Астрид Линдгрен - Собрание сочинений: В 6 т. Том 2. Суперсыщик Калле Блумквист

«Во всяком случае, будет так, как хочет мама, — постоянно повторял он, — и это — самое лучшее. Нет никого на свете, кроме нее, кто мог бы командовать глупым полицейским, двумя невоспитанными детенышами и маленькой непослушной собачонкой так, что они этого даже не замечают».

Этот папа! Он и думать не желал, что на свете есть кто-то такой же хороший, как мама.

— Мама заботится обо всем, — говорил он, — обо мне и о детях, о собаке и о вилле, да еще и о саде… Я только сажаю, убираю в саду, поливаю, подстригаю живую изгородь и лужайку!

Иногда он пел ей:

— Мама, милая мама, кто на свете тебя милей…

Но мама всякий раз говорила:

— И вовсе не так, Патрик. «Папа, милый папа, кто на свете тебя милей…» Вот как надо.

И тогда папа отвечал:

— Это неважно, Гуллан[36], главное, что ты такая, какая ты есть.

Расмус тоже думал: «Хорошо, что мама такая, какая она есть, только была бы она чуточку посговорчивей в некоторых вопросах».

— Никакого Тиволи, пока не выучишь уроки, — сказала она, когда все сели обедать.

— Ш-ш-ш, — успокаивал ее Расмус, — нам почти никаких урок…

Тут его прервала Крапинка. Критически посмотрев на его полную до краев тарелку и на миску с пюре и сосисками, которую он почти опустошил, она сказала:

— Послушай-ка! Вот везуха, что ты не прикончил еще и картофельное пюре. Так что, вижу, и для меня тут капелька осталась.

— Ой, прости, пожалуйста, я как-то не подумал раньше. Э-э… Мама, можно мне пойти? Да?

— В кастрюле на плите есть еще, — сказала мама. — Но никакого Тиволи не будет, пока не справишься с уроками.

— Ш-ш-ш… — снова повторил Расмус. — Нам совсем почти не задали уроков на завтра. И вообще я их уже знаю.

Он немного пожевал, прежде чем продолжить:

— И вообще я могу выучить их на переменке, вместо завтрака, вот!

— Так, — сказала мама, — вижу — все как всегда. Тебе вообще никаких уроков не задано, и ты их уже знаешь, и вообще можешь выучить их на переменке вместо завтрака. Ну и лафа же у вас нынче в школах!

Тут в разговор вмешался папа:

— Должен сказать тебе, Расмус, в мое время нам никогда не разрешали ходить в Тиволи, пока мы не вызубрим все — все эти реки в юго-западной Швеции: Вискан и Этран, Ниссан и Лаган.

— Может, нам вовсе вернуться в первобытные времена только потому, что я хочу пойти в Тиволи? — с горечью спросил Расмус. — Может, в Обществе родителей постановили, что пока ходишь в школу, то и веселиться уже ни чуточки нельзя?

— Так-так-так, спокойнее, — продолжал отец, отвлекая внимание от Тиволи. — Веришь ли, Расмус, я немножко хвастался тобой сегодня.

— Перед кем? — обеспокоенно спросил Расмус.

Он хорошо знал, как бывает, когда отец его начинает хвастаться своими детьми. Он слишком хорошо помнил, что сказал на днях папа старшему полицейскому, которого он называл СП, когда Расмус ненадолго заглянул к нему в полицейский участок:

— Не понимаю, как это у меня получились такие красивые и одаренные дети? Да, это, разумеется, заслуга Гуллан. Будь уверен, СП, эти дети получают отличное образование! Они кое-чему научатся и узнают не только реки Ниссан и Лаган и прочую мелкую муть. Ее пусть учат другие! Нет уж, мои дети получат солидное образование с «Sprechen Sie deutsch»[37] и прочей дребеденью.

А теперь папа сидел тут и ухмылялся, такой довольный, как всегда, когда говорил, что еще немножко похвастался.

— Перед кем я хвастался? Ну, разумеется, перед СП! «Будь уверен, СП, мой Расмус далеко пойдет в школе», — сказал я.

— Ха-ха, — засмеялась Крапинка, — лучше бы ты сказал, что он долго будет ходить туда.

И Расмус и папа неодобрительно посмотрели на нее.

— Тебе весело, да? — сказал Расмус.

— Патриция! — произнес папа, обращаясь к дочери. — Подумай, ты говоришь о моем сыне! О моем сыне, который как раз только что решил серьезно взяться за уроки после того, как проглотил столько свиных сосисок!

— Ш-ш-ш… — сказал Расмус.

— Вот именно! — вмешалась мама.

Потом некоторое время все молчали. Как обычно, в саду распевал во все горло маленький черный дрозд. Время от времени через открытое окно кухни вливался аромат сирени, беззастенчиво смешивавшийся с запахом свиных сосисок; этого было достаточно, чтобы Крапинка внезапно размечталась.

— Вообще-то я тоже пойду в Тиволи, да, пойду! — сказала она. — С Йоакимом!

— Все Йоаким, Йоаким да Йоаким, дался он ей!.. — тихонько проворчал Расмус про себя. — Вбила себе в голову!..

Но папа с восхищенным видом дернул Крапинку за лошадиный хвостик.

— Йоаким — это в него ты так здорово влюблена, а?

Крапинка выразительно кивнула:

— Да, все в него влюблены. Все, все до одной в зубрильне влюблены в него.

Расмус скорчил гримасу.

— Только не я, — сказал он. — А как у тебя вообще-то с уроками? — продолжал он. — Ты не удерешь в Тиволи, пока не вызубришь их, да будет тебе известно.

Крапинка расхохоталась:

— Будь совершенно спокоен.

Затем она повернулась к маме:

— Мама, после Тиволи мы репетируем дома у Йоакима, так что не тревожься, если я задержусь.

Расмус с возросшим интересом поднял на нее глаза:

— А что вы репетируете?

— У школьного оркестра «Pling Plong Players»[38] репетиция к весеннему празднику, который состоится в воскресенье.

Крапинка играла в этом оркестре на гитаре.

Расмус снова всецело занялся картофельным пюре.

— Вон что, а я-то думал, что вы с Йоакимом будете репетировать такие слова: «Какая ты милая, Крапинка, как я без ума от тебя!»

— Ха-ха! — рассмеялась Крапинка.

— Это Йоаким так говорит? — спросила мама.

— Да, представьте себе, — торжествующе произнесла Крапинка. — Все девчонки в школе влюблены в него, а ему нравлюсь я.

— Последние четверть часа — да, — подтвердил Расмус.

У Крапинки было мечтательное выражение лица.

— Когда я выйду, замуж за Йоакима, я больше не захочу, чтобы меня называли «Крапинка», а только — Патриция. Патриция фон Ренкен! По-моему, здорово!

— Потрясающе, — сказал Расмус.

Но мама покачала головой.

— Не болтай глупости, Крапинка, — сказала она.

Расмус взял миску, стоявшую рядом с Крапинкой.

— Желаете ли вы, фру баронесса, еще свиную сосиску, или я могу взять последний кусочек?

До этой минуты Глупыш тихонько лежал под столом у ног Расмуса, но тут звучно тявкнул, чтобы все знали, кому, собственно говоря, должен достаться последний кусочек. Расмус посмотрел на него.

— Да, Глупыш… да, сейчас! Мама, можно отдать Глупышу последний кусочек сосиски?

— Да, пожалуйста, — сказала мама. — Хотя, собственно говоря, Глупышу не разрешается клянчить за столом, ты это знаешь.

Расмус сунул Глупышу кусочек сосиски.

— Нет, собственно говоря, нет… но уж… пусть!

Затем появился десерт, и Расмус, когда подошел его черед, положил себе изрядную порцию. Он удовлетворенно посмотрел на свою тарелку, где большой розовый остров из ревеневого крема плавал в море белого молока. Ложкой проложил он канавку в ревене и вообразил, что это — Суэцкий канал. Некоторое время это его усиленно занимало и мысли его были далеко, пока он не услышал, как Крапинка спрашивает:

— А вы знаете, что у Йоакима есть…

Вот как, стало быть, Йоаким снова появился на горизонте! Вообще-то у Крапинки жутко однообразные темы для разговора.

— У него есть каталог, — сказала Крапинка и слегка хихикнула. — «Каталок дешевой распродажи»…

«„Каталог дешевой распродажи“ — это, вероятно, специально для мамы, — подумал Расмус, — ведь она так любит бегать по всяким распродажам». И верно, на лице у мамы сразу появился интерес.

— Что еще за «Каталог дешевой распродажи»? — спросила она.

— Каталог девочек, — сказала Крапинка. — Всех девочек, которые ему надоели, он вклеивает в «Каталог дешевой распродажи». Я имею в виду — вклеивает фотографии, которые от них получил.

— Да, ничего себе — хорошенькое у него маленькое хобби, — сказала мама. — И сколько понадобится времени, чтобы в этом каталоге оказалась ты?

Папа страшно разозлился:

— О, и не стыдно ему?

— Я? Я никогда не попаду в «Каталог дешевой распродажи», — сказала Крапинка, победоносно вздернув голову.

У мамы чуть дрогнули губы.

— Ты так уверена в этом?

— Да! — заявила Крапинка, и глаза ее заблестели, когда она произносила эти слова. — Я уверена! Потому что Йоакиму раньше никто по-настоящему не нравился. Он говорит: со мной все совсем по-другому.