У царя Мидаса ослиные уши - Бьянка Питцорно
– Так мясо будет понежнее.
Любое другое животное подруги обязательно бы попробовали, но осьминог казался им слишком уж отвратительным. У него даже не было морды, способной передать хоть какое-то чувство – совсем как у медуз. А разве кто-то постеснялся бы прихлопнуть на пляже чертову мокрую, жгучую медузу?
В половине одиннадцатого прошли Зира и Форика. Они ночевали не у Пау, как другая прислуга, а в доме дорожного инспектора на окраине.
– Ваша мать сказала, что пора возвращаться. Лалага, ты старшая, подай пример.
– Нуу! Ещё десять минут.
– Никаких «ну». Она сказала «не-мед-лен-но».
И Пау повиновались. Карлетто остались посидеть ещё. Для них осьминоги были не просто игрой: завтра отец подаст их в салатах клиентам бара.
Так закончился первый после окончания учебного года день Лалаги на Серпентарии.
Часть вторая
Глава первая
На предпоследней неделе июня стали прибывать отдыхающие. Катер теперь ходил два раза в сутки, и всего за несколько дней население острова удвоилось.
Приезжие, по большей части из Лоссая, но также из Серраты и других городов «большой земли», размещались у рыбаков Портосальво. Эти семьи годами арендовали одни и те же дома – сами рыбаки на время переселялись в общую подвальную комнату или в «летний дом», у кого он был.
Поскольку все двенадцать километров длины и семь ширины острова Серпентария покрывали холмы, почти каждая семья владела участком земли с садом, виноградником, парой фиговых деревьев, баком для воды, загоном для свиней и небольшим строением из белых туфовых блоков с крышей, покрытой гофрированной жестью, которое помпезно именовалось «домом». Свиньи каждый день требовали еды, а ходить, конечно, приходилось пешком – счастье ещё, недалеко.
Моторизированный транспорт на острове почти не встречался: джип у пограничников, «тысячасотый»[2] доктора, пара грузовиков и три мопеда – разумеется, не считая моторных лодок, которых насчитывалось больше пятидесяти.
Кроме того, для путешествий вверх-вниз по каменистым тропинкам самых отдалённых уголков, которых не выдержит никакая шина, местные жители держали дюжину осликов и полдесятка лошадей.
По-настоящему уединённых домов по всему острову было, наверное, с десяток, но их купальщики старались обходить стороной из-за трудностей с водоснабжением: шланги от танкера туда, конечно, не дотягивались.
Среди отдыхающих только Лопес дель Рио из Серраты не снимали дома: они давным-давно купили собственный – скорее даже небольшую виллу с выкрашенными в кирпично-красный, словно в античных Помпеях, стенами, колоннами и лодочным причалом. Три их дочери, Аннунциата, Ливия и Франциска, вели себя так, будто владели не только виллой, но и всей деревней, а то и целым островом.
Лалаге они не грубили, потому что она была «докторова дочка», но вот на Ирен смотрели как на прислугу. Честно говоря, так они относились ко всем ребятам с Серпентарии: считали их низшей расой, невежественными дикарями, рабами, которые обязаны ими восхищаться и беспрекословно повиноваться.
Лопесы приезжали на автомобиле, нагруженном чемоданами и баулами. Благодаря своему положению они могли получать разрешение на перевозку машины на катере, и каждая такая погрузка превращалась для островитян в бесплатный спектакль.
– Зачем они это делают? – всякий раз спрашивал доктор Пау, которому частенько приходилось просить у соседей лошадь, чтобы добраться к больному на пастбище: не дороги, а сплошное наказание.
– Хотят, небось, лишний раз потрясти своими миллионами перед нами, бедными работягами, – отвечал Никола Керки, «парень» из магазина, который на самом деле, будучи пятидесяти четырёх лет от роду, давно вышел из возраста парня, но однажды, отправившись на рыбалку с динамитом, сильно повредил ногу, и врачам пришлось ампутировать её ниже колена, так что он больше не мог выходить в море. Никола до смерти ненавидел богатеев-капиталистов, а заодно и священников, потому что был секретарём (а также единственным членом) местного отделения Коммунистической партии. Доктора он с трудом, но терпел, признавая, что это профессия «нужная и для человека полезная».
На самом деле на острове Лопесы автомобилем никогда не пользовались: он стоял себе в задней части двора, докрасна раскаляясь под жарким летним солнцем и собирая пыль. Как-то раз в машине забыли поднять стекло, и туда забралась бездомная кошка, которая даже вывела котят. Их убежище обнаружили лишь в начале сентября, когда горничная перед возвращением в город открыла багажник, чтобы поставить туда чемоданы.
Лопесы всегда приезжали двадцать пятого июня, ни днём раньше или позже. В этот вечер отец Ирен выставлял под тростниковый навес своей террасы ещё восемь столов со стульями в придачу к уже там стоявшим и заказывал своему поставщику на «большой земле» по блоку льда в день, чтобы охлаждать напитки, а Пьерджорджо завешивал весь балкон липучками от комаров.
К тридцатому июня отдыхающие, около сорока более или менее многочисленных
