Тамара Михеева - Не предавай меня!
Ей на дискотеке Марфушина говорит:
– Чего ты бесишься? Он же с тобой тоже танцевал.
Тоже! А ей не надо, чтобы «тоже»! Ей надо, чтобы только с ней одной! Она ещё могла понять, когда он со своими одноклассницами танцует, но с Озарёнок…
Ну ничего! Она ещё покажет этой Озарёнок, как чужих парней отбивать! Пусть Юлечка на своей шкуре почувствует, что это такое!
Бессонница в 8 «Б», бессонница. Пишет дневник Юлька Озарёнок, мечтательно улыбается в потолок Анюта, мучается над письмом Артём. Алиса не может уснуть от злости; пьют пиво с ребятами из техникума Суманеева и Самойлова; Ганеев моет пол в подъезде – днём он стыдится своей работы; София с мамой припозднились на кухне, мама рассказывает что-то о новой начальнице, София хочет спать, но боится обидеть маму. Максик Гуревич, злой, потому что всё это правда, они встречаются, он своими глазами видел, как они танцевали и как она на него смотрела, ничего не поделаешь, не видать ему Юльки как своих ушей, – тайком, нервно он курит в форточку вытащенную у отца сигарету.
И только Володька Иванов спит и видит, как рыжая девчонка, высокая и нескладная, с огнём вместо волос летит на белом коне, сверкая всеми своими фенечками, и кричит ему что-то радостное-радостное, и ему так хорошо, что он улыбается во сне.
Глава четырнадцатая
Забыть Листовского
На следующий день начались каникулы, и Жора действительно взял Юльку и Митю в Москву, хоть маме это не понравилось, Юлька видела, но дядя Лёша её убедил. Юлька смотрела в окно поезда на снег, на проплывающие мимо деревеньки и поля, вполуха слушала братьев, но не вникала в смысл беседы. Утром пришла смска от Артёма: «Доброе утро, Юленька. Ты куда вчера пропала?» Юлька чуть не грохнула телефон об стенку. Куда?! Ещё и совести хватает спрашивать!
Москва понравилась Юльке. Она была большая, гулкая, шумела проспектами, шептала маленькими переулками. Снег летел и таял на асфальте, но даже мёрзнуть Юльке нравилось. На холоде и в сутолоке московских улиц было проще и легче не думать о нём. Они ходили в Третьяковскую галерею, в Политехнический музей, в цирк на Цветном бульваре, сидели в кофейнях, где Юлька чувствовала себя совсем взрослой и значительной.
Жили у Жориного друга, и по вечерам там собиралась большая толпа бывших Жориных однокурсников, они пели песни под гитару, вспоминали студенчество и делали Юльке комплименты. Но, по большому счёту, никто не обращал на неё внимания. Только Митя спрашивал иногда:
– Чего-то ты грустная? Скучаешь, что ли?
– Нет, просто… – она помолчала. – Мить, а ты вот на дискотеке танцевал с Алисой. Она тебе нравится? Ты же говорил, что Марину любишь?
– Ну и… люблю… а она с Фёдоровым танцевала, что мне, стоять? А Алиса… ну она же мне никогда не откажет, – и Митя улыбнулся улыбкой, сводившей с ума полшколы. – Да и вообще… концерт вместе вели, ну и симпотная девчонка, почему бы не потанцевать? Тебе-то что?
– Так, просто интересно. А то она с ума сходит по тебе…
– Да ладно… ну, то есть… тем более тогда. Мне всё равно, а ей приятно.
Юлька больше ни о чём не спрашивала. Все парни как с другой планеты, понять их невозможно.
Московские каникулы прошли быстро. Юлька вернулась домой и в первый же вечер поссорилась с мамой.
– Ну как Москва?
– Хорошо.
– Где были?
– В Третьяковке, в Политехническом, в цирке…
– Понравилось?
– Да.
– Юлька! Ты так и будешь односложно отвечать? Ты же первый раз в Москве, так хотела поехать… Тебе что, не понравилось?
– Понравилось.
– Юлька!
– Мам, ну что? Ну Москва и Москва…
– Нельзя быть таким скучным человеком, таким равнодушным, таким…
– Каким? – закричала вдруг Юлька. – Каким таким? Ты не знаешь, какая я! Ты обо мне ничего не знаешь! Тебе только Настя нужна, тебе на меня вообще наплевать!
Лишь бы троек не было и не курила, да? Ну нет, нет у меня троек, довольны? Что вам от меня надо? Вам же всё равно, что со мной! А может, мне плохо! Ты же всё равно не заметишь!
Юлька убежала в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Ошарашенная мама осталась сидеть на кухне.
– У вас всё в порядке? – зашёл на кухню дядя Лёша с Настей на руках.
Юлька стояла у окна в своей комнате и ревела. Было так обидно! Маме нет до неё никакого дела! Всё Настя да Настя! Одна только Настя! А дядя Лёша? Конечно, ведь Юлька ему неродная! А родной отец уже забыл, как она выглядит, наверное, они же больше года не виделись! Приставил к ней братьев, будто они смогут заменить его самого!
Вдруг Юлька вытянулась и замерла. Не может быть. Не может быть. Не может этого быть. У неё перехватило дыхание. У светофора (у их с Артёмом светофора! Где они всегда встречались по дороге в школу!) стоял Листовский и Лапочка. Они о чём-то мило разговаривали. Юлька видела, что он смеётся, чуть запрокинув голову, так смеётся только он один на свете, а она… она вдруг встала на цыпочки и чмокнула его в щёку. Юлька зажмурилась. Слёзы мгновенно высохли, не было больше слёз. Она отвернулась от окна и не видела, что Лапочка и Листовский расстались, пошли каждый в свою сторону, и, проходя мимо Юлькиного дома, Артём долго смотрел на её окна.
До этой минуты Юлька ещё не решила, как себя вести с Артёмом. Сначала, в Москве, он заваливал её смсками – Юлька не отвечала. Потом он перестал писать. И от этого Юльке было ещё хуже. Отказался от неё? Не будет бороться? А может, она в больнице, в коме лежит и не может ответить? Хотя о чём это она: он ведь работает на два фронта, не получится с ней, у него Алиса есть… Он, наверное, им одинаковые смски шлёт. А может, и не только им двоим. Юлька вцепилась зубами в костяшки пальцев, чтобы не заорать.
Она просто не знала, как пойдёт в школу, что скажет, если он подойдёт к ней. Предатель, предатель, предатель! Как с ним разговаривать? Сделать вид, что ничего не видела? Нет, она не сможет. Подойти и дать бы пощечину! Но Юлька знала, что и этого не сможет.
Решение пришло ночью. Она не успела его осмыслить как следует и потому взяла свой личный дневник в школу. Все каникулы Юлька с ним не расставалась, записывала туда каждую мысль. И теперь ей тоже надо было записать своё решение и всё обдумать. Вторым уроком – русский язык, самое подходящее время.
Перед уроком к ней подсела сияющая Лапочка.
– Ой, Юльчик, ты где пропадала? Мне тебе столько рассказать надо! Смотри, Листовский просто завалил меня смсками! Вот с утра уже прислал.
Всё повторилось, как тогда. Мелькнул у Юлькиных глаз цветной экран Лапочкиного телефона, номер Артёма: «Доброе утро, любимая! Я скучаю по тебе!». Точно такая же хранилась и в Юлькином телефоне. Слово в слово.
– Вы же за одной партой сидите, чего скучать-то? – выдавила из себя Юлька.
– И не говори! Но это ещё до школы, в 7 утра прислал, я только проснулась, а тут – сюрприз! И все каникулы так же… Представь?
Начался русский.
«Даже если очень любишь, – писала Юлька в дневник, – нельзя унижаться. Пусть мне будет хуже, но я не стану подходить и разговаривать. Я забуду его. Навсегда».
Она посмотрела на Артёма и Алису. Он что-то сосредоточенно писал в тетради, она смотрела в окно. Они были красивой парой.
Прозвенел звонок с урока.
– Юлидзе, а Юлидзе, признайся, что ты всё время строчишь?
Юлька недоумённо подняла глаза на Максика, прикрыла тетрадь, чтоб он не сунул туда свой нос.
– Нет, Юль, серьёзно! Я как ни посмотрю на тебя, ты всё пишешь и пишешь, пишешь и пишешь…
– И часто смотришь?
– Не отрываясь все уроки! – приложив руки к сердцу и вскакивая на стул, завопил Максик.
В классе захихикали. Юлька видела, что Артём смотрит на всё это, смотрит и молчит. Максик оседлал стул, сложил руки на Юлькиной парте.
– А может, ты пишешь кому-нибудь любовное письмо? – он выразительно посмотрел на Листовского.
– И что?
– Я ревную! – взвился в театральной истерике Максик. – Как что?! Я же с ума по тебе схожу! Скажи честно, письмо?
– Нет, – очень серьёзно ответила Юлька. Как же ей хотелось врезать по его ухмыляющейся физиономии!
Максик опять вскочил на стул и заорал на весь класс:
– Я знаю! Ты пишешь р-р-роман!
Он спрыгнул со стула, схватил Юлькину руку и под общий хохот начал её трясти:
– Ах, Юлия Озаридзе! Вы гениальны! Ах позвольте автограф!
Юлька размахнулась и дала Максику звонкую пощёчину. Он схватился за щёку, машинально отпустив её руку. Юлька смотрела ему прямо в глаза, лицо её пылало, но ей казалось, что она стала водой, ледяной водой, которая ничего не чувствует. Лицо Максика вдруг сделалось таким несчастным, будто он расплачется сейчас, будто Юлька нанесла ему смертельную обиду, уничтожила его. Он смотрел на неё целую минуту совсем другими глазами, будто это не он издевается над Юлькой со второго класса, а наоборот. Будто он не ненавидел её все эти годы, а любил и только от отчаяния придумывал разные каверзы и насмешки. Юлька в замешательстве даже отступила. Но Максик тут же недобро сузил глаза и проговорил сквозь зубы:
