Николай Омельченко - Повести
— Не знаю.
— И я тоже не знаю. Может, поговорка такая. Тогда я у папы не спросила, а теперь уже…
— Еще спросишь, — успокоил ее Саша.
— Спрошу, — тихо согласилась Иришка и продолжала: — Танцуем и танцуем. Могли весь вечер танцевать… А ты такую песенку знаешь? — Она помолчала мгновенье, будто вспоминая слова, и запела очень приятным, почти еще детским голоском:
Над рекой, над водой,Под вербой знакомою,Ждет матрос молодойДевушку веселую.
Саша покраснел, у него перехватило дыхание. Это оттого, что ему впервые девушка пела песню. Вот так просто, не стыдясь, взяла и запела. Если бы это пел Василь или кто-нибудь другой, Саша, конечно же, ничего подобного не испытывал бы, не смутился, а сейчас почему-то вот так вышло. Но чем дольше пела Иришка, тем спокойнее чувствовал себя Саша, словно давно привык к ее голосу, к тому, что она поет для него. И уже смущение уступило место новому чувству — неожиданности. Хотелось остановиться, взять Иришку за руку и вот так стоять и стоять, глядя в ее слегка раскосые каштановые глаза, слушать ее песню.
Девушка перестала петь, лишь когда они вышли на людную Почтовую площадь. Перейдя ее, они стали подниматься вверх по безлюдному Владимирскому спуску.
— А хочешь, я и тебя научу танцевать?
— Научи.
— Вот только где? — задумалась Иришка.
Саша пожал плечами.
Иришка приумолкла и задумалась так, словно это был очень серьезный вопрос.
— Придумала! — наконец радостно сказала она. — Вот когда станет совсем сухо, мы пойдем в парк и найдем площадку, чтобы нас никто не видел, и начнем, хорошо?
— Хорошо, — согласился Саша.
— Вот только патефона нет, — вздохнула Иришка. — Продали во время оккупации. И пластинки тоже…
В кинотеатре людей было мало, вероятно, многие уже успели посмотреть этот фильм. И наверное, оттого, что зал пустовал и давно не топилось в нем, здесь было холодно и сыро.
Потух свет, вспыхнул экран, загрохотали взрывы снарядов, замелькали солдаты, тяжело урча, ползли танки — шел киножурнал, снятый на фронте. Когда Саша смотрел фильмы о войне, он всегда думал о том, что поздно родился, опоздал на каких-то три-четыре года. Если бы он родился раньше, вот точно так же шел бы в бой вместе со всеми. Завидовал он солдатам и сейчас, глядя на экран. Иришка же зорко и напряженно всматривалась в лица солдат. А когда из окопов поднялись люди в бескозырках, даже подалась вперед — ей все время казалось, что среди них она увидит отца.
Потом начался фильм — веселый и какой-то очень светлый.
Иришка и Саша сидели, поглощенные событиями, происходившими на экране, волнуясь за судьбу героев.
И лишь когда в зале вспыхнул неяркий свет, Иришка облегченно вздохнула.
Молча вышли на улицу. Миновали разрушенные здания.
— Мне пора! — нарушила молчание Иришка.
— Я пройдусь с тобой немножко, — несмело попросил Саша.
— Нет, не надо.
Девушка хотела попрощаться, но ей показалось, что Саша чего-то обиделся, поэтому, улыбнувшись, мягко произнесла:
— У меня еще есть немножко времени. Давай лучше я тебя провожу. А туда, к нам, не надо идти. У вас тут лучше. Красивый район. Вот только почти все разрушено. Я здесь бывала до войны…
Они подошли к Сашиному огромному серому дому, остановились у ворот.
— Здесь я живу, — сказал Саша, — во дворе, первый подъезд налево.
— До свидания, — сказала Иришка.
— Ты еще придешь?
— Приду, как только выберу свободное время, так и приду.
— Саша! — донесся до них негромкий женский голос.
Они даже вздрогнули, услышав его. Обернувшись, Саша увидел бабушку. Она шла к ним. Приблизившись, поздоровалась с Иришкой, пристально посмотрела на нее.
— А я уж беспокоюсь. Думаю, работу закончил давно, а все тебя нет да нет, — упрекнула бабушка.
— Мы в кино были, — смущенно ответил Саша. — Вот, познакомься, это Иришка.
— Очень приятно, — кивнула бабушка, хотя ни Саша, ни Иришка так и не поняли, действительно бабушке приятно или нет. — Очень приятно, — повторила она. Еще раз оглядела Иришку и спросила почти строго:
— А тебя, девочка, мама не заругает, что ты дотемна прогуливаешься?
— У меня нет мамы, — тихо проронила девушка и вздохнула.
— Ну, извини меня, детка, — произнесла бабушка.
— А отец на фронте без вести пропал, — вставил Саша.
— Без вести — это еще, девочка, не страшно, это еще может вернуться, — уже мягко и сочувственно сказала бабушка. — А ты как же, с кем живешь?
— С хозяйкой. Отец квартиру перед войной снял. А потом ушел на фронт. Вот так и осталась…
— А хозяйка-то как, не вредная? Кто она?
— Нет, не вредная…
— Ну, так что же это мы стоим? Оно хоть и весна, а ветер холодный. Пойдемте в дом, — заторопилась вдруг бабушка.
— Нет, нет, — решительно замотала головой Иришка. — Мне домой пора.
— Сегодня на карточки вместо сахару конфеты дали, чайку попьем. Мне сладкого есть нельзя, так вы уж вдоволь полакомитесь, — не уступала бабушка.
— Пойдем, Иришка, — обрадованный бабушкиным предложением, попросил Саша.
Бабушка взяла девушку под руку и повела к подъезду. Саша последовал за ними. Ему было радостно, что бабушка так хорошо отнеслась к Иришке.
— Согрей нам чай, Саша, — сказала бабушка, — а ты и телогрейку, и боты снимай, — обратилась она к Иришке, когда они вошли в дом. — Дам тебе валенки, согреешь ноги, промокли они у тебя.
Иришка и бабушка ушли в комнату, а Саша на кухне принялся разжигать примус. Пока нагревалась головка, он слышал их голоса, а потом шум примуса заглушил все. Поставив чайник, Саша хотел было тоже войти в комнату, послушать, о чем рассказывала Иришка, и уже приблизился было к двери, но вдруг передумал. Иришка застесняется и не станет рассказывать при нем то, что могла поведать одной бабушке.
Он нерешительно потоптался у двери. О чем говорила Иришка, не было слышно, но говорила она спокойным голосом, и это порадовало его.
Когда чайник закипел, Саша постучался в дверь. Первой из комнаты показалась бабушка, за ней робко, стесняясь, шла Иришка. Она была в байковом бабушкином халате, наброшенном на плечи, и кургузых подшитых валенках. Халатик ей был короткий, и из-под него белели острые худые коленки. Глядела девушка на Сашу почему-то виновато и грустно.
— Чайник закипел, — сказал Саша.
— Спасибо, Саша, — сказала бабушка.
Она достала из шкафчика три стакана, блюдечко с конфетами, поставила все на стол, пригласила:
— Ну, что же вы, садитесь.
Когда уселись пить чай, бабушка, как-то очень серьезно поглядев на внука, сказала:
— Ты не подумай, что мне Иришка на что-то жаловалась или что-то такое особое поведала, о чем не могла сказать тебе… Нет. Но я все же поняла, что живется ей трудно.
— Бабушка! — с укором пыталась ее перебить Иришка. Но та строго отмахнулась и продолжала:
— Ничего я не скажу ему такого, чего нельзя говорить. Да и нет у тебя ничего такого. Жизнь есть жизнь, а во время войны она у всех тяжелая. И в сто раз тяжелее у тех, кто остался один… Так вот… Живется Иришке плохо, как говорится, и холодно, и голодно. Ее хозяйка, видать, человек не плохой, но уже старая и больная, и зарабатывать на двоих ей не под силу. Вот Иришка и хочет устроиться на работу. И тебе, коль ты ее друг, следовало бы помочь ей.
— Я с большим удовольствием, — растерянно сказал Саша.
— Пусть же все не ограничится словами. Вот и расспроси у своих капитанов, может, и девушки на пароходе или где-нибудь там у вас нужны.
Саше было досадно на себя: как он раньше не догадался сам об этом.
Но ведь Иришка ничего ему не говорила, не просила помочь ей устроиться. Да он будет счастливейшим человеком, если Иришку возьмут хоть кем-нибудь на пароход!
— Я обязательно, обязательно поговорю! — с готовностью заявил Саша.
Нам нужны проводницы
Проснувшись, Саша быстро взглянул на старые, похожие на иконный лик ходики и, поняв, что опаздывает, стал торопливо одеваться.
Бежал, скользя по глинистой круче, присев, съезжал, как на салазках, упал, поцарапав лицо и руки о колючие кусты дерезы, во весь дух мчался по набережной. Уже у речного вокзала ухватился за прыгающий, вырывающийся из рук борт грузовика, ехавшего в сторону порта. Грузовик на выбоине тряхнуло так, что у Саши даже екнуло внутри.
И все же он немного опоздал, все уже были на местах.
Василь спросил:
— Что это ты так?
— Да просто… — невнятно молвил Саша.
— Любин и Чубарь, наверное, не заметили, что тебя еще нет, — успокоил Василь. — Им не до тебя, комиссия у нас. — Василь оглядел товарища и рассмеялся: — Что это ты весь такой поцарапанный, с кручи кто тебя спустил, что ли?
— С кручи бежал да поскользнулся.
