Юрий Ермолаев - Нежданно-негаданно
— Мы с Мошкиным куда хотите дотянемся! — лихо заявил Женька.
— С кем? — прищурив глаза, насмешливо переспросила Вика.
— С ним вот, — сказал про меня Женька, — его фамилия Мошкин.
Девочки посмотрели на меня и вдруг засмеялись так, точно их стали щекотать. Я знал, что обижаться нельзя, а то потом ещё хуже засмеют, и потому улыбнулся через силу и сказал:
— Ещё смешнее фамилии бывают. Вот у нас в школьную стенгазету заметки пишут Ложкин, Плошкин и Добавкин.
— Ну да! — воскликнула Верочка и прямо зашлась от смеха.
Женька тоже громко засмеялся. Ясно для чего: чтобы Веру поддержать.
А Вика очень правильно сообразила:
— Это, наверное, не настоящие фамилии, а специально для смеха придуманные.
Тут она оторвалась от качелей и, схватив за руку сестру, побежала с ней к лесу. Мы переглянулись и припустились за ними.
— Девочки, недолго! Скоро ужинать! — нёсся нам вслед зычный голос тёти Клавы.
Мы догнали девчонок, и все вместе пошли тише.
Женька незаметно толкнул меня в бок и сказал:
— Мы ведь с Мошкиным ответственные за лес. Браконьеров выслеживаем.
— Да, — поддержал я Женьку. — Если поймаем кого — не поздоровится.
Мы прошли к болоту. На нём росли не лилии, а большие жёлтые купавки. И само болото оказалось не болотом, а заросшим осокой обмелевшим прудком.
— Это же большая куриная слепота, а совсем не лилии, — сказал я.
Но девчонки решили, что я испугался лезть за цветами, и Верочка ехидно сморщилась.
Женька поднял какую-то длинную хворостину и притянул ею к берегу кустик купавок. Он кинул их Вере, но цветы поймала более проворная Вика и тут же начала их нюхать и разглядывать, как какую-нибудь диковину.
— Какая красота! — сказала она. — А пахнут как!
По-моему, ничего красивого в этих жёлтых цветах не было. Бутоны у них маленькие, а лепестки совсем крохотные, и пахли они болотом. Но я всё равно закричал, как ненормальный:
— Я сейчас таких сто штук нарву!
Мне пришла в голову великолепная мысль: залезть на высокую ветлу, которая росла у берега прудка, нагнуться с ней к купавкам и нарвать их. Я так и сделал. Правда, я не знал, что ветла такая гибкая. Она склонилась подо мной до самой воды. И у меня сразу намокли тапочки.
— Я к тебе лезу. Вместе больше нарвём! — крикнул мне Женька. Он, наверное, очень жалел, что мысль нарвать купавки с помощью ветлы пришла в голову мне, а не ему.
Он ступил на ствол, сделал, держась за ветки, два шага и погрузил меня в воду почти до колен.
— Ой! — вскрикнули на берегу девчонки.
— Лезь обратно! — закричал я, забыв всякое геройство. — Вода ледянющая!
Женька начал поворачиваться на ветле точно медведь, она не выдержала и надломилась. Женька тотчас спрыгнул на берег, а я, держа в одной руке купавки, а другой цепляясь за ветки, очень быстро выкарабкался из прудка. Я думал, девчонки скажут мне за букет спасибо, а Вика даже не взглянула на него.
— Хорошо же вы лес охраняете! — всплеснула она руками. — Такое дерево сломали!
Нам с Женькой стало неловко. И зачем он сказал, что мы лесные защитники?
— Давайте поднимем его и перевяжем ствол, — предложил я.
Мы принялись тянуть ветлу из воды. Это было нелегко. Листья на её ветках намокли и стали очень тяжёлыми. Кроме того, поднимали мы её ствол не сверху, а с корней. Верхушка была в воде. Это тоже гораздо труднее. Наконец нам всё-таки удалось поднять ствол. Теперь нужно было крепко перетянуть его верёвкой или тряпками. Но ни того, ни другого у нас не было.
— Бегите за верёвкой домой, — сказал сестрёнкам Женька.
— Проволоку ещё принесите! Мы ствол проволокой обкрутим, чтоб крепче было! — крикнул им вдогонку я.
Девчонки скрылись за кустами, и Женька сказал мне:
— Давай держать ветлу по очереди. Ты — пока не сосчитаешь до ста, а я — до ста двадцати.
— Это почему же ты на двадцать больше?
— Я ж сильнее, — возразил Женька. — Таких, как ты, мне трёх на одного надо.
— Ну и держи тогда ветлу до трёхсот, — сказал я и без предупреждения отошёл от ствола, который подпирал плечом.
— Ты что?! — закричал Женька. — Держи скорей!
Но было уже поздно. Ветла свалилась в пруд моментально. Женька даже не успел отдёрнуть руку и защемил палец. На нём сразу вздулась чёрная бородавка.
— Балда! — рассердился он на меня. — Как дам вот! Что теперь делать-то?
— Поднимать, — сказал я, — чего ж ещё…
— Погоди, — остановил меня Женька, растирая палец. — Если они принесут проволоку, мы зацепим ею ветлу за макушку и в момент поднимем.
Мы присели на два трухлявых пенька. Я вздохнул и сказал:
— Дались этим девчонкам лилии! Не полезли бы мы за ними, так дерево не сломали бы. Вечно они нам жизнь портят.
Мы помолчали. Прошло, наверное, с полчаса, а девчонки всё не возвращались.
— Чего это они? — забеспокоился Женька.
— Копуши, ясное дело. Пока-то всё найдут… — сказал я и обрадовался: — Гляди, проволока торчит!
У берега в самом деле торчал из воды кончик ржавой проволоки. Мы дёрнули за него и выволокли проволоку метров в пять длиной.
— Вот это удача! — Женька загнул проволоку на конце, и мы стали подтягивать ею к себе макушку ветлы.
Вскоре ветла оказалась в том же положении, в каком была до падения.
— Я буду держать, а ты перевязывай ствол, — сказал я Женьке.
— Погоди. Надо ещё щепку найти, а то проволокой всю кору сдерём.
Женька приложил к стволу в месте надлома несколько прутиков и принялся затягивать ствол проволокой. Орудовал он ловко и сильно, несмотря на свой больной палец. Женька даже напомнил мне хирурга, который вправлял мне ключицу, когда я упал с горы на лыжах и вывихнул её.
Наконец всё было в порядке. Ствол снова держал ветлу. Но Женька не велел мне отходить от него до тех пор, пока не нашёл рогатую палку. Он воткнул её в землю, и рогатина стала поддерживать развесистые ветки. Теперь мы могли спокойно уходить.
— Если они убежали от нас и качаются на качелях, я с ними больше не дружу! — решительно заявил Женька.
— И я тоже, — согласился я. — Разве друзья так поступают?
Мы пошли домой и очень обрадовались, когда узнали, что сёстры не виноваты. Они всеми силами старались уговорить тётю Клаву отпустить их к нам, но та ничего не хотела слушать. Только твердила:
— Уже поздно! Пора ужинать.
— Ужинать?! — схватился я за голову. — А у меня ещё обед не приготовлен.
Глава четырнадцатая. Анна Кирилловна
По тому, как аккуратно была закрыта на щеколду калитка, я догадался, что дед уже дома. Чтобы он не сделал мне замечание, я нарочно громко прошуршал на крыльце ногами о половик. Будто грязь счищаю. Только после этого вошёл в горницу. Дед сидел у окна и не обратил на меня никакого внимания. Что это с ним? Ведь он так любит делать замечания. А сейчас мне можно было прочитать целую лекцию. Должно быть, рассердился, что я ничего не приготовил поесть. Ну и пусть сердится! В конце концов, я ему не домашняя работница, а отдыхающий после болезни гость. К тому же у меня каникулы.
— Сбегай, Пётр, к Анне Кирилловне, — неожиданно тихо попросил дед. — Может, она даст чего…
— Чего? — не понял я.
— Настой какой из травы. Простыл я, должно.
— Ну вот, крепился, крепился и свалился, — пошутил я, вспомнив, что дедушка ничем, кроме ранения, ещё не болел. — Я лучше в аптеку сгоняю. От простуды аспирин хорошо.
— Нет, ты к ней сходи. Её настои мне завсегда помогают, — не соглашался со мной дед.
Деньги он жалеет, что ли?
— А кто она такая? — спросил я. — Где живёт?
— Да рядом, аккурат напротив сельпо, — кивнул головой дед.
«Значит, травница — это бабка в чёрном», — сообразил я.
Идти к ней мне не хотелось, но что поделаешь, если надо.
Ох и невезучий я человек! Всякий раз, когда проходил мимо избы бабки Анны, она сидела на лавочке перед домом. Но тогда она мне была не нужна. А сейчас нужна и не сидит. Может, и дома нет.
Вошёл я в сени и сразу почувствовал, как пахнет сухими травами. Точно зарыл голову в копну с сеном. Отворил дверь — и в горнице тоже. Куда ни посмотришь, всюду пучки травы висят. Тут и иван-чай, и кашка, и дурман-трава. Мне про них на сенокосе дед Аким объяснял. Даже на иконе пучок ромашек лежал. Только не полевых, а с жёлтыми лепестками, которые вдоль проезжих дорог растут. А бабки нет. Заглянул я на «чистую половину» и замер. Бабка Анна стояла там на коленях перед большой иконой с лампадкой и отвешивала ей поклоны так низко, что я даже услышал стук лба о половицу.
— Услышь меня, господи, услышь и прости грешного раба твоего… — бормотала себе под нос бабка и крестилась.
Я решил уйти. Подожду, когда она выйдет на крыльцо. Шагнул назад и задел пустое ведро. Оно как громыхнёт дужкой.
