Сёрен Ульссон - Дневник Берта
— Из этого выйдет хороший майский костёр, — сказал Томпа.
— Согласен, — ответил я.
Клюдде поинтересовался, не опасно ли это.
— Конечно, нет, — сказал Томпа.
— Согласен, — ответил я.
Мы устроили майский костёр в подвале. Он горел хорошо. Слишком хорошо. После этого в подвале не осталось никаких хороших вещей. Все они сгорели. Я и Томпа никогда бы не признались. Это сделал Клюдде. Он получил приз пожарной охраны за лучшее ябедничество. Глупо с нашей стороны, что мы не признались. Мы жалели в течение девятнадцати минут. После этого мы сообщили пожарной охране о других пожарах. На всякий случай, вдруг у них ещё осталось несколько призов.
— Горит в загоне, на холме и около площади, — сообщили мы.
— Мы знаем! Это майские костры, — ответила пожарная охрана и положила трубку. Приза нам не досталось.
Однажды нам с Оке удалось прожечь дырку в папиных брюках. Папа этого не обнаружил, пока не пришло время идти на работу.
— Брюки загораются быстро, — сказал Оке.
— Как и папина вспыльчивость, — сказал я после того, как папа нас выругал.
— Тот, кто играет с огнём, писается в кровать, — сказал папа.
— Значит, каждый малыш — пироман, поскольку они писаются постоянно, — ответил я.
Хорошо сказано. Я думаю, что с формулировкой мне помогло моё шестое чувство.
Я куплю электродрель.
— Что ты будешь делать с дрелью? — удивляется мамаша.
— Сверлить понемногу, делать дырки в стенах и вообще.
— Одолжи папину дрель, — предложила мамаша.
— А если он её кому-нибудь одолжит как раз тогда, когда она мне понадобится? И вообще папина дрель дурацкая.
— Незачем тебе покупать совершенно новую дрель, чтобы сделать несколько дырок, — ворчала мамаша.
— Всегда хорошо иметь такую вещь, для разных нужд.
Дискуссия окончилась.
Сегодня по радио сказали, что пришла весна.
Я написал весеннее стихотворение:
Вот и весна,Мне любви не принесла.Я и Оке можем колдовать,Мама мяч не умеет пинать,А папа умеет лишь всех ругать.
Я думаю, что через десять лет все автомобили смогут летать.
Конец простой — вампира вой
Четырнадцатое мая 3 часа сорок минут
Мама Оке умерла. Оке из-за этого переживает. Вчера он был грустным. Я и Малыш-Эрик пытались поднять Оке настроение. Но нам это не удалось. Потому что у Малыша-Эрика болели уши. У меня самого проблемы похуже, чем больные уши и мёртвые мамы. У меня плохое зрение. Я — носитель очков. Я никому не показываюсь. Только Оке и Малышу-Эрику. Они заявили, что мне идут очки. Врут они. Проклятая гробовая бацилла. Я спрятал очки в заднем кармане. Потом я со всей силы садился на всё, на что только мог. Очки выдержали. Неудача.
— Может быть, мы каким-то образом можем наладить контакт с твоей мамой, — предложил я.
— Каким образом? Зароемся в землю и будем разговаривать со скелетом? — скорбно кричал Оке.
Малыш-Эрик успокаивал Оке и говорил, что знает, каково это.
— Дядя моей прапрабабушки тоже умер. Я знаю…
Оке несколько секунд качал головой в сторону Малыша-Эрика.
Потом я и Малыш-Эрик придумали, как мы можем установить контакт с мёртвой мамой Оке:
1. Нужно пойти туда, где она лежит. На кладбище.
2. Нужно запеть песню, которую она любила при жизни: Are You Lonesome Tonight.
3. Нужно подождать, чтобы могила открылась.
4. И тогда можно будет немного поговорить с мамой Оке. Или упасть в обморок от ужаса, если тебя зовут Малыш-Эрик.
На кладбище было неприятно. Малыш-Эрик сообщил, что он видел мертвеца за деревом. Тот махал Малышу-Эрику.
— Вот и иди туда, — сказал Оке.
Но Малыш-Эрик этого не сделал. Он последовал за нами.
— Это здесь! — остановился Оке. — Здесь лежит моя мама, и её съедают черви.
— Какая гадость! — воскликнул Малыш-Эрик. МОЯ МАМА НИКАКАЯ НЕ ГАДОСТЬ! — орал Оке.
Потом мы запели. Я знал почти две строчки. Are you lonesome tonight. Do you miss me tonight. Малыш-Эрик знал одно слово. Are… потом он пел ля-ля-ля.
Оке выкрикивал соло. Это звучало красиво. Как самолёт.
Наша песня не удалась. Могила не открылась. Тогда Оке спел собственную песню. Нам с Малышом-Эриком он петь не разрешил. Только отбивать такт.
— Мама, слышишь ты меня? Встань и покажись! Здесь я, мама, вот он я. Ты приди ко мне. Здесь я, мама, здесь. Мама, мама, здесь!
И тут нам показалось, что на могиле таинственно зашелестела трава.
— Смотрите, — воскликнул Оке. — Одуванчик! Его здесь раньше не было. Это точно мама.
Оке и я ликовали. Но не Малыш-Эрик. Он упал в обморок.
Оке поинтересовался, не умер ли Малыш-Эрик. Я не знал. Оке поинтересовался, не нужно ли нам Малыша-Эрика закопать. Я считал, что на это необходимо разрешение. Если мы это сделаем, то получим прокол на наших водительских правах, когда нам будет по 18 лет. Этого мы не хотели. Мы оставили Малыша-Эрика лежать. Он пришёл в себя через 43 секунды. Оке и я испугались.
— Помогите, он воскрес из мёртвых! — кричал я.
— Бежим скорей! — орал Оке.
Мы побежали. Малыш-Эрик за нами.
— Подождите, ребята! Перестаньте, — умоляло привидение.
Мы и слушать не хотели. Мы прибежали домой к Оке и заперли дверь. Но когда привидение начало канючить на лестничной клетке, мы поняли, что это Малыш-Эрик. Мы открыли. Потом мы жарили кукурузу и пили сок.
Жарить кукурузу здорово. Нужно открыть консервную банку с кукурузой и высыпать её в тостер. Подождать немного и потом есть. Вкусно!
У Бенни в моём классе грибок на ногах. Это звучит страшно. Можно ведь споткнуться и сломать ногу, если у тебя на ступнях растёт масса лисичек. Учительница сказала, что это не заразно. Мне кажется, она врёт. Мне показалось, что сегодня утром я видел маленький шампиньон между пальцами на ноге. Это катастрофа, если Бенни заразил меня грибком. Завтра у нас важный футбольный матч с 5-Б. Мы должны победить.
И ещё одно событие должно произойти завтра. Не такое весёлое. Меня заставляют взять с собой в школу мои ужасные очки. Надеюсь, что до завтра я успею умереть.
Конец простой — вампира вой
Пятница 15 мая
Прыг-скок с палки на пенёк, дневник.
Сегодня один из самых ужасных дней за всю мировую историю. Треба Волкера заставили взять с собой в школу его новые очки.
Я проснулся в полшестого, чтобы примерить очки. Сначала я надел их на кончик носа. И превратился в сову.
— Ух-ух, — сказал я моему отражению в зеркале. Потом я надел их немного глубже на нос. И стал завучем Берндтсоном.
Потом я подвинул их плотно к глазам. И превратился в ботаника.
— Ужасно, — сказал я и спрятал очки в футляр.
— Не забудь очки, — напомнила мама после завтрака.
— Какие очки? — поинтересовался я.
— Твой новые и красивые, — ответила мама.
— Мои новые и безобразные, — поправил я и постарался забыть, где они лежат. Но это не удалось. Они лежали на письменном столе.
Я трижды страдал полной потерей памяти. Но мама каждый раз находила очки. Такое невезение.
В школе я ни в чём не признался. Очки лежали в кармане куртки за пределами класса. «Удачный случай для карманных воришек», — с надеждой думал я.
Первый урок прошёл как обычно.
На втором уроке учительница смотрела на меня.
На перемене между вторым и третьим уроками она меня спросила:
— Где твои очки, Треб?
Третий урок был весёлым часом для всех, кроме меня. На мне были очки.
Весь четвёртый урок я думал об одном стукаче, которого зовут мамаша и который предал своего сына и наябедничал учительнице об очках.
Во время ланча Глыба начал:
— Напялил подхалимажные очки? — кричал он.
— Рокерский сопляк, — пробормотал я в ответ.
— Хочешь, я тебе выстругаю палочку, слепая курица? — не унимался Глыба.
— Отстругай себе большой палец, бродяжье отродье, — почти вслух сказал я.
— Очкастый, бочкастый, — орал Глыба. — Чёртов урод!
Я ушёл.
У забора Оке искал червей. У него было две банки. Одна с целыми червями, а другая с половинками.
— Корм для моих лягушек, — объяснил Оке.
Оке рассказал, что близорукость можно вылечить.
— Я сначала посмотрю по телевизору, как они это делают, — сказал он, — а потом мы попробуем на тебе.
— А как они делают? — поинтересовался я.
— Делают надрезы в глазах, — объяснил Оке. Может, не так уж и глупо иметь очки.
После обеда было открытие футбольного сезона на поле, засыпанном гравием. 5-А против 5-Б.
Глыба заявил, что я не должен быть в команде. Он сказал, что я не увижу, в чьи ворота забиваю гол. Другие поддержали Глыбу. Тогда я сделал 8 подач головой и 31 правой ногой. Это всех убедило. Меня не уволили.
