Владислав Крапивин - Лето кончится не скоро

– Просто придумал. А что, разве плохо?

«Неплохо», – мысленно одобрил Шурка.

А Тина сказала:

– Чучело ты, Куст…

– А ты…

– Пошли дальше, – велел Платон.

Дальше были всякие рептилии и земноводные. Руки худого коричневого мужика обвивала пятнистая серо-зеленая змея. Длиннющая! Шурка содрогнулся, а Женька рядом с ним ойкнула.

За стеклами часто дышали большущие бугристые лягушки. Сновали ящерицы и тритоны. Еще несколько змей – с желтыми животами – сплелись в клубок. Шурка передернулся опять.

– Ага, ужас… – шепотом согласилась Женька. – А вот это животное ничего, симпатичное даже… – В отдельной банке сидела бурая добродушная жаба. Задумчиво мигала пленочными веками…

– Вполне, – охотно откликнулся Шурка.

– Смотрите, вот они! – вдруг шумно обрадовался Кустик.

– Кто?..

– Где?..

– Вот! Неизвестные существа!

Существа эти были большие, в полметра длиной, ящерицы. С удивительно пестрой – радужными пятнами – раскраской и зубчатыми гребешками на спинах. Они нервно били хвостами и порой вставали на задние лапы, а передними, похожими на ручки лилипутов, брались за прутья решетки. И глазами своими – с кошачьими зрачками-щелками – смотрели на людей очень осмысленно.

Так осмысленно, что вся компания на полминуты притихла.

Наконец Тина откинула робость.

– Ну, конечно! Жители планеты Бумбурумба! Прилетели, попали в плен и продаются под видом земных каракатиц.

– Сама ты каракатица, – сказал Кустик.

– Это хамелеоны, – решил Ник.

Платон возразил:

– Хамелеоны часто меняют окраску, но такими разноцветными они не бывают.

– Может, вараны? – вставил слово Шурка. Он не был силен в зоологии. Но чувствовал, что никакие это не пришельцы, хотя и странные создания.

– Точно. Из жаркой пустыни, – поддержала его Женька.

– В пустынях ящерицы желтые, – не согласился Ник.

– Скорее уж с Амазонки, – решила Тина.

– Давайте спросим продавца, – предложила Женька. И посмотрела на Шурку.

Все продавцы рептилий были как на подбор хмурые, небритые и неразговорчивые. И этот – такой же. Но Женька смотрела выжидательно, и Шурка – что делать-то? – набрался храбрости:

– Скажите, это какая порода?

Продавец отозвался, не взглянув:

– Сам ты порода. Гуляй, мальчик, все равно не купишь…

Шурка виновато глянул на остальных, развел руками.

– Пошли, ребята, – с вызовом сказал Платон. – Они этих крокодилов на мясо разводят.

И все шестеро выбрались из толпы любопытных на свободный пятачок.

– Скажешь тоже, «на мясо»! – запоздало возмутилась Тина. – Гадость такая…

Кустик задумчиво спросил:

– Интересно, у этих ящериц хвосты отрастают, если оторвать? У маленьких отрастают, а вот у таких… А?

– Тебе не все ли равно? – сказала Тина.

– Интересно же. У этого свойства специальное название есть. Ре… регни…

– Регенерация, – сказал Шурка, радуясь, что может поддержать разговор. – Способность к восстановлению живых тканей. У людей она тоже есть.

– Не выдумывай! – опять возмутилась Тина.

– Но ведь волосы-то у нас растут! И ногти!.. А у некоторых такая склонность – повышенная. Вот у меня волосы, например, то и дело обрезать приходится. И царапины заживают почти сразу. Там, на горке, я ногу колючками до крови ободрал, а сейчас уже – ничего. Вот… – Он дрыгнул ногой. На щиколотке был еле заметный след – словно неделю назад кошка царапнула.

– А разве была кровь? – обеспокоилась Тина.

– Была, я помню, – сказал Ник.

– Это у тебя от природы такое свойство? – спросил Платон. – Или его можно в себе выработать?

– Не знаю… Это после операции.

– После какой? – тихо спросила Женька.

Шурка вздохнул:

– На сердце…

– Ух ты, – уважительным шепотом произнес Кустик. – Слушай… А если палец оторвать, он у тебя тоже вырастет?

– Не знаю, я не пробовал, – серьезно сказал Шурка.

– «И все засмеялись», – подвел итог Платон. И все правда засмеялись. А Женька объяснила:

– Это у нас поговорка такая. В журнале «Костер» есть раздел со всякими анекдотами, которые обязательно кончаются этими словами. Иногда совсем не смешно. Ну и вот, если кто-нибудь ляпнет глупость…

– Разве я ляпнул глупость? – обиделся Кустик.

– Я не про тебя… Кустик у нас умный, только в нем фантазии через край. Иногда бывает, что такую историю сочинит, что… фантастичнее всякой фантастики.

– А бывает, что и на краешке правды, – вставил Платон.

– Хватит вам. Пошли лучше по птичьему ряду, – насупленно сказал Кустик.

И они пошли.

Здесь стоял свист и щебет. В клетках прыгали и шуршали крыльями щеглы, канарейки и волнистые попугайчики. В громадном количестве. Кучка людей слушала, как большущий белый какаду на плече у хозяина разговаривает по-испански. Другой крупный попугай – зеленый и хохлатый – в широкой клетке кувыркался на жердочке. А в клетке по соседству – высокой и узкой – сидел, прикрыв глаза, серый орел. Облезлый, неподвижный и гордый…

– Мне птиц в клетках всегда жалко, – сказала Женька. Вроде бы всем, но Шурка понял: прежде всего ему. – Взяла бы да всех повыпускала…

– Попугаи на воле не выживут, – резонно заметил Платон.

Птичий ряд кончился. Ребята опять вышли за изгородь. Вдоль нее стояли киоски: с кормом для птиц и рыб, а заодно и для людей – с бананами, шоколадными батончиками, пивом и карамелью.

Тина сморщила нос.

– Куда смотрит санитарная инспекция! Разве можно торговать едой в таком месте!

И в самом деле, даже здесь, за границей рынка, пахло птичьим пометом, прелым сеном и всем, чем пахнет в тесном зверинце.

– Подумаешь! Сейчас экология такая, что заразы во всех местах полным-полно, – отозвался Ник. И всех, начиная с себя, пересчитал пальцем. – Шестеро. Каждому по половинке…

Он отбежал и скоро вернулся с тремя желтыми, в коричневых веснушках, бананами. Ловко разломал их пополам.

– Спасибо… – бормотнул Шурка. Неужели его считают уже своим? Или это просто так, из вежливости? Ну да, не будут же пятеро жевать, а один смотреть. Но все равно он был рад. Тем более что его половинка оказалась от того же банана, что и Женькина. Случайно, конечно…

Неподалеку врос в землю красный облезлый фургон. В тени его была самодельная скамья – доска на кирпичных столбиках. Приют для любителей пива. Сейчас тут никого не оказалось, и все шестеро устроились на пружинистой доске. Шурка не посмел сесть с Женькой и очутился между Кустиком и Тиной (с ее жарким свитером).

Покачались на доске, сжевали спелую вязкую мякоть.

– Бананы – лучший российский овощ, – назидательно сказал Ник.

– Помидоры вкуснее, – отозвался Кустик. Он отдувал от лица налетевший тополиный пух.

– Но дороже, – возразил Ник.

– Лучше бы мороженое купил, – упрекнула его Тина. – А то с бананов только пить хочется.

– Ты же простуженная! – Ник даже подскочил от возмущения.

– Ты же «кха-кха» и «кхе-кхе», – напомнил со своего края Платон.

– У меня же не ангина, а хрипы в бронхах. Мороженое на это не влияет.

Шурка прыгнул со скамьи:

– Подождите! – И помчался туда, где продавали эскимо.

На шесть порций ушли все деньги, что дала баба Дуся. «Вот тебе и картошка!» – с бесшабашностью подумал Шурка. И еще мелькнула мысль, что баба Дуся будет права, если свое обещание насчет полотенца претворит в жизнь. Ну и пусть!

– Ух ты-ы… – благодарным хором сказала вся компания, когда Шурка примчался назад.

– Ты небось разорился в дым, – смущенно заметил Платон.

– Ерунда! – Шурка всем вручил эскимо, лишь перед Тиной задержался: – Тебе правда можно? Не повредит?

– Не повредит, не повредит!

– Да сочиняет она про бронхи, – звонко подал голос Кустик. – Ей просто новыми лосинами похвастаться захотелось. А свитер натянула, чтобы получился этот… костюмный ансамбль.

– Сейчас кому-то будет ох какой ансамбль… – Тина приподнялась. – Ой… кха…

– Ты, Куст, бессовестный, – заявила Женька. – Что ты к ней пристаешь? Над тобой же не смеются, что ты в таких доспехах…

– А я виноват, что у меня аллергия на пух?! – очень болезненно среагировал Кустик.

– Дурь у тебя, а не аллергия, – заявила Тина. – Щекотки боишься, как чумы…

– А ты… Алевтина, Алевтина, разукрашена картина…

– Ох, кто-то сегодня допрыгается, – сказал в пространство Платон. – Ох, кто-то скоро заверещит: «Ай, не надо, ай, больше не буду…»

– Больше не буду! – Кустик торопливо пересел на дальний край доски.

– «И все засмеялись», – усмехнулась Женька. И все засмеялись. Кроме Платона. Он раздумчиво изрек: