказал:
– Хрусталь дробят.
Женщина сгорбилась.
«Чудаки, – девчонка подумала. – Хотя бы барынька эта. Себя ей не жалко – вместе с нами сидит, – а хрусталя жалко». Девчонка походила, повздыхала, ногти погрызла. Потом напялила на голову Витькину мушкетерскую шляпу, затянула на талии кофту вязаную. Повиляла немножечко задом, потрясла плечами.
– Я, мадам, как себе на жизнь зарабатываю. Ихние благородия после расстрелов душевные песни любят слушать. – Девчонка подошла к роялю, поколотила немного по клавишам и запела: – «Снился мне сад в подвенечном уборе. В этом саду мы сидели вдвоем…» Плачут ихние благородия под эту песню – рубашки на себе рвут. Бандитам или анархистам «Цыпленка» пою. «Цыпленок жареный, цыпленок пареный…» – Девчонка выщелкивала чечетку с оттяжкой, юбкой трясла, лягала ногами чуть ли не выше своей головы. – А вот у солдат на песнях не заработаешь. Солдаты сами петь горазды. Солдаты гадание любят, про будущую свою судьбу. – Девчонка достала затрепанную колоду карт из-под кофты, ловко стасовала их и подсела к светлоголовому парню.
