Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном - Алекс Белл
Голландская республика тех лет на весь мир славилась свободомыслием. Но этот, признаюсь, действительно странный человек казался отчаянным бунтарем против всех устоев даже по меркам своей страны. Он родился в Амстердаме в семье богатого еврейского торговца, эмигранта из Португалии. Мальчика назвали Барух («благословенный»), но позже он на латинский манер стал называть себя Бенедиктом. Барух с детства выделялся памятью и интеллектом: в десять лет он уже знал наизусть Библию и Талмуд, позже освоил несколько языков. В четырнадцать лет лучшие преподаватели Торы в Амстердаме избегали споров с ним на занятиях и во время бесед после служб в синагоге, так как всякий раз он даже признанных знатоков выставлял неучами.
Отец не чаял души в сыне, тому предрекали карьеру великого раввина, блестящего знатока иудейской религии. Эти надежды рухнули, когда Баруху исполнилось шестнадцать. Во время дружеской посиделки с приятелями-ровесниками, тоже выходцами из богатых еврейских семей, он произнес страстную речь, в которой назвал Ветхий Завет книгой, написанной недалекими фанатиками веры, которая «содержит в себе столько ошибок и очевидных противоречий, что ее нельзя назвать голосом Бога». Об этом стало известно, и Баруха по-хорошему призвали одуматься. Ему предложили немалую сумму в тысячу флоринов за то, чтобы он в синагоге публично признал свои взгляды детской бравадой и попросил у общины прощения. Однако юноша стал упорствовать, постепенно становясь изгоем, противопоставляющим себя всем: семье, соседям, общине в целом.
В двадцать лет с небольшим произошло несколько тягостных для него событий: внезапно умер его отец, завещав свои богатства сестрам Баруха и оставив того без гроша (Спиноза был равнодушен к деньгам, но сильно задет этим морально). Он влюбился в девушку-нееврейку, но ее отец не давал согласия на брак без того, чтобы юноша перешел в христианство, на что не соглашался уже сам Барух. Наконец, после печати первых трактатов его окончательно прокляла еврейская община, наложив на него херем. В древней Иудее это проклятие влекло смертную казнь и сожжение дома и имущества в земной жизни, а в загробной – означало прямой путь души вероотступника в преисподнюю.
Когда Спиноза в последний раз выходил из синагоги, на него набросился убийца с ножом, но юноша сумел отбиться. Разумеется, ему пришлось срочно покинуть Амстердам. С тех пор он жил близ Лейдена в уединенном доме, почти ни с кем не общаясь и зарабатывая на жизнь шлифовкой стекол для микроскопов и телескопов – технических новинок того времени. В этом ремесле он стал лучшим в стране мастером. К сожалению, стеклянная пыль, которой он дышал каждый день, медленно, но верно усугубляла его и без того тяжелую болезнь. Однако он никогда никому не жаловался – напротив, постоянно отказывался от предлагавшейся ему щедрой помощи и уверял приходящих, что он живет отлично.
Я добрался к нему лишь вечером. Утром у меня оказались срочные дела в магистрате столицы, где я занимался еще и административной работой. Выехал сразу после обеда, но по обледенелым дорогам добрался до места лишь к раннему зимнему закату. Найти дом философа оказалось непросто. Встречные прохожие даже не знали названия деревушки, а когда я назвал фамилию Спинозы одетому в черное пальто еврею, тот с ужасом вскрикнул и замахал руками – так, словно я произнес имя врага рода человеческого. Было понятно, почему этот дом тщательно укрыт от посторонних. Его кирпичные стены были обвиты плющом, и стоял он в окружении высоких деревьев: зимой их ветви были голыми, но летом густая листва легко создавала естественное зрительное заграждение.
Итак, у порога Спинозы я оказался поздним вечером. Сильный ветер, в дороге продувавший меня насквозь, притих, но мороз стал еще крепче. Мои руки коченели, я долго стучал в дверь, а затем через нее терпеливо объяснял хозяину причину моего визита. Наконец дверь открылась, и я вошел, предварительно надев маску и тонкие перчатки. Тогда считалось, что чахотка передается только через кровь или слюну, но я-то прекрасно знал, что в острой форме туберкулез заразен и по воздуху, и вовсе не горел желанием подхватить его даже от столь известного пациента.
Первая часть нашего с ним знакомства была посвящена медицинским процедурам. Я тщательно вымыл руки, осмотрел больного, послушал его дыхание. Спиноза нехотя признался, что всего пару часов назад его охватил сильнейший приступ кашля, во время которого он обильно отхаркивал кровь, но затем ему полегчало. Разумеется, в арсенале врачей того времени не было лекарств, которые могли хоть как-то помочь – эта болезнь непросто лечится даже в наши дни.
Я спросил о его образе жизни. Спиноза ответил, что его рацион состоит в основном из молочного супа и хлеба, кроме того, он много курит (заморский табак тогда считался полезным при болезнях легких). Зимой почти не выходит на улицу, весь день неустанно работает с линзами, а ночами, если есть силы, пишет научно-философские работы. Я рекомендовал ему обязательно гулять круглый год; существенно разнообразить питание – даже зимой есть рыбу, куриный суп и овощи; если не бросить курить, то хотя бы уменьшить количество табака; нанять экономку для организации домашнего быта. Я также порекомендовал ему по возможности работать в матерчатой маске, чтобы не вдыхать стеклянную пыль. Он со всем согласился. Неизвестно, произошло это благодаря моим рекомендациям или просто совпало, но впоследствии Спиноза переехал в Гаагу, где жил и работал в большом доме в центре города, держал прислугу и действительно разнообразно питался, что, несомненно, продлило его жизнь.
Дом, где мы находились, был очень скромным, одноэтажным, в нем было всего две небольшие комнаты. Одна служила мастерской – с массивным деревянным столом посередине, со множеством различных инструментов. Готовые линзы разных размеров – и вогнутые, и выпуклые – лежали на полках. В мастерской же находился и небольшой камин для готовки еды. Другая комнатка служила Спинозе кабинетом и библиотекой. Посреди нее стоял резной письменный стол с аккуратно разложенными книгами и чистыми листами бумаги. Книжные полки у боковой стены от пола до потолка были заставлены толстыми фолиантами на разных
