Юрий Дьяконов - Горнист

Юрий Александрович ДЬЯКОНОВ

ГОРНИСТ

Пока еще была какая-то надежда, что за ними приедут, Сергей волновался. Он вновь и вновь выходил на шоссе и подолгу стоял, всматриваясь туда, в сторону Новороссийска, где так давно скрылись последние шеренги ребят. Потом вновь шел в изолятор и утешал ревущих девчонок. Теперь уже ревели почти все. Крепился только Саша Круглик.

Когда Сергей входил, Саша распахивал ресницы, и огромные голубые глаза его доверчиво искали Сережины. Сергей приглаживал хохолок на его голове, похлопывал по плечу и говорил как можно бодрее:

— Ничего, Саша. Скоро приедут!

Саша медленно наклонял голову. Его белые, выгоревшие брови дергались, пытаясь сойтись к переносице, обозначалась тоненькая морщинка на выпуклом лбу. Растопыренные пальцы подбирались в пухлые кулачки. Он чувствовал себя мужчиной и крепился. Он во всем старался походить на Сергея. Только чуть подрагивала нижняя губа да подозрительно блестели глаза. Но он быстро отводил их в сторону и сосредоточенно рассматривал алычу, протянувшую ветки к самому окну.

Саша вслед за Сергеем вышел на улицу. Молча уселись на ветхой деревянной скамейке у калитки изолятора под ветвями громадного ореха. Говорить не хотелось. Каждый думал о своем. И каждый втайне надеялся, что вот донесется звук мотора. Подъедет долгожданная машина и увезет всех больных, оставленных в. изоляторе, на вокзал, к поезду. И окунутся они в родную знакомую атмосферу предотъездной суеты, смешаются с остальными. И не будут уже больными, выздоравливающими в изоляторе, а просто — пионерами, такими, как все.

В животе у Сергея заурчало. Вспомнил, что сегодня он так ничего и не ел. Не ели и все в изоляторе… Медсестра Лиза утром получила для них питание на день сухим пайком: колбасу, брынзу, сахар… Сергей видел, как рыжеволосая Лиза возвращалась из лагеря с медицинской сумкой, набитой продуктами. Потом она ругала завхоза за то, что он «вместо хлеба кормит больных бумажками». Краснощекий запыхавшийся завхоз рассердился так, что стал похож на индюка: складки на шее и подбородке задрожали, запрыгали. Брызгая слюной, он кричал:

— Что у меня — сто рук?! Мне весь лагерь обеспечить нужно. Потрудитесь, барышня, сами получить в пекарне. Пройдетесь. Не разломаетесь! — Швырнул на стол серую бумажку — накладную на хлеб — и выбежал из комнаты.

Медсестра хотела идти, но по шоссе двинулись отряды. Потом Лиза с девочками долго собирали вещи. А когда наконец все были готовы, к изолятору со стороны Новороссийска подъехал длинный черный «форд». Он развернулся на шоссе, посигналил. Все бросились к окнам. На флажке над радиатором ребята прочли надпись: «Интурист».

— Вы медсестра? — спросил шофер, несмотря на жару одетый с ног до головы в коричневую кожу.

Лиза кивнула.

— Там на шоссе, в семи километрах отсюда, у вашего пионера с ногой что-то. Нужна помощь. Только прошу вас быстро. Могу ждать три минуты. — И, скупо улыбнувшись, добавил: — Мне нужно в порт. За иностранцами. Опаздывать нельзя…

Лиза заметалась. Поспешно стала проверять содержимое медицинских сумок. Никак не находила нужного. С улицы, напоминая о прошедших трех минутах, рявкнул клаксон «форда». Лиза подхватила две сумки с красным крестом на крышках, кинулась к машине. Сергей пошел за ней.

— Синицын. Сережа. Ты посмотри, чтобы чего…

— А что с ними случится, — успокоил ее Сергей, — дождемся тебя. Или завхоз еще раньше приедет с машиной.

— Я скоро! — крикнула Лиза.

Черный приземистый красавец «форд» рявкнул на прощание и рванул с места…

И вот прошло уже пять часов! А машины все нет… Поесть бы.

Саша смотрел на Сергея, сидящего с закрытыми глазами, и думал: «Все о нас забыли… и машину не прислали… Но Сережа все равно придумает… и мы уедем». А вслух спросил:

— Сережа, ты есть хочешь?

— Как волк! Аж в животе урчит… Ты посиди здесь, покарауль. Может, приедет.

Сергей вошел в изолятор. Через открытую дверь в соседней комнате видна кровать, на ней сидят Сонечка и Майя. Сонечка плачет. Майя, тоненькая высокая девочка лет тринадцати с коротко подстриженными темно-русыми волосами, уговаривает ее:

— Ну что ты, Сонечка… Скоро придет машина, и мы уедем. Ты очень есть хочешь?.. Вот возьми галету. Я не хочу.

Соня покорно взяла твердую, как камень, галету и стала ее грызть. А слезы капали ей на руки, на галету, на галстук.

— Я уже почти здоровая… Почему меня не взяли? Я бы сама пошла с отрядом… Потому что маленькая, да?

— Перестань! И я здоровая. А Сережа? Думаешь, мы бы не пошли?! А идти-то сколько, знаешь?! Двадцать километров!.. Это же подумать надо. — Майя отвернулась и украдкой провела рукой по глазам. Увидела Сергея в дверях и, покраснев, опустила голову.

Сергей одну за другой открыл оставленные сестрой медицинские сумки. В них были только медикаменты, бинты, вата… Сергей нахмурился: Лиза впопыхах, по ошибке, забрала с собой сумку с сухим пайком для изолятора. Он открыл стол. На дне ящика одиноко лежал кусок серой бумаги. Прочел:

НАКЛАДНАЯ

Дата 26 августа 1933 года

Получатель изолятор пионерского лагеря

Наименование хлеб

Количество 8 (восемь) кг

Печать Подпись

— Вот здорово! Четыре буханки хлеба! — Сергей еще раз глянул через двери на Соню и Майю. Сложил бумажку вчетверо и сунул в кармашек на груди. Высыпал из рюкзака все свои пожитки в наволочку и, взяв рюкзак, вышел.

— Саша! Если придет машина, добеги до поворота и позови.

— Есть, капитан!

Сергей потуже затянул пояс и быстро пошел по шоссе.

— Дядя, мне нужно получить хлеб для лагеря.

— Ишто-о-о? — угрюмый, дочерна загоревший, обнаженный по пояс пекарь-грек в белом колпаке, с лицом, покрытым тонким слоем муки, обернулся. Недоверчивый острый взгляд черных запавших глаз скользнул по лицу чубатого белоголового паренька в зеленой пионерской рубашке. Залатанные на коленях бумажные штаны подпоясаны широким матросским ремнем с медной бляхой. Босые ноги утопают в мягкой пыли. — Ишто хочэш? Хлэб хочэш? Базар ходи…

— Дяденька, да у меня бумага есть, чтоб хлеб отпустили.

— Вах! Какой хитрый малшик! Какой лагэр? Лагэр — ту-ту! Утро ехал лагэр… А? Нэт хлеб! Пащщел вон! — и замахнулся фартуком. Паренек попятился. Упрямо сдвинул брови и горячо принялся объяснять:

— Лагерь уехал. Знаю. А изолятор остался. Понимаешь, и-зо-лятор! Ну, больные там. Горло болит. Живот болит. Там девочки, мальчики. Они кушать хотят… Выдайте наш хлеб! Вот же накладная!..

— Дэвошка кушат хочэт?.. Мой дэвошка тоже сильно кушат хочэт!.. — он все больше распалялся гневом. Потом вдруг прищурился недобрым оком и процедил сквозь зубы:

— А-а-а! Ты жюлик, навэрно?! — и быстро выбросил вперед руку, намереваясь схватить мальчишку. Но паренек проворно отскочил в сторону и по тропке побежал к шоссе.

Убедившись, что грек не гонится за ним, Сергей остановился. Присел на каменный мостик. Отдышался. «Где найти управу на этого пекаря Фаносопуло?.. Пойти к милиционеру Сурену? Или в сельсовет?.. Пойду сначала в сельсовет», — решил Сергей. И зашагал вдоль шоссе мимо заброшенных жителями домиков с заколоченными окнами.

Дома стояли в глубине садов, ронявших на землю никем не собираемые плоды. Везде следы запустения. Покосившиеся, а кое-где и вовсе сорванные калитки. Зарастающие травой дорожки.

Плохо стало жителям села. Нет хлеба. Рядом, рукой подать, богатые Кубань и Дон. А хлеба нет. Станичные богатеи-кулаки не хотели расставаться со своей вековой властью над землей, над бесправными батраками, над иногородними. Не хотели добром отдавать власть в селе голытьбе. Сопротивлялись кулаки Советской власти всеми силами. Стреляли из обрезов в сельских коммунистов. Морили скот. Поджигали хлеб на полях только что созданных колхозов. Распускали зловещие слухи… А когда стали у них отбирать излишки хлеба, скотину, сельскохозяйственные машины, нажитые кровью и потом батраков, взвыли кулаки звериным воем. Организовали саботаж хлебозаготовок. Попрятали хлеб в подполья. «Пусть лучше сгниет, но не дадим его хамам!.. — говорили они. — Пусть волки по бурьяну заведутся…»

А молодые, только что созданные колхозы еще не окрепли, еще не могут дать хлеба вдоволь городам и рабочим поселкам. Правительство вынуждено было ввести карточную систему на хлеб и другие продукты, на промышленные товары.

Жило село садами. Выращивали фрукты: громадные груши-бергамоты, яблоки, прозрачные белосливы, абрикосы, виноград. Все это везли в город на рынок. Привозили оттуда муку, хлеб, соль, сахар, обувь, одежду… А теперь не стало хлеба. Опустели обе лавки кооператива. Отощали жители.

Говорят: беда одна не приходит. Посыпались беды на селение. Летом 1930 года сгорел маленький заводик по переработке табака, подожженный чьей-то злобной рукой. Потом погибли от филлоксеры чуть не все виноградники. Кровяная тля набросилась на плодовые деревья… Где работать молодежи? Куда приложить свои силы?