Сильвана Гандольфи - Альдабра. Черепаха, которая любила Шекспира
Я набрала «Альдабра» и нашла посвященный ей сайт.
Там была фотография, вид сверху. Я кликнула на нее, чтобы увеличить. Это были островки атолла Альдабра, которые смыкались вокруг лагуны овальным кольцом.
На другой фотографии я узнала бабушкины грибы. Это были коралловые рифы, которые поднимались из морских глубин как ржавые шпили.
Потом я начала читать. Атолл Альдабра является частью Сейшельских островов. Это древнейший атолл Индийского океана, самый большой в мире атолл вулканического происхождения. Я прочла, что он стал надежным убежищем для альдабрских черепах, вида, находящегося на грани вымирания. Исполинская черепаха (Geochelone gigantea). Так называется это доисторическое существо, которое ползало по планете еще до всяких динозавров.
Тогда я ввела в строке поиска «Geochelone gigantea» и нашла кучу материала на английском. Я взяла словарь и принялась терпеливо переводить. Эти черепахи обладают длинной втягивающейся шеей и конечностями — тоже втягивающимися — в форме расширяющихся у основания слоновьих лап. Я продолжала читать с нарастающим волнением. Самцы могут весить до трехсот килограммов, самки чуть легче. Существуют особи, достигающие возраста двухсот лет. Они травоядные, поэтому им не нужно быстро двигаться в погоне за пищей. Кроме того, у зрелых особей нет естественных врагов, значит, им не от кого спасаться бегством. Могут даже питаться падалью, не брезгуя порой сородичами.
У меня аж дух захватило: все сходится! Бабушка, черт знает почему, превратилась в Geochelone gigantea. Не знаю, надолго ли это, но подозреваю, что навсегда.
Я вышла из Интернета и закрыла ноутбук, пусть исследование и не было исчерпывающим. Хватит с меня — голова и так идет кругом. Нужно все обдумать. Как это могло произойти? И почему? Может быть, нужно как следует допросить саму бабушку? Но возможно ли это, она ведь еле выговаривает слова. Впрочем, ничего другого мне не оставалось. Пойти и спросить: «Бабушка, почему ты превратилась в исполинскую черепаху?»
Глава восьмая
Черепаха была в огороде. Не замечая меня, она увлеченно ела капусту, выдергивая ее зубами прямо из земли и даже не помогая себе лапами. Прожевав кусочек, она моментально его проглатывала. Видно было, как капуста спускается по горлу вниз.
Я подошла ближе и весело поздоровалась, будто это вполне естественно — видеть, как собственная бабушка пасется на капустной грядке.
Она обернулась, вытянув ко мне шею. Крепкие лапы выпрямились, и тяжелый панцирь начал плавно приподниматься. Вытянувшись во весь рост, она медленно направилась ко мне, зажмурилась и что-то сказала.
С ужасом я обнаружила, что теперь в ее речи нет ничего человеческого: я не понимала, что она говорит.
— Что ты сказала? — переспросила я, шагнув к ней.
— Ух-то-арфе, — прошамкала бабушка, все еще стоя на четвереньках.
Я подошла совсем близко, пытаясь скрыть замешательство. Погладила ее по шее. Дряблая кожа — ни теплая, ни холодная. Но ее дыхание по-прежнему пахло плюмерией, и это меня успокоило.
— Бабушка Эя, я никак не могу понять, что ты говоришь. Можешь написать на земле?
Я надеялась, что она хотя бы понимает меня. Она смущенно посмотрела на меня своими блестящими глазками. Я повторила вопрос погромче, вспомнив, что в последнее время она стала еще и глуховата.
На этот раз она, похоже, поняла мои слова и поползла в поисках голого кусочка земли. Я следовала за ней по пятам. Наконец она нагнулась и начала скрести правой лапой. Это заняло целую вечность — еще и потому, что земля была не очень утоптанной.
— Это «П», так? — спросила я.
Бабушка кивнула, продолжая свой труд.
«Привет, Элиза» — смогла я прочесть через четверть часа. Буквы были кривые, но узнаваемые.
— Привет, бабушка, — сказала я и нагнулась, чтобы обнять ее длинную змеиную шею. Мне все еще было странно трогать эту непохожую на кожу шкуру. В глубине души я надеялась, что от поцелуя она снова превратится в человека, как лягушка из сказки, ставшая прекрасной царевной. Мне же достаточно, чтобы она всего-навсего превратилась в бабушку. Но и этого не произошло.
Черепаха втянула шею, а потом глубоко и протяжно фыркнула: «В-у-у-ф-ф». Я впервые услышала этот звук, похожий на рокот прибоя. Будто огромная волна разбивается о скалистый риф с шипением разъяренного дракона.
— Можно писать твоими красками, но мы переведем кучу бумаги, — сказала я, пытаясь скрыть разочарование. — На песке проще. Завтра воскресенье, я наберу тебе на Лидо песочку.
— Отличная идея. — Она писала это целых двадцать минут, а потом выдавила из себя подобие улыбки…
— Как ты себя чувствуешь?
— Отлично.
На следующий день я сделала, как обещала. Уговорила маму снова поехать на Лидо и набрала два полных пакета чистого песка. Мешки получились такими тяжелыми, что досыпь я туда еще хоть песчинку, до дома мне их уже было не донести.
— Зачем тебе столько песка? — спросила мама.
— Это для бабушки. Кажется, она хочет разбить небольшой японский садик. Знаешь, такие с камушками и песочными дорожками.
Мама захлопала глазами.
— Бабушка Эя не перестает меня удивлять.
— У нее фантазии хоть отбавляй, да?
— Еще как!
В тот же вечер я отнесла пакеты бабушке, сгибаясь под их тяжестью. Черепаха рисовала в своем ателье, размазывая краску лапами. Из старых досок я соорудила невысокий бордюр и сделала что-то типа песочницы. Пока я работала, черепаха стояла рядом, внимательно следила за всем и по-своему давала советы: тыкалась мордой мне в руку чуть выше или чуть ниже, чтобы, забивая гвозди, я не попадала в сучки. Когда ограждение было готово, я высыпала туда содержимое обоих пакетов, а потом тщательно разровняла песок руками.
— Готово. Напиши что-нибудь.
Черепаха засуетилась (если можно так выразиться) и принялась писать. На этот раз она писала мордой, а не лапой. Длинную гибкую шею она использовала вместо руки. Нос оставлял четкий след на мягком разровненном песке. Так получалось куда быстрее, чем на земле в огороде.
— Я тебя люблю, — написала она. — Хочешь играть Офелию?
— Хочу, но кто будет читать за остальных? — Я стерла надпись, разровняв песок, чтобы освободить место для ответа.
— Я. Я тоже могу читать.
Ничего по сути не изменилось. Я играла роль Офелии, а из бабушкиного горла раздавался искаженный и неузнаваемый голос Гамлета. Текст я все равно помнила наизусть, так что какая разница, интонации-то правильные. Потом она говорила за Полония, и тон голоса изменился: он стал льстивым, сочащимся тайными интригами.
Это меня очень ободрило. Пока у черепахи есть бабушкин ум и талант, все остальное не имеет значения.
Я снова стерла надпись и спросила как можно громче и четче:
— Бабушка, почему ты превратилась в черепаху? Ты знаешь, что ты принадлежишь к гигантским сейшельским черепахам? Как это случилось?
— Не знаю. Может, во всем виноват черепаховый гребень, — был ответ.
Сломанный гребень, который она нашла под скамейкой! Если это он превратил бабушку в черепаху, может быть, он и разрушит чары. Мысль о том, что есть какая-то причина происшедшей в бабушке перемены, меня успокаивала.
— Он волшебный? — с трепетом спросила я.
— Не думаю. Но он напомнил мне о черепахах. С тех пор они не выходят у меня из головы.
— Из-за этих мыслей ты стала такой?
— Это были не просто мысли. Они были очень сложными. Такими сложными, что я не знала, как их думать.
Значит, гребень не волшебный. Он просто навел ее на мысль, вдохновил ее к новому перевоплощению. И все же мне хотелось найти гребень, из-за которого началась вся эта история.
— Где ты его держишь?
— Наверное, он упал под кровать.
Я сходила за ним и вернулась в ангар. Я повертела гребень в руках. Сломанная ненужная вещица.
— Бабушка, думаешь, ты можешь превратиться обратно?
— Что?
Ровной стороной гребня я стерла надпись на песке и повторила громче:
— Ты можешь снова стать человеком?
— Я не хочу снова быть человеком. Мои мысли успокоились. Я всем довольна.
— Но что именно ты ощущаешь?
— Сложно сказать. Я чувствую себя так, будто меня прижало книзу и оттуда поднимается сила.
— От земли?
— Да, от земли. В меня вливается могучая сила. Я могла бы поднять весь шар земной.
Она даже нарисовала иллюстрацию к этому утверждению: улыбающаяся черепаха с шаром на спине. Это был земной шар.
Потом она подождала, пока я снова разровняю песок, и написала: «К тому же я теперь такая молодая!»
Я подумала об исполинской черепахе, которая может прожить двести лет. Бабушке восемьдесят — для черепахи она была совсем девочкой. Ну, может, не совсем девочкой, но ей еще предстояла долгая жизнь.
Вздыхая, я стерла гребнем надпись.
— Но ты можешь снова стать такой, как раньше?
