Владислав Крапивин - Лето кончится не скоро

– Скажите, п-пожалуйста, вы не видели рыжего щенка с черным пятном на ухе?

Все опять помолчали.

– Знаете что?! – Кустик вдруг завертел клочкастой головой. – А может, он как раз и есть инопланетянин?

– Кто? – без особого удивления сказал Платон.

– Ну, этот… Гриша.

– Перегрелся ты, бедный, – пожалела Кустика Тина.

– Сама ты перегрелась! Вы разве… сами не заметили?

– Что? – осторожно спросил Шурка.

– Ну, какой он… не приспособленный к земным условиям. Беззащитный.

– Господи, а сам-то ты… – со стоном сказала Женька.

– А что я?.. Ну и что! А вы много про меня знаете?! Может, я тоже… Вот улечу однажды в другое пространство!

– Только попробуй, – сказал Платон. И почему-то посмотрел на Шурку.

4. Дразнилки и щекоталки

Платон жил недалеко от Женьки. Дом его – просторный, старый, с верандой и высоким крыльцом – стоял в глубине двора, среди корявых густых яблонь.

На крыльцо вышла очень пожилая дама с седой прической.

– Здрасьте, Вера Викентьевна! – хором сказали все, кроме Шурки. А Женька Шурке шепнула:

– Это его бабушка.

– Здравствуйте, племя младое…

– Бабушка, это Шурка… – Платон тронул его за плечо.

– Здравствуйте, Шурка. – Бабушка Платона, похожая на старую учительницу музыки, медленно кивнула.

В первый момент Шурка встал прямо, голову наклонил, руки по швам. А во второй – понял, как он забавен в этой позе: встрепанный, с босой ногой, в пыльных подвернутых штанах и мятой рубахе навыпуск. Но Вера Викентьевна смотрела с высоты ступеней благожелательно и серьезно. Может быть, сквозь потрепанную внешность разглядела прежнего Шурку – мальчика в черном бархате концертного костюма с белым воротничком? Изящного ксилофониста из детского оркестра «Аистята»? Того Шурку, о котором он сам почти позабыл?

Под навесом двухэтажного сарая лежало несколько громадных (и, видимо, древних) плах. К одной были привинчены слесарные тиски. К другой – чугунная «нога» для сапожных работ.

– Дедушка любил на досуге сапоги потачать. Как Лев Толстой, – объяснил Платон. – Ну, давай твой башмак.

Кроссовку насадили на «лапу». Накачали под подошву пахнущего бензином клея из тюбика. Подождали, прижали, придавили старинным литым утюгом.

– С полчасика пускай посохнет, – решил Платон.

«Значит, я могу быть тут еще не меньше получаса!» – тихо возрадовался Шурка. Глянул на Женьку, смутился, решив, что она прочитала его мысли…

Двор был солнечный, с травой и бабочками, со шмелями, что гудели у заборов над иван-чаем.

Недалеко от сарая вкопан был турник. Сейчас на нем вниз головой неумело болтался Кустик. В этом положении он изрек:

– Ох как хлебушка хочется. И пить. Квасу-то мы так и не купили.

– Бабушка сделает бутерброды и чай, – сказал Платон.

– Ох, пока она сделает… – со стоном пококетничала Тина. – Ник, пошли!

И они разом перемахнули через забор – их двор был соседний.

– Они брат и сестра? – спросил Шурка у Женьки. Довольный, что есть о чем заговорить.

– Нет. Просто соседи.

– А похожи…

– Еще бы. Общий образ жизни всегда делает людей похожими, – сообщил висящий, как летучая мышь, Кустик. – А они с ясельного возраста в одной группе, потом в одном классе. Сколько лет сидели на горшках рядом…

– Ох, Куст… – с ласковой угрозой произнес Платон.

– А что я…

– Да, Куст, – многозначительно сказала Женька. – Счетчик работает.

– А что я…

Тина и Ник появились вновь. С клеенчатым пакетом и пластиковой бутылкой. Из мешка достали надломленный батон. Кустик радостно упал в траву.

– Мне горбушку!

– Возьми, возьми горбушку, только не канючь, – вздохнула Тина. – А вот остатки кетчупа. Кто хочет?

Хотели все. Расселись на ступенях, разломали батон, вытряхнули на хлеб из флакона капли вкуснющего соуса. Зажевали, заурчали от аппетита. Пошла по рукам бутылка с водой.

– А стакан где? – сказал Кустик.

– Из горлышка не можешь, что ли? – возмутилась Женька. – Тут заразных нету.

– А вот как раз и есть! Кто-то у нас на болезни жалуется! «Кха-кха»…

– Балда! – взвинтилась Тина. – Это же простуда, а не инфекция!

– А вчера говорила, что горло болит. Вдруг ангина? Или дифтерит!

– Сам ты дифтерит! У меня прививка!

– Ну, тогда скарлатина. Тоже зараза…

– Сам зараза… Пожалуйста, я буду пить последняя. – И правда, взяла бутылку после всех.

– Ничего себе, – язвительно заметил Кустик. – Тут еще почти половина. А после подозрительной инфекции кто будет пить?

– Я буду, – сказал Шурка. – Чтобы не пропала водичка.

– Не пропадет. Мы ее вот так! – Тина остатки воды ловко выплеснула на косматую пегую голову. Кустик взвизгнул, кувыркнулся с крыльца.

– Ладно, Тинища! За это я сочиню про тебя поэму!

– Только посмей!

Кустик опять повис на турнике. Покачался вниз головой. Громко сообщил:

– Готово! Слушайте…

Тина, Тина-скарлатина,Утопилась у плотины…

– Подождите, сейчас допридумываю… А, вот!

Там дежурит водяной,Будешь ты его женой…

Наступила тишина. Жаркая летняя тишина с жужжанием шмеля. Жужжание было угрожающим.

– Ну, все, – выдохнула наконец Тина. И оглянулась на ребят. – Все, да?

Платон пожал плечами. Ник хихикнул. Женька сказала Шурке, но громко, чтобы слышал и Кустик:

– Терпение кончилось. Будем сейчас его опять перевоспитывать.

– Как? – с опаской спросил Шурка.

– Щекоталками. Он только этого и боится. Думаешь, почему он в таких штанах ходит? Это чтобы, когда мы на Буграх, его трава под коленками не щекотала…

– А пуще всего этот пакостник верещит, когда его под ребрышками, – ласково и зловеще сообщила Тина. – А ну, иди сюда, юный талант…

Кустик уже не висел, а сидел под турником, раскинув ноги. При последних словах он встал на четвереньки и – как с низкого старта – рванул к калитке.

– Стой немедленно! – Голос Тины прозвенел с неожиданной командирской силой. Кустик замер, как приколотый к месту булавкой. Нерешительно посмотрел через плечо.

– Ну чего…

– Константин, ступай сюда, – железно произнесла Тина.

– Ну чего… – Он потоптался и… побрел к сидящим на ступенях. С дурашливым покаянием на лице. На полпути остановился, затеребил свои твердые, как жесть, штаны. – Я это… больше не буду…

– Что ты не будешь, злодей? – сказала Женька (и опять посмотрела на Шурку).

– Ну, это… сочинять про Тину-скарлатину… Ай! – Он кинулся прочь, но девчонки двумя скачками догнали его и повели к крыльцу. Он слегка упирался, но, видать, ослабел от дурных предчувствий.

Конечно, это была игра. Или почти игра. По всему понятно, что давняя, с привычными уже правилами. Каждый знал свою роль.

– Стой, как пришитый, – велела Тина. – Вздумаешь удирать, хуже будет.

Кустик скорбно посопел:

– Куда уж хуже-то…

Женька спросила у всех:

– Сколько сегодня дразнилок у него на счету?

– У-у… – безжалостно сказал Платон.

Тина тряхнула несчастного подсудимого за локоть:

– Сколько тебе положено щекоталок, а? Говори сам!

– Ни одной… Ну, одна. Ладно, одна!

– Шесть, – хладнокровно сообщил Ник. – Не меньше, если считать с утра.

– Правильно. – Женька деловито насупилась. – Сделай-ка, Ник, из травинок кисточку. Пушистенькую…

– Лучше ты его косой. Волосатые щекоталки он «любит» больше всего…

– Спасите… – шепотом сказал Кустик и округлившимися глазами глянул на Шурку.

Шурка ощутил сладковатое замирание. Щекотки он почти не боялся. И если бы не по Кустику, а по нему прошелся растрепанный кончик Женькиной косы, это было бы… Стыдно признаться даже себе, но это было бы счастье. Ласковое, пушистое…

И он не выдержал. Он как бы включился в игру!

– Стойте! Может, его все-таки помиловать?

– Еще чего! – возмутилась Тина.

«Вот и отлично!»

– Тогда… давайте я вместо него! Возьму на себя его грехи!

– С какой это стати? – удивился Ник.

– Так… из гуманных соображений! Из человеколюбия!

– Нелогично, – сказал Платон. – Виноват один, а отдуваться будет другой.

– Ну… я, наверно, тоже виноват! Наверно, он сочинял, чтобы своим талантом перед новым знакомым похвастаться…

– «И все засмеялись»! – крикнул Ник. И правда все засмеялись, даже Кустик фыркнул.

Хорошо хоть, что никто не догадался о настоящей причине, все решили, что Шурка просто жалеет Кустика… Впрочем, Женька, возможно, о чем-то и догадалась. Быстро отвела глаза и взглядом бабы Яги уперлась в несчастную жертву. Сжала в пальцах конец косы, нацелилась.