Кэтрин Патерсон - Странствие Парка

Посвящается Кэтрин Харрис Нортон

и тем, кто собирался вокруг ее стола

Тиму, Элеоноре, Хенку, Энн, Ирен

и двум Кеннетам

чье имя значится на Гибельном Сиденье[1]

— Мы еще соберемся все вместе, — утешал его Ланселот.

— Не все, — отвечал Король. — Это уже не повторится. Никогда не повторится. Мы выполним наше предназначение. Наше время будет светлым веком между Тьмой и Тьмой. Как сказал Мерлин, золотая слава заката манит и притягивает. А потом все закончится.

Ланселот ответил:

— Тогда мы воссияем так, что нас будут

помнить и по ту сторону Тьмы.

В этих именах есть внутренняя сила и жизнь. Даже в самый холодный день солнце согревает буквы и они теплые на ощупь. Молодые люди, ушедшие в землю, словно встают из нее. Такое чувство, что в их жилах снова течет кровь.

Каждый, даже если никто из друзей и близких не служил во Вьетнаме, стремится дотронуться до камня. Губы повторяют имя снова и снова, затем тянутся и целуют его. Кончики пальцев обводят буквы.

Возможно, прикоснувшись к камню, люди вновь обретают веру в любовь и жизнь. Или глубже понимают жертву и печаль.

— Мы с тобой, — говорят они. — Мы помним.

1. Паркинтон Уадделл Броутон Пятый

Привычным движением он закинул кухонное полотенце на плечо. Левой рукой Парк схватил невидимый щит, правой — половник и медленно развернулся, целясь в самое сердце холодильника.

— Фу! Ты никакой не рыцарь! — с отвращением выкрикнула дама. — Ты же просто поваренок! От тебя несет чесноком и маслом. Как смеешь ты за меня сражаться? Слезь с лошади, глупец, и поди прочь. Иначе Черный Рыцарь проткнет тебя копьем, словно вертелом, и изжарит на вечном огне!

Храбрый Гарет[3] не обратил внимания на насмешки и с копьем наперевес помчался во весь опор навстречу Черному Рыцарю. Копыта его боевого коня, казалось, летели над землей, он атаковал противника, словно ангел мщения. Копье Черного Рыцаря разлетелось в щепки, сам он грузно свалился на землю. Благородный Гарет соскочил с коня, вытащил меч и…

— Поросеночек![4]

Парк точно шлепнулся на землю всем своим весом. Посуда так и лежала в раковине.

— Что, мама?!

Он медленно повернулся и взглянул на гордячку. Наверно, она на коленях умоляет Короля, чтобы он послал какого-нибудь рыцаря убить этого мужлана. А благородный Артур выбрал именно Гарета странствующим рыцарем. Так закончилась его бесславная служба на кухне в замке Камелот. Гарет отвернулся от насмешливой дамы и занес меч над поверженным противником: «Проси пощады, предатель!»

Мать вздохнула.

— Перестань, наконец, скакать. Это половник, — она забрала его, — а не меч.

Он снисходительно улыбнулся. Они с мамой были примерно одного роста.

— Я тренируюсь. В баскетбол.

Баскетбол. Как жаль, что он вынужден скрывать свое настоящее имя от неблагодарной девицы. Она бы сгорела от стыда, если бы знала, что тот, кого она осыпала насмешками, сын Оркнейского короля и племянник самого Артура.

— Самый настоящий невежа…

— Э-э-эй! Поросеночек! Я с тобой разговариваю. Закончишь вытирать посуду, и за уроки.

Рэнди взяла с плиты кастрюлю из-под супа и стала тереть ее железной мочалкой.

— Ау, ты слышишь меня?

Он обернулся и слегка поклонился.

— Я к твоим услугам.

И тихо добавил: — И к услугам короля.

Не произнеся больше ни слова, он снял черные доспехи с поверженного рыцаря и облачился в них. Отныне никто не примет его за слугу с кухни. Какое бы колдовство ни замыслила злая фея Моргана, он готов ко всему. Гарет вскочил в седло и приказал карлику следовать за ним.

Парк повесил полотенце, выскользнул из крохотной кухни, забрался на диван в гостиной и щелкнул кнопкой телевизора.

— Поросеночек!

Если он не откликнется, может, она прекратит звать его детским прозвищем? Мамина голова показалась в гостиной.

— Никакого телевизора, пока не сделаешь уроки.

— Праздник, — проворчал он. — Да ты что?

Он не ответил. По телевизору показывали, как в центре города собираются люди. В Вашингтон приехало полным полно ветеранов. Мужчины в военной форме, кто-то в новой, кто-то в потрепанной. Крашеная блондинка-репортер брала интервью у человека в поношенной защитной форме. Его грудь была увешана медалями. Камера чуть отодвинулась, и стало видно, что длинные, почти до середины спины волосы ветерана собраны в хвост и перетянуты шнурком. Странно.

— Поросеночек? — мама стояла, облокотившись о дверь, с кастрюлей и мочалкой в руках и смотрела на экран.

— Что скажешь, мам? Миллионы людей. Отовсюду.

— Вижу.

Он откашлялся и, не глядя на нее, спросил как можно более безразлично:

— Может, съездим туда завтра? Ты и я.

— Нет, — резко ответила мама. И прибавила более мягким тоном, — у меня работа.

— В День ветеранов?[5]

Она махнула мочалкой в сторону толпы на экране.

— Талимерс[6] предвкушает, как поможет им расстаться с деньгами.

— Тогда, может… — он по-прежнему смотрел в сторону, — может, ты отпустишь меня одного?

— Нет.

Парк поднял глаза на мать. Он знал, что она пытается быстро придумать причину.

— Такая толпа! Ты гораздо лучше увидишь все по телевизору, — причина ей понравилась. — Помнишь, когда мы пытались попасть на инаугурацию президента? Мы тогда решили: «Больше никогда!» Помнишь?

— Там было другое. Президент же мне не отец, — он все-таки решился и сказал. В открытую. Пусть теперь думает, как ответить.

Мама перевела разговор на другую тему:

— Это небезопасно. Я буду целый день волноваться, — она направилась в кухню, стараясь не встречаться с сыном взглядом.

— За уроки, — похлопала она его по коленке, проходя мимо.

— Мам, завтра выходной, я же говорил.

Она ушла на кухню. Парк слышал, что Рэнди вынула тарелки из посудомоечной машины, и отчетливо представил, как она трет раковину и кухонный стол, и костяшки пальцев белеют от напряжения. Но сколько бы мама ни драила, стол и раковина никогда не выглядели по-настоящему чистыми.

— Мам, — крикнул он через плечо в сторону кухни, — а когда он видел меня?

— Кто?

— Папа. Он видел меня?

— Конечно, видел, — в голосе послышалось нетерпение. — Тебе было три или четыре месяца, когда он вернулся. Сколько еще ты будешь об этом спрашивать?

— И?

— Что «и»?

— И что он сказал?

— Я уже рассказывала тебе. Он сказал, что ты похож на поросенка Порки.[7]

Это несправедливо, что единственным подарком от отца было прозвище, которое мальчик презирал.

— Я не хочу, чтобы ты звала меня поросеночком.

Последовала пауза.

— И как мне тебя звать? Паркинтон Уадделл Броутон Пятый?

— Да нет, просто Парком, как меня все остальные зовут.

Снова пауза.

— Это его имя.

Парк встал и подошел к кухонной двери. Ему исполнилось одиннадцать. Она больше не может откладывать ответы на вопросы из-за того, что он слишком маленький и не поймет. Мамина голова нырнула в холодильник, Парку пришлось говорить с ее задней частью. Но это его не остановило.

— Как вышло, — начал он, — я хочу спросить, как так получилось? Отец был во Вьетнаме, когда я родился, потом он вернулся и увидел меня. Как он снова оказался во Вьетнаме, когда его убили? Расскажи, я не понимаю.

Он подождал минуту. Мамина задняя часть не отвечала.

— Я хочу сказать, людей посылали во Вьетнам на год. Это каждому известно. Как же получилось, что папа…

Мать резко выпрямилась.

— Как получилось? А я хотела бы знать, как получается, что ты постоянно ставишь в холодильник пустые пакеты из-под молока. Каждый раз я думаю, что у нас еще есть молоко и…

Она повернулась к сыну и укоризненно помахала перед ним пустым пакетом.

— … и у нас нет молока к завтраку. Сколько тебе лет? Я бы сказала…

Как она умеет менять тему.

Парк забрал у нее пакет и кинул в сторону мусорного ведра. Не попал. Чертов баскетбол. Одного шага хватило, чтобы добраться до другого конца кухни, и пакет очутился в ведре.

— Я схожу куплю.

Она достала кошелек и протянула сыну доллар. Она улыбалась. Парк видел, что мама радовалась, как легко ей удалось уйти от разговора об отце.

— Будь осторожен. Купишь, и сразу домой. Не забудь включить фару, — ее предупреждения неслись вслед за ним все три лестничных пролета. Внизу мальчик схватил велосипед, снял замок, выбежал на улицу, стащив велосипед по ступенькам.