Княжна Дубровина - Салиас-де-Турнемир Елизавета Васильевна
— Какъ! въ новыхъ платьяхъ; что отъ нихъ останется, когда мы воротимся домой вечеромъ? Какія вы, право, не бережливыя. Нѣтъ, я этого не позволю. Отецъ трудится, иногда черезъ силу, чтобы васъ одѣть, обучить…
— Маша, да вѣдь это на богомолье, въ церковь, какъ же намъ не надѣть новыхъ платьевъ, сказала Агаша.
— И въ такой праздникъ, когда братья перешли въ высшіе классы, даже Ваня, за котораго такъ боялись, сказала Анюта.
Лида ничего не сказала, но у ней ужь навернулись слезы на глазахъ. Маша взглянула на нее, улыбнулась и сказала:
— А Лида ужь готова! У ней глаза на мокромъ мѣстѣ.
Всѣ дѣвочки разсмѣялись.
— Ну слушайте, дѣти, прибавила Маша, — идите въ храмъ Божій въ новыхъ платьяхъ, я не мѣшаю, но берегите ихъ въ рощѣ, не запачкайте, не разорвите, помните, что всякое изъ нихъ обошлось въ два рубля слишкомъ, безъ работы. Вѣдь шила я, на даровщину.
— А вотъ тебѣ и на чай, сказала Анюта бросаясь ей на шею.
— Ахъ, зачѣмъ я не богата, прибавила она, — какъ говорятъ богаты всѣ мои родные; я бы не боялась разорвать платья, не носила бы ситцу, а только все батисты и не ходила бы пѣшкомъ, все бы ѣздила въ коляскахъ.
— И ты думаешь была бы счастливѣе?
— Конечно, сказала Анюта.
— Не знаю, сказала Маша. — Не все даетъ Богъ на этомъ свѣтѣ. У одного одно, у другаго другое. У насъ денегъ мало, за то счастья много.
— А я хочу и денегъ и счастья.
— Опять хочу, сказала Маша, — не многаго ли захотѣла? знаешь ли что я скажу тебѣ. Отъ добра добра не ищутъ. Помни это всегда, это мудрыя слова. Помолись лучше нынче за обѣдней и благодари Бога за то, что мы такъ всѣ счастливы и ты тоже.
— Я всегда благодарю Бога, сказала Анюта, — но все-таки мнѣ это не мѣшаетъ желать имѣть побольше денегъ. Скучно беречь платье, бояться всякаго пятнышка и всякой дырочки.
— А ты думаешь у богатыхъ дѣвочекъ нѣтъ своихъ печалей и опасеній.
— Какія же?
— Не знаю, какія, я съ богатыми отъ роду не водилась и знатныхъ людей даже не видала, но знаю, что у всѣхъ на землѣ есть свои заботы, печали, опасенія.
— А я не знаю, сказала Анюта рѣшительно.
— Анюта всегда любуется когда мимо насъ ѣздитъ въ своей маленькой колясочкѣ дочь предводителя; она сама правитъ маленькою лошадкой, а подлѣ нея сидитъ ея гувернантка, а сзади ѣдитъ верховой, сказала Агаша.
— И всѣ разряжены, подхватила Анюта. Дочка предводителя въ бѣлой шляпѣ съ цвѣтами и на ней пальто такое бѣлое, такое прелестное. Даже и верховой такъ нарядно одѣтъ — въ бархатной поддевкѣ. И лица у нихъ такія веселыя!
— А у васъ не веселыя, сказала Маша.
— Положимъ веселыя но мы идемъ пѣшкомъ, а у нея такая маленькая, малютенькая колясочка, и такая маленькая крохотельная лошадка точно игрушка… Завидно смотрѣть, говорила Анюта.
— А заповѣдь помнишь.
— Какую? спросила Анюта.
— Не пожелай… отвѣтила Маша, словомъ, десятую заповѣдь.
— Нечего помнить, я ей не завидую, я только любуюсь ею и себѣ того же желаю.
— А ты бы лучше на себя оглянулась, ты сейчасъ пойдешь разряженая по улицѣ, и сколько дѣвочекъ будутъ оглядывать твое розовое платье и любоваться имъ. Имъ и во снѣ не снилось такого платья какъ твое.
— Ты хочешь сказать, проговорила Агаша серьезно, — что надо себя сравнивать съ тѣми кто имѣетъ меньше чѣмъ мы, а не съ тѣми кто имѣетъ больше.
— Именно, сказала Маша, — но я заговорилась съ вами, а намъ ужь пора. Пожалуйте въ кухню, я вамъ раздамъ корзинки съ припасами, и въ путь. Папочка готовъ и ждетъ насъ.
— Куда же мы денемъ корзинки во время обѣдни, сказала заботливая обо всемъ Агаша, — нельзя же идти въ церковь съ кушаньями.
— Конечно нельзя, я беру съ собою маленькаго Степку, сына дворника, онъ останется съ корзинами пока мы будемъ въ церкви.
Черезъ часъ всѣ они въ полномъ сборѣ шли степенно по улицамъ города и скоро вышли въ чистое поле и предъ ними посреди сосноваго лѣса заблистали золотыя главы монастырскаго собора. До монастыря было недалеко, всего версты полторы, но жара лѣтняго утра и песчаная дорога утомили больше всѣхъ причудливую Анюту, и она опять возроптала.
— Фу! Какая жара! Какой песокъ! И какъ я устала! говорила она, а развѣ неправда, что при богатствѣ не бываетъ ничего такого. Еслибъ я была богата, мы бы поѣхали въ коляскѣ.
— А Маша говорила, что и богатые имѣютъ свои недостатки, что многіе бѣднѣе насъ и не хорошо завидовать однимъ и не обращать вниманія на лишенія другихъ, сказала Агаша, любившая рассуждать и даже говорить другимъ поучения.
— А я все-таки скажу, возразила Анюта съ жаромъ, — что богатымъ хорошо жить на свѣтѣ, а ты больно ужь умна и какая охотница давать не прошенные совѣты. Говоритъ, будто проповѣдь сказываетъ!
— Что жь въ этомъ дурнаго, вступился Ваня, — въ проповѣди всегда говорится хорошее и полезное, и наша Агаша разумница.
— Не по лѣтамъ умница, сострила въ риѳму Анюта и прибавила: — а то слова ея ко сну клонятъ. Сонный порошокъ! Ты всегда обижаешь, сказала Агаша, — съ тобой говорить нельзя.
— Перестаньте спорить, сказала Маша, — вотъ мы и пришли. Въ храмъ Божій идете и спорите.
— Это Анюта, сказала Лида, вступаясь за сестру.
— И какъ мы рано пришли! воскликнулъ Митя, желавшій какъ можно скорѣе добраться до Золотаго ключа и побродить вдоволь по лѣсу.
— Полноте разговаривать, сказала богомольная Маша входя на паперть, — помолимся теперь, не развлекаясь ничѣмъ.
Послѣ довольно долго длившейся обѣдни все семейство Долинскихъ вышло изъ церкви и по палящему жару дошло не безъ устали до густаго лѣса, гдѣ разрослись и сосны, и ели, и березы, и ясени, и даже клены. На опушкѣ росъ орѣшникъ и всякаго рода кустарники. Лѣсъ подходилъ къ крутымъ песчанымъ обрывамъ и такъ близко, что многія деревья сползли внизъ и еще цѣпляясь корнями за рыхлую почву росли наклонившись внизъ, другія упали и вверхъ торчали ихъ могучіе корни вывернутые насильственно вѣтромъ и непогодой изъ желтаго какъ золото песка. Въ одномъ изъ такихъ обрывовъ находился Золотой ключъ. Дѣти бѣгомъ спустились внизъ по извилистой, узкой и крутой тропинкѣ; она врѣзывалась внизу въ гущу кустарника и наконецъ выходила на маленькую полянку, вокругъ которой росли нѣсколько большихъ деревьевъ и низкіе кусты. Изъ-подъ обрыва струилась вода и между двумя громадными камнями, краснаго яркаго цвѣта, съ золотыми и серебряными крапинками, образовала довольно широкую лужу; вода эта, холодная какъ ледъ, прозрачная какъ хрусталь, извѣстна была во всей окрестности и названіе Золотой ключъ дано было этому мѣсту конечно потому, что дно ручья ярко-желтое, песчаное, наводило на мысль о золотѣ. Достигши этого прелестнаго уголка всѣ дѣти, несмотря на увѣщаніе папочки и восклицанія Маши, бросились къ водѣ, умывали ею лицо и руки и подставляя подъ сочившіяся изъ обрыва струйки воды походные стаканчики жадно пили вкусную влагу. Рѣдко удавалось дѣтямъ посѣщать это любимое ими мѣсто, а когда они одинъ или два раза въ годъ попадали туда, то наслаждались въ волю и водой и отдыхомъ подъ развѣсистыми деревьями, около блестящей прозрачной воды, разлившейся правильнымъ кругомъ и вырывшей себѣ мягкое въ красномъ пескѣ ложе.
— Вотъ такъ чудо! вотъ такъ прелесть! восклицала Анюта, умывъ свое розовое личико и намочивъ свои непокорные волосы, которые отъ холодной воды вились еще болѣе и крутились легкою паутиной на лбу и вискахъ. Она бросилась на мягкій, теплый песокъ, подъ развѣсистою сосной, прислонила голову къ ея стволу и воскликнула.
— Ахъ, какъ хорошо! Теперь тебѣ бы почитать намъ, Митя.
— Какже, сказалъ онъ, — видите ли принцесса какая изволила пожаловать, легла и приказываетъ читать… натощакъ-то! Я тоже измучился и голоденъ какъ волкъ.
— Дѣйствительно пора поѣсть, сказала Маша, — послѣ обѣда мы почитаемъ, а потомъ ужь: маршъ въ лѣсъ искать грибовъ и ягодъ.
— Ягоды-то будутъ, а грибы врядъ ли, сказала Агаша. — Сухо, давно дождей не было.
Маша принялась, хотя устала также какъ и другіе, накрывать на пескѣ бѣлую скатерть, нарвала широкихъ листьевъ, положила ихъ на скатерть вмѣсто тарелокъ, открыла корзины и принялась вынимать запасы.
