Ежи Брошкевич - Одно другого интересней
— Что ты тут делаешь? — повторил он.
Ика покраснела от стыда и злости. Она терпеть не могла, когда над ней смеялись, а в особенности когда с ней обращались, как с дошкольницей.
— Я как раз вас ищу! — сказала она резко.
— Ого-го-го! — удивились все присутствующие.
Милиционер нахмурился:
— Зачем?
— Затем, — выпалила Ика, — что на станции находится сейчас известный мошенник и похититель детей, а вы, вместо того чтобы его ловить, пьете здесь пиво!
Тут все присутствующие снова покатились со смеху. Только на этот раз покраснел милиционер, а не Ика.
— Какой еще мошенник? Как он выглядит? Тише, граждане! крикнул он.
Стало тихо. А Ика похолодела. Ведь она ничего не знает о том, как выглядит этот мошенник, вдобавок даже его фамилия вылетела у нее в этот момент из головы. Что же делать? Как убедить этих людей, что она говорит правду?
— Он… он… из гончего листа… — запинаясь, начала она.
Милиционер не слушал ее. Он сердился. Он недавно служил в Трушеве, но трушевские ребята не раз доставляли ему неприятности. Видимо, он решил, что и эта девчонка позволяет себе над ним издеваться.
— Товарищ сержант, — подлила масла в огонь хорошенькая продавщица, — гражданочка вам хочет помочь, а вы с ней так нелюбезны!
Милиционер покраснел как кумач:
— Какой там гончий лист! Какой мошенник? Что это за шутки?
— Настоящий мошенник! — крикнула с отчаянием Ика. — Зовут его… зовут его… Евстахий!
И тут все присутствующие, включая продавщицу, расхохотались во все горло.
А милиционер схватил Ику за руку.
— Ах, Евстахий? — повторил он. — Как раз Евстахий, да? — Он подтолкнул Ику к двери. — Будешь знать, как издеваться над моим именем! — крикнул он и выставил девочку за дверь.
— О-хо-хо-хо! — покатывались в пивной. — Евстахий Евстахия поймал!
Дверь хлопнула, Ика оказалась снаружи, под ветром и дождем.
Она чуть не плакала от досады. Вот незадача! Надо же, чтобы милиционера звали так же, как преступника! Что же теперь делать?
Может быть, Ике и не удалось бы удержаться от слез, но, к счастью, когда она подбегала к Капитану, вдалеке, в бледном свете фонаря, вдруг снова мелькнул силуэт милиционера.
— Евстахий, — всхлипнула Ика еще раз и… и вдруг вспомнила фамилию: — Кужевик. Ку-же-вик! — В ту же секунду у нее родилась новая идея. Она наклонилась к окну Капитана. — Капитан, торопливо заговорила она, — пожалуйста, подъезжайте к станции, ладно? Я сейчас там буду!
— Есть, — отвечал Капитан и послушно завел мотор.
А Ика бегом помчалась вдогонку за милиционером, чья фигура уже исчезала в глубине улицы.
Сейчас ей совершенно не хотелось плакать. Ни капельки! Но несмотря на это, подбежав к милиционеру, она еще издали начала громко реветь:
— Дяденька милиционер! Гражданин милиционер!
Плотный, круглолицый, уже не молодой милиционер немедленно обернулся и подбежал к Ике.
— Что такое? Что случилось, гражданочка? — спросил он, ласково обняв Ику за плечи.
Он был такой симпатичный, что на секунду Ика заколебалась: а не сказать ли ему попросту все, как есть, без всяких уверток?
Нет, нет! А вдруг и он ей не поверит? Что тогда будет? Ведь время идет, неизвестно, как там справляется Горошек. Нет, сейчас она уже не может рисковать!
И она захныкала:
— Я потерялась, дяденька милиционер. Мне надо было… надо было тут встретить своего дядю на станции… и… и не нашла я ни станции, ни дяди, ни… ничего.
Милиционер добродушно рассмеялся.
— Эх, гражданочка, — сказал он добрым, слегка простуженным голосом. — Плакать не годится! Зачем же плакать? Сейчас найдем и станцию и дядю.
Тут только Ика понемногу начала успокаиваться, но не слишком быстро, чтобы не выдать себя.
— Ой, скорей бы, скорей бы найти дядю, — тараторила она. — Он такой хороший! Он меня ждет не дождется!
— Пошли, пошли, — сказал милиционер и, взяв Ику за руку, направился с ней в сторону станции.
А когда издали ей дружески мигнул задний фонарь Капитана, Ика сочла возможным даже улыбнуться. И затрещала, как пишущая машинка:
— А вы, товарищ милиционер, не знаете моего дядю? Он такой веселый! Зовут его Евстахий Кужевик! Не знаете?
— Как его зовут? — строго спросил милиционер, приостановившись.
— Ведь я же вам сказала, — вежливо отвечала Ика. — Евстахий Кужевик. Кужевик Евстахий.
Милиционер крепче сжал ее руку и зашагал так быстро, что Ике пришлось почти бежать. Несмотря на это она продолжала трещать:
— Он такой веселый. Он для смеху иногда усы себе приклеивает! Такие смешные! Они ему до того к лицу!
— Усы себе приклеивает? — переспросил милиционер.
— Да, да, — тараторила Ика. — У нас родные даже беспокоятся. Говорят, у кого усы, тот ночью храпит.
— Храпит?
— Да. Ну и пусть храпит. Ведь храпеть не вредно, — не останавливалась Ика. — Правда ведь, дяденька милиционер? Зато дяде усы так к лицу, что прямо не знаю!
— К лицу, говоришь? — буркнул милиционер.
В конце улички заблестели уже огни станции. Неизвестно, как продолжался бы этот странный разговор, но тут издалека послышался паровозный свисток. Ика побледнела от страха: вдруг они захотят уехать именно на этом поезде?
Видимо, та же мысль пришла в голову и милиционеру, потому что он вдруг побежал, увлекая Ику за собой.
А поезд приближался. Все громче слышался шум колес и пыхтение паровоза.
До станции оставалось уже только двадцать шагов… только десять… только два шага!
Милиционер толкнул дверь. Она с треском распахнулась.
Первым, кого они увидели, был Горошек. Горошек, загородивший собой маленького мальчика в красном беретике и пальто, в серых ботинках и брюках, Горошек, бледный и решительный, Горошек, нацеливший пугач на здоровенного мужчину, замахнувшегося для удара.
И тут Ика завопила:
— Дядечка! Это я!
А потом… А потом события начали разворачиваться молниеносно. Толстяк изумленно обернулся к Ике, а она прыгнула на него. Прыгнула, как леопард, как рысь, как дикая кошка. И,ухватившись за его черные усы, одним движением сорвала их и тут же отскочила.
Мужчина яростно заревел. Усы плавно опустились на пол. Пугач Горошка оглушительно выстрелил. Женщина за буфетной стойкой пронзительно взвизгнула.
А громче всего прозвучал возглас милиционера, выхватившего из кобуры настоящий пистолет:
— Руки вверх!
Оба преступника ринулись к выходу. Буфетчица исчезла за своей стойкой. И в тесном помещении раздался такой треск, словно небо рухнуло на землю.
Произошло вот что: кинувшись за беглецами, милиционер споткнулся, и пистолет его выстрелил сам собой. Отлетевшая рикошетом пуля, как оса, прожужжала над головами преступников. Звук выстрела подействовал на Худого, как удар дубинкой. Он свалился на пол, прямо под ноги Толстяку. Оба покатились к дверям. А там уже появилось несколько пассажиров.
— Руки вверх! — кричал милиционер. — Ни с места!
Мошенники поднялись с полу, поднимая руки как можно выше. Горошек шепнул Ике:
— Мы свое дело сделали. Где Капитан?
— У входа, — так же тихо прозвучал ответ. Горошек наклонился к Красному Беретику:
— Пошли к мамочке?
Малыш заколебался.
— А еще стрелять тут не будут? — спросил он.
— Нет.
— Ну тогда пошли, — сказал Красный Беретик. — Скорей, скорей!
Все трое вышли.
И когда милиционер, надев наручники на обоих приятелей, Худого и Толстого, оглянулся в поисках ребят, он никого не увидел. Милиционер поморгал, словно не веря своим глазам.
— Кужевик, — строго спросил он Толстяка, — где ваша племянница?
Толстяк захлопал глазами.
— Какая еще там племянница?
— Да ведь они были с племянником, — пропищала буфетчица, — с таким хорошеньким маленьким мальчиком.
Толстяк побагровел. Казалось, у него вот-вот брызнет кровь из носа. Несколько минут он беззвучно шевелил губами, потом свободной рукой расстегнул воротник и только тогда сумел выговорить:
— Жульничество все это! Нет у меня никаких племянников! Где вы только этого чертенка взяли, который усы с меня сорвал!
Милиционер сердито усмехнулся.
— Ладно, потише, гражданин. В суде все выяснится. Поехали… В отделении давно по вас соскучились. А чертей на свете не бывает, — назидательно добавил он.
Когда они выходили на улицу, где-то далеко на шоссе мелькнул красный задний фонарь какой-то машины.
Мелькнул и скрылся за поворотом…
Красный Беретик, по-видимому, не привык удивляться чему бы то ни было. Он, не колеблясь, выбежал вместе с ребятами из станционного домика и также без колебания уселся между Горошком и Икой на переднем сиденье Капитана.
— Я очень люблю кататься на машине, — сказал он весело, когда Капитан рванулся с места. — Очень, очень!
